Долгонько ноне на расцвете лета травушка почила под пологом таких же полусонных кусточков да дерев. Но, как уж у нас на хребте повелось, непогодь однем пыхом сковырнулась, а следом и теплышко срядилось. Метеоролухи-то местные, что с Уреньги, сами ахают, мол, с плюс восьми за полдня воздухогрей до плюс двадцати скаканул. Оттого-де дремь нашу да еланки так вегетатнуло, что враз да вперемешку всё и зацвело – первоцветы с купавками, сирень с шиповником, малина с тысячелистником. Вдогон и сосна – спящая красавица запылила, а в очередку и черёма духмяные опахала скинула, да зелеными костянками приукрасилась, слава Богу, ноне без стручков окаянных, глядишь, так начумкаемся черемухи-то. А дальше как июль пошел, так жарень и включилась, но затишь невдолге скопытилась и сухмень небесная на сухоросо сменилась. Это когда по утрянке росы нет, а значит жди мокрень. Ноне она северо-западная в большé, бусенец сыпет, а то и хороший дожжок посылат с громыхами да сверчюлями. В вечеру особливо. Дён-то напарит, а к закату дерболызнет почем зря. Помнится, в детстве бабка в грозу космы мои под косынку прятала, туго вокруг шеи перевязывала да под кровать велела прятаться. Я не спрашивала, чего да почём, сама она словинку молвила, мол, коль простоволосая под электричество попадешь, то отлупасит тебя заряд, еще и насмерть. До сих пор не пойму, то ли шутковала она, то ли взаправду какие кощуны творила? Только я и поныне с непокрытой головой хóхлиться под молнией не буду.
А природе скляница худая небесная в благость, пьет водицу земля, да пышит теплом, тянет из теснины подземелий радужную кисею цветочного изобилия. Я к болоту своему в пади Кейлимской надысь сподобилась по Терентьевскому путику итить. С тропы-то туристовой его и не видать, осочиной да камышьём вход зачапыжило. Зато отвершек минуешь, а там дальше чудокрай нехоженный. Идешь в опояс Терентьевки под угорье на старые покосы, травка примята, аки отутюжена. Ох ли, это ж мишка шел, по утряне гульбище тут учинил. И на том спасибо, он же сырник росяной разбил, утюжком своим когтистым сорок какого-то там размера ровненько пригладил, мне опосля него и не мокнуть. Куды свернул и не понять, тропка-то с покоса зыбуча пошла, дек и тропки-то никакой нет, так себе вереница кочек, водомоин и дранощепины. Приметки-то мои совсем позарастали. Найду ли кулижку морошковую? Глядь, впереди просвет ближится. Веретейка под ноженьки выстлалась, сухонькая такая непоёмная гривка, аки островок посередь трясины. Ступила туды и рот раззявила. Вся опушечка в розовых цветах на изумрудном сфагнуме. Откедова царица болот на моем потайном путике взялась? Княженика – ягода северная, в наших краях аки беглянка до того редкая, что одну-две встретить на километре уже удача. А тут на беглом перечете так сотня их на еланке величиной с десяток шагов. Соседушка-то ее, морошка белоликая, с бочку притулилась, скромненько так на полукружье старичной заводи, но цвет опадет, бусенята завяжутся да будет скоро поляна та ягодиста.
А в яминах тех старичных два века назад золото мыли. Вон и кайлы ржавые из дернины топырятся. Да только слухи ходили, что бредни всё это, пустой, мол, наш Киалим на драгоценку-то. По мне, так богатство пади – это ягодники. Акромя полярных малинок, так еще морошку с княженикой называют, на болоте моем черника водится. Кусты ее ростом с картофан перед сбором, которые и до бедра высятся. А ягоды на густерне той гроздьями висят и крупнотой с хорошую смородину будут. Черничники те болотину стронятся, их надысь на кулижках в сосновом подседе искать. Деревца те густенько растут на сухменях посередь трясины. Поди-ка в давности грядки эти дренажные теченьем намыло околодь топяников. А рядышком гонобобель хороводит, да только плодов на нем нет. По ученому-то сказать, так то ягода голубика, она на болоте нашем мал-мала фордыбачит, в рост прёт, а не ягодится. Може не хватат чаво ей? Вон в тундре-то, на горе Дальней середь голых солнцепеков, хоть и на кустах-коротышках, а ягода родится с боб величиной. В урожайные-то годы голубонь по тундре стелется аки зыбь по морю. Видать тенетник моховой ей не в радость. Ну а в падь за компанию тащится, так сказать сусек вересковый разнообразит.
Еще одна ягода, болотом приласканная – малина лесная. Та любительница околодь межени осоковой кружева вить, в бережок ветки свои колючие наклонит, будто воду пьет. Ягодинки кады поспевают, так окунаются прямехонько в поток, тут их бобры скусывают, проплывая вдоль бережка, да красуля беззубым ртом тянет ягоду, башку наружу из воды подняв. Отплывет опосля и сальто на плесе вытворят, брызгами по водному батуту искря. Форелина то ли катыш розовый с гусянкой путат, то ли взаправду малинку любит да охотит за ней аки за насекомой приманкой. Мишка так вообще живет тут в малиновом лукошке, заоднем и диких сборщиков вкусняшек подъедая, если, конечно, удачно сохалит охотой али рыбалкой.
Выше-то по течению коль подняться, дек попадешь на топь клюквенную. Болотница наша хоть и кроха супротив кураминских клюковок, а духмяности в ней пользительной не меньше. Тут ведь главное тропу зреть да батожок вперед выставлять, чтоб в зыбун не затянуло. Однажды шла я напрямки к гранитному граду, что в устье ручья Таганайского меж пихтовой куртины топырится. Это три скалы, нижнем краем в мантию земли упертые, триста мильёнов лет назад промагмой в разломе тутыся сотворенные, слань да кварец клыками гранитными прогрызшие, крепь расплавом силикатным рванувшие да дайкой узорчатой застывшие. Позже ракрошило времечко эпохальную колоземицу столпа гранитного, торчмя выстроив камень выше могучив дерев, отполировав бока затвердевшей магмы. Ох, перестаралась Природушка, крошево то молола, молола, да и вымолола в валуньё с песком, обромя ими топи непролазные. Стою на берегу ручья, вон они, скалы, рукой подать, а итить не могу, зыбун подо мной от каждого шага колыхатся, пузыри грязевые пускат, пухает, ругается, мол, кого это в дремь топяную занесло. Так и верталась я ни с чем, без единой клюковки. Да чего уж там, даров болота и так хватает.
Марина Середа