Из книги "Грешным делом"
"Рваться в школу?", скажете вы. "Да вы с ума сошли"! Можно ведь наверно было пойти в клуб… Но в советское время клубы были другие и там не танцевали, как в нынешних. В лучшем случае под баян.
Да что говорить, просто громкая музыка из колонок и то являлось чудом! А уж живая… Вы не жили, если не знаете, как ёкает сердце подростка при первых аккордах электрогитары! На школьный вечер с живым ансамблем нахрапистому советскому ученику попасть было труднее, чем отступающему белогвардейцу на последний крымский пароход.
"Ваня!", махали рукой из толпы на улице невозмутимому юноше с комсомольской внешностью, стоящему в дверях. "Ванечка, ну, пожалуйста»! Ваня, подняв руку с напряжённым указательным пальцем, покровительственно тыкал в сторону чьей -то головы. И толпа моментально расступалась, уступая дорогу счастливчику.
А какими таинственными были вечером коридоры школы! Как заговорщически выглядели в туалете группки ребят, куривших по очереди сигарету и гоняющих по кругу бутылку портвейна! Наказание за это было очень суровым. Пойманных нарушителей после команды директора: "дыхни!" немедленно выводили из школы четверо больших ребят из атлетической секции.
Были, конечно, такие, кто пытался убежать, но их хватали за плечи, встряхивали, как лабазный мешок и отволакивали в сторону выхода. "Иван, этих больше не пускать", обращаясь к старшему над импровизированной школьной охраной распоряжалась директор, указывая на очередную группу нарушителей. "А я их и не пускал", удивлённо разглядывая задержанных, говорил Ваня. "Что?", поднимала бровь директор, "Лёва!", поворачивалась она к другому силачу, ну -ка, проверь окна во всех туалетах!". "Хорошо, Людмиласанна", кивал Лёва, устремляясь с высокого старта по коридору.
Что касалось музыкантов, игравших на вечере, то мы собой гордились. На нас ходили, как на Джимми Хендрикса где –нибудь в Айове! Нет, честно, некоторые приезжали посмотреть на нас из других районов. Хоть это звучит и невероятно, но у нас были свои поклонники! Вы понимаете, что это значит?
Конечно, мы не могли ограничиться советской эстрадой. Поклонники от нас ждали новых хитов, и мы их давали! Начинали мы обычно с песен про Комсомол, "Звёздочки моей ясной" скромной "Вологды", а ближе к вечеру растлевались до "Fly, Robin, fly" «Сильвер Конвеншн», «Do you remember" "Слейд" и "Needles and pins" группы «Смоки». Вот и в этот раз мы тоже должны были начать неброско, а вот на конец припасли такие бомбы, как «Now give me money», Битлз, «Venus» группы «Шокен блю», которую большинство знали, как «Шизгарес» и ещё одной вещи под названием "Болрум блитц" групп "Суит", но об этом лучше позже.
- Раз, два, три –и! – Отсчитывает Тарас, наш руководитель и мы начинаем вечер с песни Пахмутовой на слова Добронравова «Любовь, комсомол и весна». Надзирающий за нами трудовик Иван Петрович Солодовников довольно кивает головой в такт к музыке и, постояв немного, начинает потихоньку пробираться к выходу, чтобы уйти в свой кабинет, расположенный по соседству с актовым залом и засесть там, готовя учебные болванки на завтрашний день.
У нас есть добрых два часа чтобы отыграть концерт. Мы знаем, что опасаться появления старших не стоит. Кабинет Ивана Петровича примыкает к актовому залу и между ним и нами всего лишь тонкая стена. Он всё слышит. И всегда наготове. Едва Иван Петрович делает шаг к выходу, молодёжь перед ним уважительно расступается.
В недавнем прошлом Солодовников боксёр, чемпион области в тяжёлом весе. С детьми он тоже занимается боксом после занятий в одном из спортивных клубов города. Мы с Микки Хомяковым, моим другом и техником группы, тоже туда ходили, но совсем недолго и ещё до того, как стали увлекаться музыкой.
«Значит, внимание, если соперник, атакуя, вдруг споткнётся и начнёт на вас падать", об'яснял Иван Петрович на тренировке, "что вы должны сделать, как настоящие комсомольцы»? Мы пожимали плечами. Не дождавшись ответа, он отвечал: «настоящий комсомолец в этом случае обязан - что? - поддержать своего товарища"!
И он делал энергичный хук, показывая, как именно настоящий комсомолец должен "поддержать" своего товарища.
Всё ржали.
Актовый зал нашей школы был небольшим. Здание строили в начале 60- х. Стены тут толстые, добротные, в полтора кирпича. Изнутри они покрыты вечной штукатуркой. Окна на зиму заклеены, форточки нараспашку, но они совсем крохотные. Через пол –часа все из танцующих уже взмылены.
Девушки тайком начинают оттягивать кофточки и дуют под них, чтобы охладить кожу. Ах, боже мой! До чего же это захватывающее зрелище, наблюдать сверху за открытым на миг твоим глазам райским кущам неприступных советских девушек! Что за таинственная власть скрывается под их кофточками! Не в силах сдержать своего счастья, мы стоя на сцене от души смеёмся.
В зале появляются какие -то небрежно одетые парни с пиратскими лицами. Они встают у окна и не танцуют. По виду это деревенские. Как они проникли в школу неясно. Появление в зале чужих, то плохой знак, но нам нужно продолжать вечер.
Наш концерт набирает обороты. Мы уже сыграли всю русскую часть репертуара и перешли к «My baby left me» Элвиса Пресли, во время которого школьники начинали так неистовствовать, что было непонятно они танцуют или просто уже скандируют под музыку.
Тут бы надо было дать что –то успокаивающее, вроде «На дальней станции сойду» или даже «Марионетки» Макаревича, но мы не можем остановиться и даём один за другим хиты «Tutti Frutti» Литтл Ричарда, «Be Bob - A -Lula»Джина Винсента, и «Baby, you can drive my car» «Битлз», во время которого девушки подняли такой визг, что лично мне стало даже страшно, потому что я начал серьёзно думать, что в зале кого -то убили.
Заглянул Иван Петрович, но уже в тот момент, когда песня кончилась. Не обнаружив ничего предосудительного, он погрозил нам на всякий случай пальцем. Мы закивали – мол, не волнуйтесь, исправимся! Тут я заметил взгляд Ларисы, моей девушки, глядевшей на меня с таким обожанием, что я чуть не бросил гитару и не побежал к ней, наплевав на музыку.
О, у моей Ларисы были такие упругие паруса, глянув на которые сам Грин бы от зависти повесился. Лариса ещё ни разу не дала мне их потрогать. У неё очень строгий отец. Но я обязательно это сделаю сегодня, когда вечер закончится. Это обязательно должно произойти. Я какую угодно клятву произнесу, чтобы она их дала потрогать. Вчера правда, расставаясь, мы немного поссорились. Но зато теперь вот она смотрит на меня с такой любовью. Надо ли говорить, как много это обещает?
Эгер, наш басист, запел «Yesterday» и в зале все стали приглашать девушек. Ларису тоже кто –то пригласил. Но я не ревновал. Я же на сцене, с гитарой. Снисходительно я смотрел на то, как качает она бёдрами в обнимку с высоким парнем, у которого на лице было такое выражение, словно он сорвал банк, играя в «очко». Я этого парня знал. Его звали Дмитрий. А прозвище у него было «Долгоносик», данное ему за его длинный нос. Но кто же будет ревновать к долгоносику, мелкому существу с судьбой вредителя? Да и пусть себе танцуют!
Я не чувствовал себя обделённым. Это не объяснить, что значит иметь власть над толпой, заставляя её входить в раж, просто перебирая по струнам пальцами. Я думаю, именно этот наркотик держит даже самых последних музыкантов на сцене. На тех, кто внизу это влияет по –разному. Одни балдеют и под рок-н-ролл отдыхают, другие почему –то под эту музыку впадают в необъяснимый экстаз, вплоть до отключки.
Но в этот день, наверно, что -то витало в воздухе. Какая –то злая сила. Публика вдруг стала скандировать: «Блиц! Блиц! Блиц!». Конечно, пока мы её репетировали, вся школа под окнами дрыгалась. Вещь, что и говорить была заводная. Микки, то и дело отвлекавшийся во время репетиции и подбегавший к окнам, радостно кричал нам: ребята, там народ танцы прямо на газоне устроил! Может, и мы тоже пойдём? «Ты что, дурак?», спрашивал его Зимкин. «Если мы туда пойдём, то кто здесь играть будет?». И Микки, понимая, что сморозил чушь, начинал часто моргать.
И вот теперь Зимкин, обычно осторожный и непробиваемый, помотав несколько раз отрицательно вначале головой, вдруг начал по очереди смотреть на нас с улыбочкой, мол, вы то чего думаете? А нам что думать? Мы лабухи. Нам скажут играть, мы сыграем. Отвечает за всё руководитель, то есть, он - Тарас. У него мама директор школы, ему и карты в руки. А Мишка тем временем всё стоял и канючил:
- Ну, пожалуйста, Тарасик, ну, умоляю! Смотри, как все просят. Я ребятам обещал. Плиз. Они ждут. Я же принёс лампу запасную к усилителю, как ты просил. Ну, пожалуйста, мою любимую, - тут натурально сложил на груди руки, будто собирался молиться и уже почти начал опускаться на колени.
- Как –нибудь потом, - чтобы поиздеваться, сказал Тарас.
- Нет, ну, не потом, давайте сейчас, а? Сейчас прямо самое время, Тарасик! Народ хочет «Блиц»…- не переставая канючил Мишка, чувствуя, что Тарас начинает прогибаться.
Надо тут объяснить что это за "Блиц". В реальности её исполняла британская группа "Суит". Так вот эти ребята выходили на сцену, накрашенные, как женщины в немыслимых костюмах, но что самое главное, из этих костюмов у них торчали женские груди, понимаете? Не настоящие, как мы потом выяснили, парафиновые. Но всё таки! А у нас за спинами Ленин на стене был, как живой. Понимаете, да...
А народ в это время уже перестал требовать и стал проявлять открытое недовольство. Время шло, и с ним неумолимо приближался час окончания школьной вечеринки. Всем явно не нравилась возникшая заминка. А Тарас всё колебался, не решив, играть «Блиц» или нет. И тут Мишка выбросил последний козырь:
– Слушайте, я слышал, как девушки говорили, что вы играете божественно! Честно! –заявил он. – Все в восторге. Если добавить ещё один хит –будет незабываемо!
В общем, помявшись немного, мы, после барабанного вступления, начали композицию: "реди Стив? О, е..." и так далее.
Я был так увлечён вспоминанием английского текста к песне, что не сразу даже обратил внимание, как группа пиратов, стоявшая весь вечер у окна, на этом месте стала постепенно перемещаться к центру зала, от которого рукой было подать до выхода. С облегчением вздохнув про себя, я вскоре забыл о них думать. Зал ревел и качался, как «Девятый вал» на картине Айвазовского. Глаза девушек семафорили: «мы любим вас!». Руки, дружно выброшенные в победном «V», качались над толпой, словно расщепленные мачты. Где уж тут было уследить за тремя неказистыми деревенскими плотиками?
- Лучше нам учить молодёжь надо, вот что, - наставительно говорила в этот момент ЛюдмилаСанна завучу, идя вместе с ней по коридору в сторону своего кабинета.
- Это да, с этим, как всегда не поспоришь, - согласно кивала на её слова завуч.
На этих словах дверь с на лестницы им навстречу вылетел с выпученными глазами ученик девятого класса Тима Воронин и перегородив им дорогу крикнул:
- Людмиласанна, там деревенские наших собираются бить. Сейчас такое начнётся, пойдёмте скорее!
Оба преподавателя, переглянувшись, ринулись к лестничному маршу.
Во -второй раз я вспомнил о «пиратах», когда в центре произошла какая –то возня. Поначалу я даже не понял, что это может быть, так в центре танцевали обычно очень спокойные, приличные и нестандартно мыслящие ребята. Они бы в жизни не затеяли драки, поскольку слушали «Смоки», «Юрайя Хипп», знали наизусть по именам всех музыкантов "Дип Пёпл", «Слейд», «Суит» и имели, я предположу, не вполне советский менталитет.
Ребят этих в школе называли «голубки», с ударением на последний слог и, может поэтому, они всё время держались стайкой. «Голубки» хорошо одевались и говорили друг с другом немного женскими голосами, подражая Стиву Присту и Энди Скотту из «Суита». В школе их считали людьми не от мира сего, не задевали, жалели, думая: блаженные, ну что с них взять?
Микки, уж не знаю почему, пытался с ними дружить. Мне кажется он завидовал их стилю жизни. Возможности купить модную одежду, невзирая на деньги, ездить летом к морю на своей машине, полезным связям...Не знаю. Видимо, желая польстить им он и заказал для них «Болрум блитц». Поначалу, кстати, всё было очень прилично. Все бросились танцевать. Но потом голубки, глядя друг на друга, начали облизать себе губы. Этого было достаточно. Пираты, отклеившись от окна, двинулись к ним через толпу. И как существуют приметы надвигающейся бури, вроде насупленного неба, низко летающих птиц и по -особому шелестящих листьев, так и тут мне стало ясно, что сейчас что -то произойдёт.
Поискав глазами Ивана Петровича и найдя его, я посмотрел на Тараса нашего гитариста и лидера группы, но тот видно, тоже уже поняв, что гроза надвигается, давно начал искать его глазами в зале трудовика или кого -то из атлетов и, тоже не найдя, всё чаще стал с досадой пожимать плечами. Вот всегда так, когда нужна физическая сила, её не бывает!
Ушла даже как назло, предчувствуя, как видно, недоброе, наш учитель английского Галина Васильевна Беляева. Не предполагая ещё ничего дурного, лихо пока отплясывали школьники.
На минутку меня даже посетила мысль, что возможно гроза пройдёт мимо и всё обойдётся. Но только я так подумал, над толпой взметнулась вверх чья -то рука в грубо вязаном морковного цвета свитере и затем резко опустилась на чью –то голову. Раздался крик, а следом девчачий визг.
Но то, что в зале началось после этого, трудно даже описать. Зал качнулся, как вызревшее в тронутой кем -то бочке пивное сусло туда и сюда. Народ потрусливее, поняв в чём дело, немедленно метнулся к выходу. Народ похрабрее вступил в схватку с врагами.
Замелькали кулаки и подброшенные вместе с ногами вверх полуботинки. Лариса глянув на меня и надув губки, обиженно дёрнула плечиками и вместе со своими подругами начала пробираться по стеночке к выходу.
В какой -то момент я увидел Микки, которого били по лицу, а он, с какой –то остервенелой стойкостью, принимал за другим удары, совершенно не отвечая в ответ. Конечно, мне бы как товарищу стоило бросить гитару и поспешить на помощь другу.
Но в том то и дело, что я ему, скорее всего, ничем не смог бы ему помочь. Ведь по меткому замечанию Ивана Петровича «талант к боксу во мне не проткнулся». То есть, что значит «не проткнулся»? А то и значит, что к боксу я был совершенно неспособен и бил так, словно протягивал сопернику руку для знакомства.
«Ты что не можешь согнуть руку вот так и так вот хорошенько ударить?», спрашивал меня Иван Петрович, манипулируя моей вялой рукой, как кукольной. Я кивал, и затем приступал к делу. Но бил я всё равно так, как будто отпихивал от себя бочку с пропавшей селёдкой, с каким –то отвращением.
У Мишки, кстати, тоже была проблема. Он хорошо прыгал и даже бил, но всё как –то для вида, мимо цели, в воздух и не по- настоящему. Все, кто был на тренировке, ему кричали: «давай, Михей, влупи ему!», а он лишь качал головой и пропускал удары. Может, ему казалось, что бокс для того и нужен, чтобы научиться держать удар и не для чего другого. А самому бить необязательно.
Каждое его выступление на соревнованиях, вызывало разочарование тренера. «Ну, что ты его жалеешь?», говорил Иван Петрович, обмахивая Мишку полотенцем, «дай ему один раз, как следует и он упадёт! У тебя же хороший прямой левой». Микки кивал, выходил, бил прямой левой, и согнутой правой и… не попадал. Иногда ему всё же начисляли очки за эти попытки, но ни одного боя он так ни разу и не выиграл.
В конце концов, плюнув на нас обоих, Солодовников перестал с нами возиться. На одной из последних наших тренировок, он, отозвав нас в сторону перед спаррингом, сказал: «Слушайте, у вас двоих что –то ничего не выходит. Какие –то вы дамы, ей богу, а не пацаны! Идите, займитесь вон музыкой что -ли или художеством, спорт, видать, не для вас! Может, какой -нибудь чёрт и научит вас однажды боксу, но я точно не могу, всё, поднимаю руки». И он действительно их поднял.
После такого диагноза, который поставил нам трудовик, мы с Мишкой в самом деле занялись музыкой. Я, конечно, ещё не знал тогда, что пророчество Ивана Петровича сбудется, когда попаду служить в армию. Но до этого ещё было ох, как далеко!
Короче, пока Мишку били в зале, я стоял на сцене, перебирая струны, и проклиная себя за свою беспомощность. Стоял и смотрел, как волтузят моего лучшего друга, и ничего не мог сделать!
Ещё через пару минут в дверях запоздало появилась голова Ивана Петровича. Появилась и исчезла, оттеснённая напором выходящей толпы. Когда ему, наконец, дали пройти, всё уже было кончено. Двое с разбитыми губами лежали на полу, один с переломанным носом стоял у двери, заткнув платком хлещущую из ноздрей кровь, трое или четверо, с трудом поднявшись, трясли головами, шевеля челюстями, и проверяя, не сломаны ли у них кости. Ещё трое просто отряхивали одежду, которую им запачкали, топчась по ним грязной обувью.
Когда толпа окончательно схлынула, в зал прибежали завуч Мария Ивановна и директор Людмиласанна.
- Как это могло произойти, Иван Петрович? – Ошарашенно спрашивала директор школы трудовика, бегая от одного побитого ученика к другому и хватаясь за голову. –Я же вас оставила смотреть за порядком!
- А это всё музыка, - перевёл неожиданно на нас стрелки трудовик. - А я ведь им пальцем грозил. Поначалу у них там хорошие песенки шли, ля-ля –ля, комсомол, а потом такая западная дребедень пошла, что вот, глядите, нокаутами всё закончилось!
-Вот что, Тарас, -обернулась к Людмиласанна к сыну. - Быстро убирай со сцену всю эту музыку и сдай мне ключи.
- Но, мам, чего спешить, мы ещё порепетировать хотели...- начал было Тарас.
- Ты не понял, Тарас, - оборвала его директор. - Убирай всё, закрывай и принеси мне ключ. Вы закончили. Навсегда!