Мне всегда было сложно об этом говорить. Будто признаваться в чем-то постыдном и даже преступном. Надо каждый раз набираться смелости и готовиться к осуждению.
Да, я из тех людей, у кого в метриках в графе «отец» стоит прочерк.
Этот прочерк преследует меня, взрослую женщину, до сих пор. Короткий прочерк идет красной нитью через всю жизнь. И ранит.
Вот мне двадцать один и я получаю первый в жизни загранпаспорт. Мне выдают внушительную анкету, и среди вопросов - сведения о родственниках. В определенной графе я ставлю уверенный прочерк.
- Так не годится, - назидает меня тетенька в ОВИРе. – Надо указать конкретнее. Развод, смерть. Ну, или пропал без вести. Лучше, конечно, разыскать.
Прямо, как в «Интердевочке». Затем похожую процедуру мне пришлось пройти спустя пять лет при оформлении визы в Финляндию. Причем, придрались с русской стороны. Когда оформляла визу по вызову напрямую в посольстве, то на прочерк никто и не посмотрел.
А вот мне уже за тридцать и я на очередном собеседовании на работу. Как специалист я устраиваю, но предстоит еще допрос в службе безопасности: предприятие как-то связано с оборонкой.
- Ну, как это не знаете, кто отец? Неужели за столько лет не поинтересовались? Вам плевать на свою жизнь? Это характеризует вас как человека легкомысленного и ненадежного, – нависал надо мной суровый дядька – сразу видно, бывший ФСБшник.
- Как объяснить, что задавать такие вопросы зрелому человеку бестактно и бессмысленно. Разве я не могу отвечать сама за себя? Почему я должна каждый раз объяснять, что отца вообще не было. Никакого. Не живого ни мертвого, ни пьяного ни курящего, ни в тюрьме сидящего, ни раз в полгода приходящего. Ни-ка-ко-го.
Я, выражаясь современным языком, выросла в мэнсфри среде. Именно поэтому мне долго не везло с мужчинами: я просто не знала, как с ними общаться. Меня воспитывали мама и бабушка. В нашей семье не было мужчин совсем. Ни дедушки – он умер за 6 лет до моего рождения, ни брата. Не было даже «приходящего дяди» - какого-нибудь маминого друга или любовника. Единственными редкими мужчинами в нашем доме были мужья маминых подруг.
Они приходили на праздники или чтобы помочь маме по мужской части: собрать мебель или починить розетку. Естественно, приходили вместе с супругами. Четко помню, как я назвала одного из них – веселого и кудрявого – папой.
Когда подросла, то появилось чувство стыда. Будто я виновата в том, что у меня нет отца. Я испытывала неловкость, когда в школе задавали составить рассказ о семье.
И хотя я была примерным ребенком, отличницей, любой мой проступок порицался втройне. Несколько раз я даже слышала за спиной: а что вы хотите, безотцовщина!
В середине 80-х это было сродни приговору. К детям, у которых родители развелись, относились иначе. «Безотцовщину» приравнивали к детям алкоголиков и зеков. Низшая каста. Парии.
Сначала я не понимала, что со мной не так. И кто такой папа и зачем он нужен?
Еще не могла понять, почему у других детей по две бабушки и дедушки, а у меня только бабушка. А отчество, как выяснилось, в документах у меня по умершему до моего рождения дедушке. То есть – вымышленное.
А я боялась спросить маму об этом. Всё ждала удобного момента. В раннем детстве такие вопросы пресекались сразу. Бабушка отвечала односложно: нет его.
- Умер?
- Ну, пусть умер...
Тогда я решила, вот исполнится мне 12 лет, и я обязательно спрошу. 12 – это очень солидный возраст. Зрелый и сознательный. С таким человеком уже должны считаться. Так думала я.
В день моего 12-летия разразился скандал. Один мой вопрос довел маму до истерики. Это заставило меня замолчать надолго.
В других семьях хотя бы существовали смешные легенды про папу-военного или летчика, погибшего при исполнении долга.
У нас таких легенд не было. Хотя летчик в маминой судьбе действительно был. Эту историю рассказали мне сразу три маминых приятельницы уже после ее смерти. Не сговариваясь. В разное время. Дескать, когда маме было уже за тридцать, к соседке одной из подруг-рассказчиц приехал в гости племянник. Тот самый летчик – то ли военный, то ли полярный. И приехал с четкой целью – найти себе невесту. Собрались подружки в кружок и решили, а давайте Светку сосватаем! Светка – это моя мама. Она была действительно красавицей – фигуристая, черноволосая, с густыми бровями – прямо по современной моде. Не то, что я – бледная безбровая моль.
А Светка ни в какую. Не пришла на встречу. И тогда летчика познакомили с коллегой одной из подруг – молодой учительницей. И она вышла за него замуж и уехала во Владивосток. Или в Хабаровск.
Думаю, это правда. Зачем маминым подругам врать? Про моего настоящего отца они ничего не знали.
Мама родила меня почти в сорок. Что это было – случайный курортный роман или тайная любовная связь? Или жест отчаяния, когда женщина решается на беременность, чтобы передать кому-то накопившуюся любовь?
Не знаю.
Я в одном уверена: мама не могла выбрать мне в отцы негодяя и подлеца. Случайного проходимца. Слишком строгих была правил. Она из тех, у кого «должна» и «надо» – выше «хочу».
Мама, но почему ты не придумала мне отца? Почему на все вопросы, а кто он, ты сначала плакала, затем зажималась, потом гневалась и спрашивала: «А ты что, пойдешь его искать? Зачем тебе это?»
Зачем? А разве человек не имеет права знать, кто его родители?
Почему ты не придумала мне артиста, космонавта, водолаза, да хоть Дарта Вейдера?
Помните, в «Звездных войнах»: «Люк, я твой отец»! Я лишь недавно до конца поняла эту сцену: бессердечный киборг-диктатор этим признанием вымолил себе прощение. И ушел из жизни как человек. На руках у сына, глядя в его лицо своими глазами. Успокоенный и прощеный. Став просто отцом, он обнулил все свои злодеяния.
Каюсь, я иногда представляла себя героиней сериала, где в финальной сцене, лежащая на смертном одре мать семейства рассказывает дочери о тайне ее рождения, об отце, куче родственников и даже наследстве. Каюсь, я ждала этого. Но киношная сцена такого плана не лишена пафоса – в кадре куча медицинской аппаратуры, пищащие датчики, постоянные возгласы персонала: Отойдите, мы ее теряем…
Но вот мама лежала передо мной - такая жалкая, слабая, тоненькая. Я держала ее за руку, ловила слабеющий пульс и понимала, что подобные расспросы убьют её.
Она ушла почти тринадцать лет назад, так и не рассказав мне главной тайны. Теперь ответ действительно – могила.
И я до сих пор не могу простить маму. За ее упорное молчание. За то, что она из житейского, в общем-то, вопроса сделала страшную тайну. Так и живу с изнуряющей обидой в сердце.
А еще я знаю одно – где-то жил или живет человек, который приходится мне отцом. Он не оставил мне ровным счетом ничего. Ни имени, ни фотокарточки, ни места жительства. Даже если искать – то по каким приметам? А если он захочет отыскать меня, как он это сделает? И почему до сих пор не нашел? Знает ли он вообще обо мне?
Да и надо ли искать? Надо ли прощать?
Может быть, именно за этим я здесь…