Воспоминания об утраченной любви попрежнему будоражили мысли Зины. Но надо было жить дальше. И надо было выкарабкиваться из темного омута наверх, к солнцу, к свету. Нужно было сделать шаг. Один, но такой не простой. И Зина его сделала.
Продолжение повести Ивана Карасёва "Ниточка жизни"
Начало:
1. Как жили молодые девчонки в послевоенном Ленинграде
2. Начало Зининой жизни
3. Поход в магазин оказался началом новой жизни
4. Конец раздумьям. Зина выбирает новую стезю
Они встречались целый месяц. Уже и экзамены не мешали. Зина готовилась по ночам, спала по три-четыре часа. По утрам было жутко тяжело просыпаться под треньканье будильника, но каждый день после консультации, экзамена или штудирования трудов по анатомии и уходу за больными она бежала к заветному месту в городском парке. Валя, как правило, её уже ждал. В этом укромном местечке за запущенном яблоневым садом, отведя душу первым долгим поцелуем, они садились на два пенька друг напротив друга. Валя загребал в свои большущие ладони её натруженные, перетянутые синими жилками, руки и долго не отпускал их. Вокруг пели птички, ветер колыхал зелёную листву, где-то раздавались голоса людей, но ничто им не мешало наслаждаться уединением. Время от времени Валя притягивал Зину, сажал её на коленки лицом к себе, и они снова и снова предавались сладости затяжных, бесконечных поцелуев.
Валя давал волю рукам, они нежно касались её кожи, гладили её и были повсюду – под блузкой, под расстёгнутым, едва державшимся на сочных Зининых грудях лифчике, под юбкой и даже там, где она быстро становилась мокрой от его ласок. Больше было нельзя. Во всяком случае не на траве около двух пней и не так быстро. Зина была не готова. Не то чтобы она стремилась сохранить себя до первой брачной ночи. Вовсе нет. Но пока решиться на такой шаг она была не в состоянии. Валя знал, и Зина ему доверяла, верила, он не преступит черту, которую она мысленно провела в их отношениях. Так было всякий раз, и всякий раз в тот момент, когда уже казалось, что всё, сейчас ЭТО случится, Зина находила в себе силы отвести Валину руку и сказать: «Нет, слишком скоро, не здесь, подожди». Валя безропотно повиновался, хотя понимал, будь он понастойчивей, Зинина плоть взяла бы верх над разумом. Но он не хотел добиться её обманом, он ждал сознательного шага навстречу. По несколько часов они проводили отшельниками в своём маленьком раю, одни в большом океане жизни. Когда уставали целоваться, бродили в обнимку по самым удалённым аллеям. Они не хотели сталкиваться с чужими взглядами, им было хорошо вдвоём. Чтобы больше никого.
А жизнь тем временем шла, двигалась к той страшной черте, что разъединит их навсегда. В один погожий воскресный день, часов в пять, они возвращались из своего почти каждодневного пристанища. И сразу бросилась в глаза перемена, происшедшая во всём. На лицах встречных прохожих читалась какая-то озабоченность, из репродукторов не лилась жизнеутверждающая музыка выходного дня, а гремели сплошные бравурные марши, около продуктовых магазинов выстроились длинные очереди. Люди в них кричали, ругались, отталкивали друг друга. Зина и Валя недоумевали, неужели вдруг выбросили в продажу все дефицитные товары сразу? Но подходить интересоваться они не стали. Какое им дело до всего этого, до житейских проблем обычных людей? Ведь у Зины есть Валя, а у Вали – Зина. Только на пороге Зининого общежития удивлённая их неведением встречная девчонка из соседней комнаты сообщила им страшную новость – война.
Валя получил диплом 24 июня, Зина – двадцать пятого. А двадцать седьмого он пришёл на свидание с повесткой из военкомата. Через два дня он должен был явиться на сборный пункт. Их счастливому маленькому раю оставалось жить сорок шесть часов. Зина только ахнула при виде типографского бланка с вписанной в него Валиной фамилией. Конечно, она понимала – война, Валю могут призвать, её, как медсестру, кстати, тоже. Но так внезапно. Ещё вчера они целовались как сумасшедшие, и даже девчонки-соседки по комнате стали подшучивать над ней. От них не укрылся вид распухших Зининых губ и покрасневшая кожа вокруг них. Как будто на полном серьёзе расспрашивали, где это она пропадает целыми днями, неужели всё ещё зубрит в библиотеке ненужные уже учебники, А потом нет-нет да кто-нибудь обязательно заметит: «Смотрите, девчонки, наша Зина бесконечно что-то так учит, что аж губы пухнут!». Со всех пяти соседских коек грохало смехом. Зина отшучивалась, как могла, но все понимали: она влюбилась.
И вот совсем скоро этого ничего не будет. Валю отправят на войну, на фронт, лечить раненых солдат. А на войне убивают. Неожиданно для себя Зина расплакалась. Валя долго утешать не мог, ему надо было бежать в фельдшерскую школу. Он лишь крепко поцеловал её и сказал, что после школы зайдёт за ней в общежитие.
Зина, вытерев слёзы, побрела домой. По дороге ей встретилась преподавательница фармакологии, Анастасия Матвеевна, очень хороший, добрый и чуткий человек. Зина быстро поздоровалась, собиралась улизнуть поскорее, чтобы избежать нежелательных расспросов. Но расстроенный вид ученицы не ускользнул от внимательных глаз умудрённой жизненным опытом женщины. Она почти силой остановила Зину, подвела к скамеечке около памятника Кирову и заставила выложить всю правду. Молча выслушав Зинину исповедь, глянула ей прямо в глаза и спросила:
-Ты, действительно, так сильно его любишь? Может, тебе просто жаль потерять завидного кавалера?
- Люблю я его, люблю, не знаю, как жить без него буду, - всхлипывая призналась Зина.
- Ну жить-то сможешь, не ты первая, не ты последняя. А у вас отношения далеко зашли?
Зина вскинула удивлённый взгляд на Анастасию Матвеевну.
- В каком смысле?
- Ты поняла.
Зина немного помялась:
- Ну целовались.
- И всё?
- Ну нет, но того не было, того, что Вы имеете в виду.
- Понятно. Вот что я тебе скажу, Зиночка. Твой любимый уходит на войну. Война эта будет долгая, Германия - не Финляндия. Всё может случиться, и с ним, и с тобой. Дай ему то, что ещё не дала. Кто знает… - тут Анастасия Матвеевна запнулась, помолчала и продолжила. - У меня в четырнадцатом году любимый тоже ушёл на фронт. Ушёл и не вернулся. Пал под Перемышлем. А я больше никого не полюбила потом. Знаешь, мужчины были, но всё не то. Любви не было. И до сих пор я корю себя, что другим дозволяла то, что не разрешила ему. Исполни все его желания. И у него ниточка останется, она будет ему помогать за жизнь цепляться. За тебя.
Изумлённая внезапным поворотом разговора, Зина не знала, что ответить. А Анастасия Матвеевна продолжила:
- Пойдём ко мне, я у подруги могу переночевать две ночи, только вещички кое-какие заберу. А ты не стесняйся, будь там как дома. У тебя любимый на войну уходит. А если он затушуется, так ты помоги ему. Мужчин долго уговаривать не надо. Пошли, - властно произнесла Анастасия Матвеевна и направилась в сторону, противоположную от Зининого общежития. - Пошли, пошли, - повторила она.
Ошеломлённая Зина повиновалась зовущему движению руки своей преподавательницы и последовала за ней.
Когда запыхавшийся Валя прибежал в общежитие, Зина ждала его внизу. Она не стала ему ничего объяснять. «Там» он сразу всё понял сам и все отведённые им судьбой сорок часов они провели вместе, в маленькой комнатке большой коммунальной квартиры в самом центре города.
***.
Зина подошла к двери, постояла, не решаясь нажать на большую чёрную кнопку звонка. Ещё раз прочитала табличку «Водовозов Александр Николаевич» и позвонила. Коротко, робко и быстро, чтоб никто не увидел. Так ребёнком она хватала со стола недозволенное лакомство. С той стороны никто не подходил. Она вдавила кнопку сильнее и протяжнее. За дверью послышались шаги. Те же твёрдые, уверенные шаги сильного, энергичного человека.
- А это Вы, - лицо Водовозова расплылось в улыбке, чуть ли не доставая до волнистой чёлки, - заходите, милочка, заходите. Я как раз чаёвничаю, не желаете чайку?
- Нет, спасибо, - едва переступив порог, Зина замялась, не знала, что делать дальше.
- Позвольте я приму Ваше пальто, - Водовозов протянул руку. Несмотря на вежливую форму, тон больше напоминал приказ.
Зина повиновалась, сняла пальто и подала его вместе с беретом Водовозову.
- Ну проходите, что ж Вы стесняетесь?
Но Зина как будто застыла на месте рядом с подвешенным к стене небольшой прихожей телефоном.
- Что-то не так? – осведомился хозяин мастерской. - Выкладывайте, что у Вас.
- Мы не оговорили расценки. Я хотела бы знать какая будет оплата.
- А, Вы об этом. Ну что ж, это логично. Вы кем работаете?
- Медсестрой в больнице.
- Так, значит зарабатываете рублей четыреста?
- Да, чуть больше, - соврала Зина.
- Вы же посменно работаете, пару раз в неделю позировать сможете?
- Смогу.
- Ну у меня будете зарабатывать больше. Если, конечно, мы сработаемся.
Тут Зину аж передёрнуло: «Сработаемся? Что он имеет в виду?».
Водовозов заметил Зинину реакцию и поспешил успокоить:
- Это то, о чём я говорил по телефону. Нужно уметь оставаться практически без движения часами. Двигаться, шевелить конечностями только по моему разрешению. И при этом сохранять естественность и расслабленность поз. В общем, на первый взгляд ничего сложного, но это только на первый взгляд. Ой, Боже, что же мы стоим в предбаннике, проходите в мастерскую, - он подвинулся в сторону, пропуская Зину вперёд к широкой двустворчатой двери с гофрированным стеклом, через которое проникал только солнечный свет.
Зина вошла в мастерскую и едва не охнула от удивления. Просторная, метров шестьдесят квадратных комната с высоким, раза в полтора выше, чем в её общежитской комнате, потолком, через большие окна всё заливал ослепительный свет утреннего солнца. С потолка свисала старинная бронзовая люстра с опущенными вниз плафонами в виде белых цветочков. В правом углу – белый, эмалированный рукомойник. В противоположном – огроменная стопка альбомов. Стены, расписанные, видимо, самим художником в приятный, неназойливый растительный орнамент мягких, бежевых цветов, были почти целиком заставлены картинами. Картины, картины. Прислонённые к стенам и даже к стульям на Зину смотрели физкультурники и физкультурницы, строители, шахтёры, колхозницы, солдаты. Благодаря им мастерская производила впечатление небольшой, правда, слегка хаотично устроенной художественной галереи. «Прямо доска почёта городская, все довольные, счастливые и радостные», - подумала Зина. Но вслух восхитилась:
- Сколько у Вас картин, как Вы здорово пишете!
- Здесь больше эскизов пастелью. Детали картин. Законченные работы у меня как правило, не залеживаются долго. Много вообще пишу под заказ. Так я не закончил насчёт нашего сотрудничества. Я буду платить Вам в частном порядке. Хотя, на самом деле, есть и официальные расценки, они не очень высокие, имеется даже целая категория граждан и гражданок, которые живут этим. Их принято называть не натурщиками, а демонстраторами пластических поз. Это довольно большой отряд, как считается, профессионалов, работников своего рода творческого жанра. Но мне больше импонируют люди с улицы, как вы. У таких как вы, видишь свежесть, натуральность положений, незамусоленность, извините за выражение, а профессионалы – это зачастую, как актёры одной роли. Они привыкли к своей работе, и их очень трудно подвигнуть на нестандартное, живое, а не застывшее воплощение пластики тела и лица.
Зина не знала, что сказать, если честно, то она с трудом представляла свою миссию.
- Вот так. Возможно я немного сумбурно выражаюсь, но мне, кажется, Вы меня поняли. Художник впился глазами в Зину в ожидании ответа.
А она после некоторой паузы смогла лишь выдавить из себя одно слово: «понятно».
- Ну что ж. С Вашей помощью я хотел написать картину о нашей сегодняшней жизни. Страна восстанавливает разрушенное войной хозяйство, и я замыслил изобразить девушку на стройке. Она будет катить тачку с битым кирпичом. Тут главное не только поза, но и выражение лица. На нём должно быть заметно и усилие, и удовлетворение от работы. Она расчищает новую жизнь от завалов, оставшихся от войны. За ширмой одежда, переоденьтесь, пожалуйста, аккуратно, не споткнитесь об обломки, мы же на стройке, - пошутил Водовозов, - и примите примерно такое положение.
Водовозов протянул Зине фотографию. На ней женщина лет тридцати на фоне разрушенного кирпичного дома толкала тачку со строительным мусором. Одежда её выглядела несколько странно: рабочий комбинезон со спущенными с плеч лямками (она их завязала за поясом, чтоб не болтались) и заляпанная, когда-то светлая, футболка, плотно облегающая тело. Видимо, ей было жарко.
- А вот ваша тачка, у дворничихи одолжил, - Водовозов выкатил из угла примитивную конструкцию на деревянных колёсиках, в таких дворники обычно возят мётлы и объёмный мусор, - с ней Вам будет легче держать требуемую позу.
Зина опять кивнула. Ей очень хотелось попробовать и угодить Водовозову. Она даже представила своё лицо на выставке его картин – напряжённое от усилия, но смотрящее вперёд, туда куда её ведёт кисть этого художника. Ну не прямо в коммунизм, конечно, а всё же в какое-то светлое будущее. Оно ведь должно наступить. Ну хотя бы у неё.
Однако на деле вышло не так гладко. Пять часов постоянного позирования, во время которого она пыталась выглядеть естественно, натурально, не напрягаясь больше нужного. Это оказалось чрезвычайно тяжело. Через минут пятнадцать заболели кисти. Потом появилась боль в спине, начали затекать пальцы и запястья. Выдержав позу три четверти часа Зина попросила пощады. Она больше не могла.
Водовозов позволил лишь небольшой перерыв на чай, но картину посмотреть не дал. «Потом, милочка, потом». И опять началось. То же положение, и те же боли. Затем опять перерыв и снова работа. Не такая уж простая, как ей казалось ещё несколько часов назад. Всё это время Водовозов набрасывал картину угольным карандашом, выводил контуры, курил, смотрел на Зину, как будто искал в ней разгадку чего-то. Иногда подходил и почти требовал: «Не напрягаться, естественней, смотрите вперёд, не вниз!» И ни одного лишнего движения в сторону её тела, никаких намёков на КвадратИвановщину. Как бы чувствуя Зинины опасения, художник вёл себя предельно корректно. Лишь когда он снова и снова смаковал детали её фигуры («Вот так, чудесно, грудь великолепно смотрится, торс напряжён, молодец!»), лишь в эти мгновения Зине становилось немного не по себе. Ей казалось, что за словами могут последовать действия. Но ничего подобного не случилось. Водовозов рисовал, стирал и снова резкими, короткими движениями наносил линии на холсте. И вот наконец, когда он объявил: «Всё, на сегодня хватит!», она взглянула на мольберт со стороны художника. Каково же было её разочарование от вида линий, чёрточек, лишь отдалённо передающих силуэт «девушки с тачкой». Лицо Зины вообще не прочитывалось, только овальный набросок с затянутыми в толстый хвостик волосами.
Но Водовозов остался доволен:
- Вы прекрасно справились со своей ролью, я именно это и ожидал, - сообщил довольно потирая руки художник, - вот, возьмите, ваши честно заработанные,
Он протянул Зине две двадцати пяти рублёвых купюры.
Она с недоверием посмотрела на деньги:
- Это мне?
- Вам, кому же ещё!
- Но ведь это много!
- Вы их заработали, берите! И завтра жду вас, в это же время. Ведь завтра у Вас выходной, я правильно понял?
- Да, завтра, - немного растерянно произнесла Зина, мусоля в ладошке мятые купюры.
Сто рублей она зарабатывала за неделю, часов пятьдесят суматошного метания по отделению между больными и врачами, с грелками, баночками с мочой, термометрами и шприцами. А тут – по большому счёту ничего не делала, правда, устала очень, но пять червонцев!
Назавтра она пришла в назначенное время и всё повторилось – поза с тачкой, Водовозов, расчерчивающий холст углём, и очередные пятьдесят рублей. Зина стала входить во вкус. Ей нравилось приходить к художнику, нравилось позировать, она чувствовала некую сопричастность с миром искусства, миром, соприкоснуться с которым стремилась ещё в детстве. Да, совсем не так она представляла себе это тогда. Но после опустошающих дневных смен и бессонных ночных дежурств в больнице даже скромная роль «демонстратора пластических поз» позволяла ей вырваться в совершенно иную реальность, в которой вместо камфоры и грелок были мольберты, картины и художник. И он писал картину с неё. А может, за эту картину он удостоится Сталинской премии, и она будет висеть в Третьяковской галерее! И на неё будут смотреть люди. Завтра, через десять, через сто лет! Ведь все эти Моны Лизы, Джоконды давно ушли, умерли, нет их на свете, а образы их живут, живут в глазах и умах людей. Так и она может будет жить!
Продолжение:
1. Позировать обнаженной? Раздеться перед посторонним мужчиной? Зина, тебе решать...
2. Портрет в стиле "советское ню"
3. Любимая натурщица Зина
4. Стоит ли сравнивать двух мужчин, деливших ее постель?
5. Любовные страсти повсюду: и в мастерской художника, и в больничных кабинетах
6. Зина проиграла бой за место под солнцем
7. В Зининой жизни - сплошные утраты
8. День рождения Зины
9. Если 37-ой прошел мимо тебя, не шути о нем, Зина
10. Карабкаться вверх, подняться, распрямиться...
11. Зина царит в мастерской
12. Твои картины злы. Чем, Зина, не угодил приютивший тебя Ленинград?
13. Зинина свадьба
14. Новое увлечение Зины
15. У Зины все козыри на руках
16. "...Ты, как будущность, войдешь..."
или на сайте Игры со словами и смыслами: