Девяностолетний дед смотрит на меня из зеркала. Дряблая кожа свисает складками, как оплавленная резина. Лысый череп покрыт темными пятнами, глаза запали так глубоко, что почти потерялись. Белки прорежены набухшими венами.
В теле тянущая слабость, чувствую себя фигуркой из тонкого стекла. Одно неверное движение и рассыплюсь.
Вздохнув отодвинулся от раковины, под чутким взором робота-няни. У меня самая навороченная модель, со множеством «рук» и датчиков, готовая провести даже мелкие операции. Один минус — в полумраке напоминает исчадие ада.
Она проводила меня к креслу, помогла сесть. Силы утекают, словно из бочки с дыркой. Я покосился на робота и просипел:
— Я что, умираю?
— Да. Я уже вызвала скорую.
— Как это... неожиданно.
— Не волнуйтесь. Это страховой случай. Вам лучше поспать.
Руку кольнуло и по вене побежала струйка пламени, задержалась в замедляющемся сердце и ударила в голову.
***
Очнулся в больнице после первой операции. На затылке появилось округлое гнездо для нейроинтерфейса повышенной пропускной способности. К койке подвинут целый шкаф аппаратов для поддержки жизни, они разве что не думают за меня.
Чувствую себя головой профессора Доуэля.
Улыбчивый врач с готовностью пояснил, что перед главной операцией мне вживят порты по всей длине хребта.
— А сейчас отдыхайте, завтра усе закончится.
***
Я зажмурился в предвкушении боли, с детства привык, что любое медицинское вмешательство — боль. Забавно получается, чтобы не страдать, мы должны испытать агонию. Эдакий обмен с бессердечной Вселенной.
Гладкие руки комнатной температуры приподняли с койки, бережно перевернули. Лицо легло аккурат в круглую дырку, на манер тех, что делали раньше в массажных кушетках. На руках и ногах щелкнули эластичные фиксаторы.
— Во время процедуры мышцы могут начать сокращаться. — Сказал обладатель рук комнатной температуры, со всем участием, на которое способен синтезированный голос. — Не переживайте, больно не будет.
Интересно, врачи обязаны говорить это? В медах есть специальные курсы по шаблонным фразочкам, которые скорее нервируют, чем успокаивают? Это настолько обязательный момент, что его вбивают ИИ?
— Будет лучше, если вы начнете непрерывно думать о чём-либо. Например о фракталах. Вам нравятся фракталы?
— Да... они завораживают, как калейдоскопы. — ответил я.
Перед мысленным взором начал разворачиваться бесконечно чуждый и манящий узор, перетекающий сам в себя, меняющийся и остающийся неизменным. Есть в нём нечто гигеровское, но притягивающее взгляд, влекущее к себе.
— Очень хорошо. Продолжайте. — Сказал мистер Руки Комнатной Температуры.
Первое соединение отдалось смачным щелчком на затылке и тихим гудением с вибрацией, движущейся по кругу разъёма. Второй щелчок — «коннектор» зафиксирован. Щелчки пошли по хребту, будто тайская массажистка, аккуратно надавливает острыми «пяточками».
Фрактал расширился, заиграл яркими цветами от изумрудного до фиолетового. Я словно провалился в фрактальный колодец, в бесконечность.
Первый укол боли — подали напряжение.
Рисунок разбился, подобно зеркалу, и собрался, еще более яркий.
— Три... два... один!
Я поплыл... в полной темноте, окруженный фрактальным калейдоскопом. Подобно жидкости в совмещенных сосудах.
И да, это было больно.
Не как у зубного, но всё же.
Мысли начали сбиваться, а с ними и рисунок фракталов. Я запаниковал, потянулся к ним, пытаясь удержать... Ладонь комнатной температуры коснулась плечей.
— Всё хорошо, осталось совсем немного. Вы отлично держитесь!
Первым появилось чувство сердцебиения, отчетливое до ужаса. Мышечный мотор мерно и мощно сокращается в груди, гонит горящую кровь по жилам. Следом пришел вес костей и мышц, сокращение лёгких.
Тихий щелчок на затылке и вдоль хребта. Я открыл глаза и зажмурился. Они впервые видят свет. Медленно огляделся, сознание только осваивает новые рычаги управления и верещит от ужаса и восторга.
Я лежу на койке лицом вверх, а на соседней покоится тело дряхлого старика. Настолько древнее, что кажется дунь, и оно разлетится серой пылью. Надо мной навис андроид-медик, синтетическое лицо пытается отобразить участие, не проваливаясь за границу «зловещей долины».
— Как ваше самочувствие? — Спросил он, водя надо мной прибором, похожим на сканер штрих-кодов.
— Вроде... — Начал я и замолк, голос не чужой, но я настолько отвык слышать себя без дребезжания и шепелявости, что испугался. — ... нормально.
— Попробуйте сесть.
Я подчинился и мне почти удалось, в последний миг ладонь соскользнула с края койки. Руки комнатной температуры подхватили и бережно поддержали, как младенца делающего первый шаг.
— Всё в порядке. — Успокоил андроид. — Ваш разум только осваивается в новой оболочке, скоро всё придет в норму. Но советую воздержаться долгих прогулок, а лучше, пройти полный курс реабилитации...
Я перестал слушать, опираясь о гладкое плечо слез с койки. Новое тело кажется мясной колодой. Конечности двигаются короткими рывками, а сердце рвётся из груди.
Чувствую, как внутри просыпаются подсистемы, нормализуют давление и множество других показателей. Глубоко вдохнул и медленно выдохнул через нос, наслаждаясь позабытым чувством абсолютного здоровья.
— Как же это... прекрасно! — Сказал я, поднимая ладони к лицу.
В воображении продолжает разворачиваться фрактальный калейдоскоп, накладывается на реальный мир подобно тени. Я моргнул и наваждение пропало. С опаской покосился на тело старика, и мозг кольнула мысль: может, Я просто копия?
Настоящий Я сейчас заперт в бесконечной фрактальной клетке затухающего разума.
— Перенос выполнен на сто процентов. — Отрапортовал андроид, будто прочитав мысли. — Вы можете проверить активность мозга здесь или в любой независимой лаборатории.
Я посмотрел на него, покачал головой.
— Не надо... просто минутный страх, не более. Что теперь будет с ним?
Андроид посмотрел на пустую оболочку, пожал плечами и сказал:
— Это вам решать. Мы можем сохранить тело, за отдельную плату. Многие, знаете ли, любят любоваться прежним вместилищем. Хвастают перед друзьями, мол, глядит, какой я был совсем недавно! Зато теперь! Ого-го!
— Извращенцы... — Пробормотал я.
— Кто? Простите, я не знаю такого слова.
— Неважно, кремируйте, а урну с прахом отправьте на мой адрес.
***
Четыре двадцать утра, я иду к вершине мыса по изумрудной траве. Роса оседает на носках туфель, смачивает брюки. Утренний бриз треплет волосы, старается выдавить слезу из уголков глаз.
Море похоже на жидкий свинец, угрюмые тучи ползут с востока, воздух пахнет йодом и солью. Фарфоровая урна жжёт ладони.
На вершине я оглянулся на машину, стоящую у подножья с приветливо распахнутой дверцей. Покачал головой и повернулся лицом к восходу.
Горизонт охвачен огнём, одна за одной тучи вспыхивают нежным багрянцем, распадаются под напором золотых лучей. На серой глади моря начинает расти солнечная дорожка.
Я взялся за крышку урны, сказал задумчиво:
— Раньше я думал, это будут делать мои дети или внуки, потому не заготовил особых слов. Да и зачем... это ведь просто старая «оболочка».
Серый прах посыпался из перевернутой урны, ветер радостно подхватил и понёс к воде и восходу, закручивая в подобие фрактала.
На новые рассказы, кофе и сигарету: 5336 6901 6545 6536 (сбербанк)