Этот небольшой роман можно считать частью повести - трилогии "И коей мерой меряете", посвященной моей ушедшей не так давно маме. Повесть состоит из трех частей - "Алька", "Ангелина" и "Ирка". Роман "Анна" рассказывает о матери Альки - немного подробнее, чем это было сделано в повести.
Повесть можно найти на моем канале
- Так вы ж, мамусю, старые были, какая вам любовь. Любовь, она для молоденьких, им же жить, деток родить. А вы грешили, стыд это.
Пелагея даже опустила взбивалку в пахталку, распрямилась, охнув, и глянула на дочку. Та усердно чесала козий пух, дергала дралки нещадно, так, как будто хотела выдрать их сама у себя из рук. Заметив материн взгляд, низко опустила голову, старательно разглядывая вычесанное и делала вид, что щурится, высматривает козину, не дай Бог пропустит. Но, даже по гладкой, блестящей макушке с ровным пробором в густых черных волосах, было видно, что она упрямо напряглась.
- Ой… Лышенько… Это ты ли, сопливица безмозглая, матери такие слова говоришь? И язык – то у тебя? Не отсох ли? А ну ка! Ты про какую любовь выдумала? Какая любовь? Мать с отцом денно-нощно пашут, как коняки доходящие, а она – любовь. Никшни!
Дочка замолчала, ссутулила узенькие плечики, но Пелагея знала – она закусила нижнюю розовую губку и осталась при своих. Минут через десять гробового молчания, только и звука было - мушиный зуд под потолком и постукивание крестовины о дно пахталки, Нюра снова подняла голову и уставилась на мать сердитыми черными глазюками – пушистые ресницы трепетали, ноздри раздувались – прямо не дочка, а совесть проснулась.
- Вот врёшь, вруля. А Боженька смотрит. А мне Зорка говорила, что тебя папка из дому выгнал. И ты в таборе три дня жила. И про любовь говорила, что ты сбежать хотела. А потом назад пришла.
Пелагея почувствовала, что кожа у нее на щеках стала, как лед. И противно засосало где-то в животе, обметало холодом, выстудило, закружилась голова. Она откинулась, прислонилась к сундуку, прижалась затылком, вцепилась руками в лавку, чтобы не упасть, прикрыла глаза. Видно, она изменилась в лице так сильно, что дочка испугалась, вскочила, хватнула кружку с водой, что стояла на столе и плеснула Пелагее в лицо – разом, с размаху. И сразу стало легче, дурнота отпустила, отхлынула.
- Ах ты, ж касть! Я тебе сейчас зад твой поганый до красных волдырей надеру. А ну, иди к матери, поганка.
- Мамочка, прости. Прости, мамуська. Не буду. Правда, не буду. Это Зорка, гадина, наговорила всякого. А мне обидно…
Пелагея вскочила, схватила дочку за косу, вытащила в центр горницы, содрала с крюка Иванов старый ремень, но в сенях послышался стук – пришел муж. Глянув на красные лица жены и дочки усмехнулся, обнял Пелагею, вытянул у нее ремень из рук и, покопавшись в кармане, достал огромное красное яблоко – протянул дочери.
- А ну! Кончай воевать. Батя арбуз принес, еле дотянул в мешке – то. Давай, Полюшка, на кухню, нож неси. Резать будем.
На кухне, почти в темноте (августовские сумерки ложились уже плотно, густо, пахли свежестью и грибами), Пелагея на ощупь нашла здоровенный нож-резак, острый, как бритва, сунула его в медный таз, в котором варила варенье, потом села на табурет и потерла под грудью, стараясь успокоить прыгающее сердце. Восемь лет Нюре минуло, а ум, как у взрослой. Не спрятаться, не обмануть – все видит. И в кого такая девка – одному Богу известно, таких в роду и не было. Танька, старшая, тоже не дура, но помягче, подобрее, похитрее, может. А эта лепит правду-матку в глаза, ничего не боится. И вроде с ума вся слепленная, а дура. И все казалось Пелагее – чужая дочка. Как не её… А Ванюша Нюру обожал. Души не чаял. Волоску, наверное, с ее головенки красивой, упасть не дал бы.
Тогда и вправду, бес попутал Пелагею. Что случилось, какой дьявольский огонь поджег ее кровь дурную, а влепилась она в Алексея всей душой, как приворожили. В тот день, когда он в их дом попал, как старуха его из могилы вытянула, Иван не вернулся. Только сосед приехал, сообщил Пелагее, что муж задержится на неделю-другую, уж больно выгодную ему работу предложили, начальничка одного кабинет мебелью обставить какой-никакой. А столяр Ваня был отменный – такие стулья, табуреты и столы делал – глаз не оторвать. Если что и комод мог соорудить, им к свадьбе сделал, до сих пор бабы от зависти губы кусают. Он и остался. Деньга то всегда нужна, хозяйство, хозяйством, а соль с сахаром, мучицу и конфеты дочушке покупать надо. Да и пообносились они. Пальто надо, шубейку, да и Поле тулупчик лишним не будет, зимы на Карае, хоть и короткие, а лютые. … Хорошо работу нашел, потерпят они без отца-то...
А Леша-то, раз - и остался…
В ту ночь гроза была, не приведи Господь. Небо черное легло на деревья, как свинцовая плита, аж ветви согнуло, все стихло, воздух погустел, даже тянулся кисельно. Пелагея задала скотине, все позакрывала, накормила дочушку, помолилась. Села на диванчик перед окном, а на дворе страх такой, что волосы дыбом. Первая молния, толщиной с руку ударила прямо почти в палисадник, хорошо не разбила старую вишню. Потом еще одна, и еще. Поднялся ураган, рвало деревья, как льняные кустики, било в крышу, казалось, еще чуть – и дом унесет, словно легкую коробочку. Пелагея вытащила Нюрку из кровати, положила ее рядом, накрыла одеялом с головой, потом легла сама, зажала уши ладонями, зажмурилась, затаилась. Очередной удар оглушил так, что зазвенело в ушах, Пелагея вскочила, бросилась к иконам, упала на колени.
- Господи, свят, свят, Матерь божья оборони, Господи спаси.
Она с перепугу забыла все молитвы, только мелко-мелко крестилась и повторяла одни и те же слова
- Господи, свято имя твое, Оборони.
И снова молния, как горящий серебром ствол сказочного дерева засияла среди пустой дороги. Пелагея решила бежать с дочкой в сени – та тихо, нет окон и не так страшно. Но, когда она обернулась, в проеме дверей, освещенный бешеной игрой молний, стоял Алеша…
… Батюшка ее не стыдил. Молча выслушал, положил сухонькую руку ей на голову, пошептал что-то еле слышно, покропил водичкой. Потом заставил подняться, посмотрел прямо в глаза.
- Ты Пелагея вот что. Грех твой большой, но Бог, он милостлив. Ты дальше беды не натвори. Иван мужик добрый, но не простит он тебя. Сломать легко, но такую жизнь, как у вас сломать, большой дурой надо быть, прости Господи. Ты его, Алешку, завтра в табор отправь, как старая Лачи тебе сказала. И забудь. И похорони. Дочь пожалей и мужа. Иди. С Богом.
Ночью Алеша взгромоздился, опираясь на руку Шаниты в бричку. Хотел что-то сказать, но Пелагея резко отвернулась и ушла в свой двор. И там, утирая слезы, градом катившиеся по щекам, долго слушала затихающий цокот копыт.
пахталка - приспособление для взбивания масла из снятых сливок
дралки - специальные пластины для раздирания спутанного козьего пуха. После этого пух отправляется в прялку.
козина - темные грубые волоски, попадающиеся в пухе. Их надо выбрать, чтобы качество пряжи не пострадало
Дорогие мои читатели. В связи с прибывающим количеством работы в саду и на огороде, писать мне удается редко. Но, обещаю - два раза в неделю новую главу. Огромное вам спасибо, что читаете мою прозу. своим вниманием вы делаете меня счастливой )
Продолжение