Десятилетние хождения по мукам начались у Шукшина уже в институте: «…Михаил Ильич Ромм (…) запустил Шукшина с дипломом не на учебной студии, а на «Мосфильме». Шукшин снял «Из Лебяжьего сообщают» — защитил диплом и завис. Предлагали ехать в Свердловск, но он уже понимал: кино можно делать только в Москве. На «Мосфильм» с его курса Михаил Ильич взял только Сашу Рабиновича (Митта — такую он себе фамилию завел вместо отеческой), Андрея Тарковского и Саню Гордона. Пожелай бы Ромм, ничего бы не стоило и Шукшину попасть на «Мосфильм».
[Василий Макарович поминал с горечью:] «Из общежития вгиковского на Яузе гнали, кормился актёрством. Снимался где позовут, за многое теперь совестно. Михаил Ильич мог помочь мне, если б верил. (…) Михаил Ильич Ромм... – Макарыч заходил по кухне, размышляя вслух. – Наступит срок, напишу всю правду и про Михаила Ильича! Человек он, ох как значимый и всемогущий! Только я ему ещё и поперечным был. Правду наших отношений сейчас и «Посев» не обнародует. Нет, благодетелем моим он не бывал, в любимцах у него я не хаживал, посмешищем на курсе числился, подыгрывал, прилаживался существовать. Несколько раз висел вопрос об отчислении, но особо — когда с негром в общежитии сцепился, заступился за девицу. Чудом уцелел, свирепее всех добивал меня секретарь бюро комсомола Леша Салтыков: выгнать и только» (А. Заболоцкий «Шукшин в кадре и за кадром»).
Позже Анатолий Заболоцкий вписал в рукопись сего повествования: «После института Шукшина, режиссера, направили на Свердловскую киностудию… Вот судьба!.. Будучи студентом, снялся в фильме «Два Федора», его заметили кинодеятели, стали, как народного артиста, приглашать в фильмы, и Шукшин даже, бывало, из пяти фильмов выбирал, где сняться. Появился заработок – корм для семьи; но Шукшину хотелось самому снимать фильмы… Вернувшись из Свердловска, он говорил мне: «Кино можно снимать только в Москве; в Свердловске – своя артель и двойная цензура: местная и московская… На киностудии Горького, в коридорах Союза кино мне внушали: «Чего ты, кинооператор, цепляешься за Шукшина?! Никакой он не режиссер; он – актер, сценарист; у него культурки маловато и организаторская жилка не просматривается. Премия на международном кинофестивале – случайность; звание получил – Герасимов помог, он клонит Шукшина сняться в его фильме про Байкал…». Ох, как Шукшина, режиссера и меня, кинооператора, трепали на съемках фильма «Печки-лавочки»; вспомнишь, и спина холодеет, а Захар Прилепин в телеящике уверяет, что Шукшин был обласкан партийной властью, как никто, и звание и квартиры… Квартиру Макарыч получил, не один месяц бегая с документами… Сизов, директор киностудии, заверил двойную фамилию жене – Федосеева-Шукшина, которая после смерти Василия Макарович уже через пять месяцев жила с молодым оператором Мишей Аграновичем… Хотя Бог всем судья, а не я…»
«Шукшинское покорение Москвы началось давно, еще с того времени, когда он ночевал под мостом, приглядываясь к столице и мечтая о вузе. Она, столица, действительно слезам людским не верила. (…) Осенью 1954 года насмешники тиражировали анекдоты про алтайского парня, вознамерившегося проникнуть в ту среду, где, по их мнению, никому, кроме них, быть не положено, взобраться на тот Олимп, где нечего делать вчерашним колхозникам. Отчуждение было полным, опасным, непредсказуемым. Приходилось Макарычу туго среди полурусской, а то вовсе не русской публики. Часто, очень часто он рисковал, без оглядки ступал в непроходимые дебри» (В. Белов. «Тяжесть креста»).
Историк кино Валерий Фомин писал: «Московская кинотусовка уже тогда была очень прозападной, а Шукшин был ярким патриотом, человеком от земли, от народа. (…) Шукшин чувствовал себя здесь, в столице, изгоем. Он и говорил, и писал, и думал, и переживал происходящее по-другому. Эта шукшинская особость, инакость вызывала, с одной стороны, восхищение, но одновременно - и страшную зависть, ревность коллег. (…) [От коллег] Шукшин страдал, как никто другой. Мало кто знает, что после первого успешного фильма «Живёт такой парень» следующей постановкой Шукшина должна была стать «Точка зрения. Сказка о пессимисте и оптимисте». (…) Сценарий зарубили самым беспощадным образом. Причём зарубила не какая-то сидящая высоко таинственная цензура, а коллеги-кинематографисты. Их рецензии в одночасье похоронили будущий фильм» ( АиФ, 22.07.2009).
Василий Белов вспоминал: «…Ему [Шукшину] ставили подножки на каждом шагу. Особенно обидным было то, что к другим, например, к Тарковскому, относились иначе: денег на постановки отпускалось Комитетом значительно больше, аппаратура, пленка предоставлялись намного качественней и т.д. Помню, каким-то ветром занесло меня на студию. Пробежали по павильонам, и вдруг я попал в глухую длиннющую деревянную трубу, сделанную из дорогостоящей вагонки. Труба в рост человека. Она была не прямая, даже с изгибами. Я изумился: «Что это, для кого такая махина?» Макарыч саркастически хмыкнул: «Сталкер». Слыхал такое словечко? Я тоже не знаю, что оно значит. Наверняка что-нибудь да значит... Дают ему столько, сколько попросит». Речь шла об очередном «гениальном» фильме Тарковского. (В. Белов. «Тяжесть креста».)
Русская проза и поэзия рождала писателей книжных и народных, что равноправно уживались в отечественной словесности, и художники оценивались по силе воспетой любви к ближнему, по степени дарования. Книжные поэта Александр Блок, Юрий Кузнецов и народные поэты Сергей Есенин, Николай Рубцов – равноценны по таланту, и лирику их роднит мудрость, восходящая к небесам, и великая любовь к родному русскому народу. Впрочем, искусный писатель, случалось, искусно сплетал книжную вязь с народными кружевами. Подобно упомянутым поэтам можно сопоставить Шукшина с Бондарчуком, а вот с Андреем Тарковским эдак не сопоставишь… Василий Макарович с Андреем Арсеньевичем не водился – разного поля ягода, и не враждовал, но, похоже, Тарковский снисходительно относился к фильмам сельского уроженца, а Шукшин весьма иронично к причудливому киноискусству Тарковского.
Тем не менее, Анатолий Заболоцкий поведал мне, что на вечере в Дубовом зале Центрального Дома литераторов Андрей любезничал с Макарычем, предлагал купить дачу рядом с дачей отца, поэта Арсения Тарковского. Но если к создателю «Сталкера» Шукшин относился с почтительным либо ироническим отчуждением, то откровенно презирал режиссеров и лицедеев, что без стыда и совести врали про сельскую жизнь: «Особенно возмущало нас хвастовство и шум, поднятые вокруг ульяновского «Председателя» (режиссер Салтыков). «Фальшиво же все!» – раздражался Макарыч, стараясь не быть услышанным каким-нибудь любопытным соседом. Я был полностью согласен с ним в оценке салтыковско-ульяновского «шедевра»». (В. Белов. «Тяжесть креста».)
Кино, подобно прочим видам искусства да и подобно самой советской власти, негласно раскололось на три лагеря – русофилы, западники и красные интернационалисты, кои, будучи русаками по роду и племени, тяготели к русофилам, но, случалось, перебегали к западникам, пугаясь, что повинят в нацизме, а пуще того в антисемитизме, как горемычного Золотухина. И вот, страшась русского духа, яко нежить креста, прозападная киноэлита лет десять и в очи, и позаочь поносила деревенщину, городила кощейские буреломы на пути в киноискусство, но благодаря русской национальной киноэлите, о ту пору тоже влиятельной и властной, фильмы Шукшина пробились к народу и обрели народную любовь.
Очерк Шукшин, кирзачи и Белла здесь
Project: MolokoAuthor: Байбородин А.