12 июня исполнится двадцать три года с тех пор, как Россия живет без Булата Окуджавы. Точнее, без его физического присутствия. Потому что негромкий голос Окуджавы нет-нет да проносится над великой и несчастной страной. Хотя давно исчезло то поколение, плоть от плоти которого и голосом которого он был – поколение «шестидесятников». Вытеснен в культурные маргиналии жанр, называемый «авторской песней» ‒ тот жанр, где Окуджава более всего преуспел. Но его поэзия живет, благодаря тому, что с редкой во все времена, доверительной интонацией говорит о по-настоящему вечных ценностях – «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке…».
Авторская песня тем и брала за живое, что в эпоху тупого, как всякий официоз, официоза советского обращалась к слушателю (редко к читателю, хотя так называемые «барды» ‒ явление, как правило, не столько музыкальной культуры, сколько литературы и поэзии), как к дорогому, родному и близкому собеседнику. Это был разговор меж своими.
Принято считать, что в советской авторской песне было и есть три титана: Высоцкий, Галич и Окуджава. Высоцкий занял место народного поэта-певца, не признаваемого официально и оттого еще больше любимого. Галич, сам волей-неволей ставший диссидентом, оказался одним из знамен этой не очень, правда, многочисленной в СССР группы. Окуджава диссидентом никогда не был – хотя проделал путь от «шестидесятника»-ленинца (даже в партию вступил после XX съезда и реабилитации репрессированных родителей) до убежденного антикоммуниста в 90-е годы – зато стал кумиром массовой советской интеллигенции, того самого слоя, который изо всех сил гуманизировал не слишком склонное к гуманизму (на деле, не на словах) советское общество. «На мне костюмчик серый-серый, / совсем как серая шинель. / И выхожу я на эстраду / и тихим голосом пою» ‒ вот это подкупало. И не вина «целевой аудитории» Булата Окуджавы, что страна с позорным грохотом обвалилась, когда настал срок. Но Окуджава ведь предупреждал еще за двадцать лет до распада:
Вселенский опыт говорит,
что погибают царства
не оттого, что тяжек быт
или страшны мытарства.
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.
