Никакого осознанного общения с Богом у меня не было. Но периодически накатывала какая-то глубокая тоска, похожая на голод и жажду одновременно. Помните, что-то подобное испытывала Марфа? Мне тогда один монах сказал, что так душа тоскует по Богу. А мама говорила: «Ну, это гормоны, ты растешь».
Я и росла, училась, готовилась к поступлению в МГУ, у меня были большие планы. О Боге по-настоящему я вспомнила в этот период только один раз, когда чудом избежала изнасилования. Откуда-то в памяти всплыла молитва Отче Наш, и я ее повторяла без остановки вслух много-много раз.
Потом мы поехали поступать в Москву и мама повела меня в храм. Мы вели себя как настоящие «язычницы»: пришли, поставили свечку, попросили Бога, чтобы я поступила и ушли. Это был наш максимум веры. Хотя на меня очень сильное впечатление произвел тот большой старый намоленный храм у метро Сокольники. Очень хотелось туда вернуться.
В день объявления итогов вступительных экзаменов на журфак, моя бабушка добавила языческого колорита. Позвонила маме и закричала в трубку: «Она точно поступила, сомнений нет! Ко мне на подоконник прилетел белый голубь! Это знак!». Я правда поступила. И снова забыла о Боге, храме, очень надолго. Но все это время я не снимая носила крест. Не крестильный, его я почти сразу потеряла. А нарядный серебряный с фианитиками, из ювелирного. Мама подарила на 15 лет. Я его до сих пор ношу не снимая. На крепкой цепочке. Этот крест однажды с меня таинственным образом «сняли», и я чуть не погибла.
Продолжение через неделю