ПИРОЖКИ
Доставала она меня своими пирожками сильно. Что это за манера такая у русских женщин - все время едой пичкать? Напихивать так, что лопается человек. Если гости, то хочешь не хочешь, а нужно, чтобы стол ломился. Кстати, «ломился» - это не преувеличение. У нас однажды стол раздвижной под тяжестью салатов сложился внутрь. Столы раньше, конечно, хлипкие были. Толкнешь его - и он качается, а как разложишь, так вообще не поймёшь на чем держится. Может, мужики его животами подпирают. И все равно, три салата минимум. Оливье, который никто не ест, но его много, селёдка под шубой и мимоза. Это минимум. Минимум! Ещё можно с рисом, яйцами и крабовыми палочками, потом морковный с сыром и чесноком, потом... Но три минимум, да. И меня всегда это раздражало. Всю жизнь. «Ах, придут гости!» . «Ах, нечем кормить!». «Вам все равно, а мне стыдно...» «Соленья надо на стол поставить. Немного огурцов хрустящих, я знаю, где купить. Чеснок маринованный и черемша. Икры бы, конечно, неплохо, да что говорить! Пирожков напеку!».
И мама пекла пирожки, всегда. Когда не было икры, для гостей. Когда не было у нас ничего вкусного, только остатки повидла... И когда отец ушел неожиданно в другую семью, то мать первым делом расчистила и протёрла кухонный стол, насыпала муки и отослала нас играть в комнату. Но мы не ушли. Отец ушел, как бы и с мамой чего не вышло. Спрятались в коридоре, смотрим. Мама стоит со скалкой в руке над столом, где горстка муки насыпана - и замерла. Точно застыла. А потом две слезинки, ровно две, из каждого глаза по одной скатились и упали в муку. И мама их мизинцем, легонько так, со стола стряхнула и стала тесто готовить и раскатывать. «Пирожки со слезами», - так тогда младший брат сказал, пошутил горько. Ответам на любые невзгоды всегда были пирожки. С капустой, с рисом и яйцом, с луком и яйцом, с морковью, с повидлом. Мама все время беспокоилась о том, сыты ли мы. Можно было подумать, что еда - главная цель нашей жизни. Что поесть, как поесть, когда... Всегда.
В шестнадцать стал я на тренировки ходить, выбора секций особо не было - лёгкая атлетика. Сказали, я подходящий. Мама обрадовалась. Будешь укрепляться перед армией. И обеспокоилась, чем теперь кормить? Опять кормить! Тренер нам четко сказал. Нельзя перед нагрузками есть. А мама стоит с пирожком. «Ну, - говорит, - хоть один пожуй, он лёгкий, а силы придает». Отказался. Нельзя перед нагрузками... Убежал. А запомнилось. Мама так и стоит с пирожком в руке и вслед мне смотрит... А через два года в армии, в учебке оказался. Тяжёлая была учебка. Сама армия после нее - тьфу. Курорт. В учебке по уставу все. И жёстко. Подъем, занятия, голод. Почему так кормили ужасно? До сих пор не знаю. Похлёбка - пустая вода с капустным листом и две капельки жира, под микроскопом не разглядеть. Пшенка сырая, жуёшь и хрустишь холодненьким. Одно спасение - хлеб. Белый - офицерам, солдатский - черный. Сверху горелый, внутри сырой. Сейчас иногда смотрю, в супермаркете хлеб - бездрожжевой. Ржу. В армии тоже у нас хлеб бездрожжевой был. На вкус как глина. И все таки - хлеб! Куском падает в желудок, если не сытно, так все-таки полегче. И мы как псы бездомные, безродные, рядом с хлеборезом крутились. Вдруг перепадет лишняя корка. А у меня, сплю ли, нет ли, все мама перед глазами стоит. Пирожок протягивает... Попомнил я как доставала меня своими пирожками. Попомнил... Думаю, вот вернусь - и поем пирогов маминых. Ничего так не хотелось, как пирожков. С капустой печёных, с рисом и яйцами, с повидлом. Да, с повидлом тоже. Иногда они уже в духовке трескались и чуток повидла на противень выливалось. И засыхало там, если не сгорело совсем. Вот бы такого пирожка, с повидлом подгоревшим, сладкого с горчинкой, румяного и тягучего... Я их ещё не раз поел, когда вернулся. Доставала мама меня своими пирожками. И что это за манера такая, у русских женщин - все время едой пичкать? Напихивать так, что лопается человек. Если гости, то хочешь не хочешь, а нужно чтобы стол ломился... Сама она перед смертью есть не могла. И так толстой никогда не бывала, а тут словно истлела. Лежит в постели - и точно просвечивает. Кажется, ещё чуть чуть, и простыню в цветочек через нее будет видно. Стонала все время. Пила водичку. И поесть не уговоришь. Болел живот сильно.
- Кто чем грешил, - говорит и улыбается сквозь боль, - тот тем и помирает.
Не понимаю, - говорю, - чем ты грешила? Как святая всю жизнь жила. Подняла нас всех, накормила...
На похоронах ее жена моя все приготовила. Как полагается. Стол ломился, но не сломался. И оливье, и селёдка, и рис с изюмом. Ну и пирожки. Хорошо получились.
- Спасибо тебе, - говорю, - хорошо получились, почти как мамины.
И зачем-то добавил:
- Пирожки со слезами.
Жена тоже ничего готовит, вкусно. Но когда начинаю вспоминать прошлые годы, то самое первое - это голод, учебка. Потом - мама стоит и протягивает мне пирожок. А я, дурак, убегаю. И оставляю позади то, что уже никогда не вернётся.
Книгу автора можно купить здесь.