Стратегическая пауза в ходе боевых действий осенью 1940 года
В октябре 1940 года Вторая мировая война в Европе вступила в новую фазу. Битва за Британию стала первым крупным поражением Третьего Рейха, и поскольку цели германского воздушного наступления не были достигнуты, вопрос о проведении операции “Зеелёве” и попытке завоевания Великобритании с помощью полномасштабного морского десанта, по сути, снимался. Со своей стороны британцы, экспедиционный корпус которых в мае потерпел тяжелейшее поражение во Франции, также были лишены возможности вести активные операции на европейском театре военных действий. Возникла своего рода вынужденная стратегическая пауза, вынуждавшая обе сражавшиеся стороны искать решения в переносе эпицентра сражений на другие ТВД.
На первый взгляд, для Британии сложившаяся ситуация выглядела даже выгодной. Благодаря этой передышке англичане могли бы восстановить понесшие большие потери силы своей сухопутной армии и военно-воздушных сил, а заодно и перевооружить их новой техникой. В то же самое время на море, где господство флота Его Величества являлось неоспоримым, можно было продолжать реализовывать стратегию экономической блокады Германии, так убедительно сработавшую в годы Великой войны.
Однако теперь ситуация кардинально отличалась от той, что имела место в 1916 году. Во-первых, еще до начала конфликта немцы приняли меры к тому, чтобы в случае чего обеспечить функционирование экономики даже в условиях резкого сокращения ввоза из-за пределов континента. Это было достигнуто как благодаря проделанной в 30-е годы большой работе по упрочению позиций Германии на европейском рынке, так и за счет развития наукоемких технологий и значительного расширения производства синтетических материалов. Во-вторых, сама стратегия медленного удушения Рейха морской блокадой оказалась под большим вопросом, поскольку совершенно неожиданно для своих противников немцы одержали сокрушительные и очень быстрые победы в Норвегии и Франции, получив в свое распоряжение важнейшие порты и военно-морские базы в этих странах. И вместо того, чтобы пассивно обороняться, Кригсмарине при значительной поддержке со стороны Люфтваффе активнейшими действиями выбили инициативу из рук британцев. Сделав ставку на крейсерские операции, подводный флот и рейды дальней морской авиации, оснащенной четырехмоторными бомбардировщиками FW-200 “Кондор”, германские военные сумели весьма ограниченными по численности силами организовать эффективную блокаду Британских островов, противопоставив вражеской стратегии аналогичную собственную. Как следствие, потери британского торгового тоннажа начали принимать угрожающие размеры. Так, если в июне 1940 года тоннаж потопленных британских транспортных кораблей в пересчете на одни сутки боевого похода для каждой немецкой подводной лодки составлял 514 тонн, то в июле – 593 тонны, в августе – 664, в сентябре – 758, а в октябре – уже 920 тонн. При этом одновременно в море могло находиться все еще не более 12 субмарин. Действия крейсеров Кригсмарине за этот же период добавили к успехам подводников еще около 300 000 тонн неприятельского тоннажа. С учетом того, что предельно допустимым уровнем потерь сами британцы считали 200 000 тонн в месяц, развитие событий в начавшейся Битве за Атлантику виделось им очень неутешительным. Как отметил официальный историк Королевского военно-морского флота Стивен Роскилл:
“Подводные лодки из портов западной Франции теперь действовали в океане до долготы 25 W, то есть на 500 миль дальше, чем наши эскортные силы могли сопровождать конвои. На судоходных маршрутах бесчинствовали дальние бомбардировщики, с которыми мы практически не могли бороться. Они тоже наносили нам тяжелые потери. В августе наши транспорты продолжали гибнуть с той же скоростью. Возвращение к эскортной деятельности эсминцев, отремонтированных после боев в Ла-Манше и освободившихся от дежурства в ожидании немецкого флота вторжения, принесло лишь кратковременное облегчение. Сентябрь оказался еще хуже, чем август, а в октябре несколько плохо защищенных конвоев были почти полностью уничтожены германскими лодками.”
Наконец, крайне негативным образом на британской стратегии экономического удушения Рейха отразились последствия заключенного в августе 1939 года советско-германского договора. Кроме очевидных политических выгод, полученных обеими договаривающимися сторонами, и Германию, и СССР крайне интересовал вопрос возможно более продолжительного экономического сотрудничества. Для Советского Союза наибольшее значение имели достижения германской науки и техники и возможность получения доступа к технологиям немцев, поскольку в этом смысле СССР все еще имел существенное отставание от ведущих западных стран. Германия же могла за счет советских поставок сырья (в особенности нефти, цветных металлов и продукции сельского хозяйства) значительно снизить свою зависимость от рынков Юго-Восточной Европы, выиграть время для усиления собственной экономической базы и получить возможность вести войну, не слишком озадачиваясь проблемами дефицита тех или иных материалов. После серии предварительных переговоров, проходивших осенью 1939 года, 11 февраля 1940 года в Москве было, наконец, заключено советско-германское хозяйственное соглашение. По этому соглашению СССР должен был поставлять в Германию продовольствие и сырье, а взамен получать из Рейха промышленное оборудование, военную технику а также сталь и каменный уголь. Кроме того, Германия платила Советскому Союзу товарами за транзит своих грузов через советскую территорию. В результате обе стороны получили все ожидаемые преимущества: СССР в период с осени 1939 по лето 1941 года смог за счет германских технологий и материалов резко повысить оснащенность армии и модернизировать промышленность, а Германия вполне удовлетворила свою потребность в сырье. Достаточно сказать, что к началу 1941 года среднемесячный ввоз в Рейх советской нефти и нефтепродуктов составлял порядка 70 000 тонн, а марганцевой руды – 9 000 тонн. Кроме того, в больших количествах ввозились такие товары, как зерновые и бобовые культуры, хлопок, лен, асбест, касторовое масло. В результате, с учетом совокупности сложившихся обстоятельств, британцы просто не могли позволить себе занимать пассивную выжидательную позицию и вынуждены были искать способ перехватить стратегическую инициативу, чтобы переломить ход войны в свою пользу.
Что же касается Германии, то и для нее образовавшаяся пауза таила в себе значительную угрозу. Было совершенно очевидно, что любое ослабление давления в конечном счете сыграет на руку противнику, поскольку одна только совокупная экономическая мощь Британского Содружества как минимум не уступала возможностям экономики Рейха, а в смысле ресурсной базы была значительно выше. Кроме того, не следовало сбрасывать со счетов и США, которые пока еще не оказывали прямой поддержки Великобритании, но могли это сделать в самой ближайшей перспективе. Существовала и еще одна потенциальная угроза в лице СССР – хотя осенью 1940 года эта сверхмилитаризованная страна, располагавшая самой многочисленной армией в мире, все еще считалась формально дружественной по отношению к Германии, имевшиеся между этими двумя державами противоречия уже ясно дали о себе знать, так что появление нового фронта войны на востоке было лишь делом времени. Таким образом, немцам было желательно не только сохранить за собой инициативу, но и постараться нанести Британии решающий удар до того, как противниками Рейха в войне окажутся СССР или США.
Роль Средиземноморского ТВД в военных планах сторон
Проблема выбора для двух главных противников облегчалась тем, что к ноябрю 1940 года уже существовал театр военных действий, на который и немцы, и британцы могли бы перенести свои главные усилия. Это было Средиземноморье. Сражения там начались еще летом, когда в войну на стороне Германии вступила Италия, и с точки зрения англичан, достижение военного успеха в Северной Африке (где друг другу противостояли войска Арчибальда Уэйвелла и Родольфо Грациани) сулило в будущем самые блестящие перспективы. Несмотря на то, что итальянские силы были гораздо более многочисленными, функциональная боеготовность армии Италии оставляла желать много лучшего. Качество техники и вооружения, которыми оснащались войска, было намного ниже, нежели у британцев, уровень подготовки личного состава – хуже, и это не говоря уже о мотивации и моральном духе. То же можно было сказать и о военно-морском флоте: хотя в состав Реджиа Марина входило множество совсем недавно построенных кораблей, их оснащение современными средствами обнаружения и связи было слабее, нежели у куда более старых по возрасту, но модернизированных британских. Точно так же итальянские корабли уступали неприятельским по боевой живучести и уровню подготовки экипажей. Очень серьезным минусом было и полное отсутствие в составе Реждиа Марина авианосцев. Но самое главное – флот Италии с самого начала страдал от острейшего дефицита топлива, а потому не мог позволить себе вести активные операции сверх определенного необходимого минимума, и особенно это касалось линейных и крейсерских сил. Как справедливо указывает капитан Марк Антонио Брагадин, в годы Второй мировой войны служивший в штабе Королевского военно-морского флота Италии:
“В июне 1940 года флот имел только 1 800 000 тонн нефти, собранных буквально по капле. В то время предполагалось, что ежемесячный расход во время войны составит 200 000 тонн. Это означало, что флотских запасов хватит только на 9 месяцев войны. Муссолини, однако, считал, что этого более чем достаточно для “трехмесячной войны”. По его мнению, военные действия не могли затянуться дольше. Исходя из такого предположения, он даже заставил флот передать часть запасов — всего 300 000 тонн — ВВС и гражданской промышленности уже после начала войны. Поэтому во время войны флот был вынужден ограничивать передвижения кораблей, чтобы сократить расход нефти. В первом квартале 1943 года его пришлось урезать до смехотворной цифры 24 000 тонн в месяц. По сравнению с первоначальной оценкой — 200 000 тонн как необходимого минимума, легко понять, какое влияние это имело на проведение операций.”
С учетом подобного расклада англичане вполне могли рассчитывать на достаточно быструю и уверенную победу в Африке, после чего они получали практически полный контроль над акваторией Средиземного моря. Это, в свою очередь, не только позволяло в дальнейшем открыть новый фронт почти в любой точке средиземноморского побережья Европы, но и давало возможность значительно повысить эффективность стратегических грузоперевозок, используя маршрут Суэц – Гибралтар.
Для Германии же перенос центра тяжести боевых действий на Средиземноморский ТВД сулил еще большие выгоды. В случае достижения успеха в Северной Африке и выхода войск Оси к Суэцкому каналу, противник был бы вынужден вообще вывести свой флот из Средиземного моря. Таким образом, “крепость Европа” действительно становилась крепостью, а при благоприятном стечении обстоятельств успех можно было развить, поставив под удар британские владения на Ближнем Востоке. Как отмечал Джон Фуллер:
“Пока Британия господствовала на море, ей принадлежала инициатива; ее внешняя инициатива окружала внутреннюю инициативу ее континентального противника… Нет никаких сомнений в том, что, если бы осенью 1940 г. итальянцами в Ливии командовали немцы и если бы итальянцы получили в подкрепление хотя бы одну только германскую танковую и пару пехотных дивизий, этот центр тяжести был бы ликвидирован и вся Северная и Восточная Африка и Средний Восток были бы отданы на милость держав Оси. Для Британии и ее империи это означало катастрофу, а для намечавшегося Гитлером вторжения в Россию это создавало исключительно благоприятные условия, так как германские армии подошли бы вплотную для удара по самому важному русскому стратегическому району — кавказским нефтяным промыслам.”
Что интересно, такая возможность рассматривалась германским командованием практически с самого начала. Бэсил Лиддел-Гарт приводит в своей книге “Битвы Третьего Рейха” следующие сведения, ссылаясь на собственные беседы с германским генералом Вильгельмом фон Тома:
“Тома рассказал о появлении немцев на Средиземноморском театре военных действий. “В октябре 1940 года я был послан в Северную Африку, имея задание изучить вопрос, следует ли Германии отправить туда войска, чтобы оказать помощь итальянцам выбить британцев из Египта. Побеседовав с маршалом Грациани и ознакомившись с положением дел, я подготовил соответствующий доклад. В нем я подчеркнул, что решающим фактором является проблема организации снабжения, причем не только из-за сложных условий пустыни, но также из-за действий британского военно-морского флота на Средиземноморье. Я отметил, что содержать в Северной Африке большую немецкую армию, так же как и итальянскую, будет невозможно. Я пришел к выводу, что, если нам придется посылать туда войска, это должны быть танковые войска. Для обеспечения успеха потребуется не меньше четырех танковых дивизий. Именно это количество, по моим подсчетам, являлось максимальным и с точки зрения организации снабжения армии в процессе наступления через пустыню к долине Нила. В то же время я отметил, что следует произвести замену итальянских частей немецкими. Организовать снабжение удвоенного количества людей почти невозможно, а в армии вторжения каждый человек должен быть особенно эффективным. Но Бадольо и Грациани выступили против замены немцами итальянцев. По правде говоря, в то время они вообще были против нашего присутствия в этом районе. Они слишком стремились получить лавры покорителей Египта единолично. Муссолини в целом поддерживал их возражения, но, в отличие от них, не отказывался от немецкой помощи вообще. Он только хотел обеспечить большинство итальянцев.”
Как ни странно, несмотря на очевидную значимость Средиземноморья в качестве наиважнейшего театра военных действий, в глазах германского командования оно вскоре отошло на второй план. Скорее всего, причиной тому было “континентальное мышление” высшего руководства Рейха. Вместо того, чтобы решительно нанести удар по противнику в Северной Африке и как минимум на очень продолжительный период нейтрализовать всякую британскую активность, Гитлер отдал высший приоритет подготовке войны против СССР. С одной стороны, в этом был резон, поскольку в случае успеха Германия устраняла единственного оставшегося сильного конкурента на континенте. Но с другой стороны, она получала еще один фронт вооруженной борьбы, все еще не обезопасив себя с юга, и это таило в себе ряд серьезных угроз. Даже когда в декабре 1940 года Уэйвелл провел блестящее наступление в Северной Африке, совершенно разгромив войска Грациани и поставив итальянцев на грань катастрофы, Гитлер упорно продолжал недооценивать роль Средиземноморского ТВД. Курт фон Типпельскирх в своем фундаментальном труде “История Второй мировой войны” указывает следующее:
“3 февраля во время совещания с главнокомандующими видами вооруженных сил, которое главным образом касалось подготовки войны против России, он выразил мнение, что хотя с военной точки зрения потерю Северной Африки и можно перенести, но такая потеря непременно окажет сильное моральное воздействие на итальянцев. Он считал даже возможным выход Италии из союза ввиду угрозы того, что после захвата Северной Африки Англия начнет бомбардировки итальянских городов. В таком положении могли помочь только решительные меры… Было симптоматично то, что эти решения во время совещания по вопросу войны с Россией принимались как-то между прочим. Северная Африка оставалась для Гитлера мешающим второстепенным театром военных действий, которому он хотя и придавал большое психологическое значение, но не считал его решающим с военной точки зрения.”
Michael Traurig