У деда Володи была мечта - собрать целый сундук рублевых купюр, выпотрошить его на диван, лечь и валяться в этих деньгах, болтая руками и ногами. Дед Володя не просто грезил, а шел к своей мечте. Он не тратил деньги впрок, отказывал себе и родным во всем, что считал белибердой. Белибердой называлось все, выходящее за пределы жизненно необходимых покупок. На белиберду нужно было заработать.
Сундук, где копились рубли, стоял в спальне. Не раз на него посягали члены семьи. И никому еще не удавалось взять оттуда хотя бы один рубль. Жена деда Володи, Ольга Николавна, не уставала ссориться с супругом из-за денег.
- Мне стыдно, Владимир! Я к родной племяннице на свадьбу постыдилась идти, потому что подарить нечего, - сокрушалась Ольга Николавна, - Толку от этих денег, если их потратить нельзя. Если мы отказываем себе во всем!
- В чем ты себе отказываешь, можно узнать? - затачивая ножичком карандаши, спокойно спрашивал дед Володя.
- Да во всем!
- Тратишь деньги на всякую белиберду и бесишься, что еще больше накупить не можешь, - говорил он, - А к Настьке на свадьбу тебя и не звал никто.
- Что?! Это тебя никто не звал! Всех уже распугал. Никто с тобой дела иметь не хочет! Ой, ну тебя, - махнув рукой, отвечала Ольга Николавна, - Для тебя все белиберда! Слушать уже это не могу. Детям ходить не в чем, а он сидит, над златом чахнет.
- Не маленькие уже. Сами заработают, - сгребая ладонью стружку от карандашей в аккуратную кучку, говорил дед Володя.
Свидетелем таких разговоров нередко бывал внук Сережа. Разглядывая наклеенные на кухонный кафель вырезанные картинки из разных открыток, этикеток и календариков, он цедил остывший суп за детским столиком. Мальчик мог по часу сидеть над тарелкой и слушать перепалки бабушки с дедушкой, мурлыкая выдуманные им бессмысленные песенки. Правда, под вечер аппетит мальчика просыпался, но после шести никому в доме есть не разрешалось, потому что Ольга Николавна пыталась похудеть. Единственным легальным перекусом были семечки. Их она жарила в промышленных количествах. Тазик с семечками стоял на столе перед телевизором. Сережа считал, что щелка между зубов у Ольги Николавны была именно из-за любви к семечкам. Каждый вечер, когда Сережа гостил у дедушки с бабушкой, в час программы новостей они усаживались втроем перед телевизором и хрустели скорлупой в тусклом свете торшера.
В квартире деда Володи - в теплой хрущевке, где круглый год царил запах уксусного рассола - водилось неисчислимое количество мух. Они жужжали под оклеенным бумажной псевдо-лепниной потолком, начиная с апреля и до самого октября. Они садились на пыльный плафон, потом на чей-то бутерброд с вареньем, ползали по экрану телевизора, мешая деду смотреть новости, без конца бились о стекло на балконе, снова и снова поднимаясь к форточке, с жужжанием опускались вниз. За каждую убитую муху Сережа получал от деда по 3 копейки.
Орудиями убийства у Сережи были две мухобойки. Одна из толстой черной резины, с тяжелой рукоядкой, перевязанная медной проволокой. Вторая из красной выцветшей пластмассы с отколотым кусочком на конце. В минуты раздумий над новым убийством Сережа покусывал плоскую сторону резиновой мухобойки, за что получал порцию нотаций на санитарную тему от бабушки. Заработок на мухах прикрыли, когда черной тяжелой мухобойкой Сережа случайно сбил с этажерки бабушкину хрустальную вазочку, в которую не помещался ни один букет. Она всегда пустовала и Сережа никогда не видел, чтобы в этой вазе хоть что-то хранилось. Услышав грохот и звук разбившегося стекла Ольга Николавна прибежала из кухни во всей боевой готовности.
- Я знала, что этим когда-нибудь кончится, - закричала она, еще не разглядев того, что разбилось. Но увидев осколки хрусталя, Ольга Николавна скривилась в плаксивой гримасе, - Ну что ж это такое! Надо ж было именно эту вазу грохнуть. К чему ни прикоснешься - все в дребезги! Давай, иди отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели!
Ольга Николавна выхватила мухобойку из детских рук и луснула ею Сережу по мягкому месту. Сережа покраснел и замычал от боли. Горячие слезы хлынули из глаз.
- Иди, я сказала! - прикрикнула Ольга Николавна.
Больше бить мух Сереже не разрешали. Так он лишился единственного заработка на мороженое. Из вкусного дед Володя приносил только недоеденные тормозки с работы “от зайчика”: завернутые в серую плотную бумагу кусочки сала, которые сами по себе Сереже казались невкусными, но “от зайчика” были вполне съедобными и не такими противными. Также “от зайчика” дед Володя приносил в своей сумке яблоки и абрикосы с заводского палисада.
Ольга Николавна в тайне от мужа доставала свой маленький ридикюль и давала Сереже 27 копеек на пломбир.
- Только деду не говори, - заговорчески подмигивала она внуку.
Сережа бывал у них нечасто, несмотря на то, что родительский дом находился на две улицы выше. При встрече дед Володя говорил внуку, шутя:
- Слушай, я не успеваю по тебе заскучать, Серый, а ты уже тут как тут!
Сережу приняли в октябрята, когда в стране только начиналась Перестройка. Родители с бабушкой повели его в честь праздника в кафе-мороженое “Чебурашка”. Дед Володя к ним не присоединился. Сереже сказали, что дедушку вызвали на работу. Потом он узнал, что дед был все это время дома. Ради экономии. А еще он узнал, что мама после этого случая не разговаривала с дедом целый месяц.
Шли годы. Все наблюдали, как разваливается огромная страна. На референдуме дед Володя голосовал за независимость.
- Потому что Украина - самая богатая республика. Вот смотри, - он открыл перед зятем советскую торговую энциклопедию на странице с картой промышленности СССР, - Вишь, сколько значков на нашей карте? Вооот, вся промышленность на нас сконцентрирована. Кто-кто, а мы не пропадем!
Торговая энциклопедия была в те дни особенно популярна в доме деда Володи. Карту промышленности он показывал при каждом разговоре о политике. Мечта деда Володи и представления о будущем страны были в разных плоскостях его жизни и никак не пересекались. Ритуал пополнения сундука стал машинальным бессознательным занятием. А референдум был живым обсуждаемым событием. На работе, дома, в гостях, в гастрономе, на рынке, в трамвае, в поликлинике - все обсуждали роковой гражданский выбор.
Но в мире Сережи все оставалось прежним. Все так же во дворе играла арава детей, все так же компания старух из второго подъезда караулила участкового Кириченко, чтобы доложить обстановку. Из окна четвертого этажа так же громко играла выставленная на подоконник колонка. Так же папа водил его после сольфеджио есть в кафетерий сардельки, потому что папина работа была близко, а сольфеджио заканчивалось поздно. Так же по субботам он ходил с друзьями в кино. Все было так же. Правда, мама перестала делать на голове начес и теперь высоко укладывала челку по моде.
Когда была провозглашена независимость, в жизни деда Володи плоскости все же пересеклись. В тот день он после больничного шел с авоськой на рынок. По дороге ему встретился сосед, работавший с ним на одном заводе.
- Здоров, Петрович! Зарплату вчера ходил получать? - пожевывая папироску, спросил сосед.
- Куда там, я ж на больничном. В понедельник получу, - ответил дед Володя.
- А! Так ты ж не знаешь. Во, смотри! - и сосед раскрыл свой кошелек, из которого торчали желтоватые купоны, - От такая теперь валюта, сосед. Шо с ней делать, в душе не чаю.
- Это что? - с недоумением спросил дед Володя.
- Енто так называемый купонокарбованец. Купон, - простодушно ответил сосед.
- А рубли где?
- Тю-тю рубли. Да ты, смотрю, совсем из жизни выпал, Петрович. Тебя всего неделю не было, а ты как с луны свалился, - сосед надвинул кепку на глаза и собрался идти, - ну бывай! А ты на рынок с рублями что ли? Ну даешь!
Дед Володя стоял посреди двора с пустой авоськой и смотрел вслед соседу до тех пор, пока позади него не посигналил автомобиль. Дед Володя ушел с дороги, посмотрел на авоську и медленно свернул ее в карман.
Ольга Николавна дома гладила белье. Входная дверь распахнулась и решительной походкой в квартиру вошел дед Володя. В сандалях по ковру он быстро прошел в спальню.
- Куда, куда, куда? - затараторила Ольга Николавна, изумленно глядя на обутого мужа, оставлявшего на крашеном полу пыльные следы.
Увидев его с сундуком на обратном пути, устремленного к выходу, она завопила:
- Володя! Володя, что ты делаешь?!
Сердитый, красный, словно света белого не видит, он уносил свою мечту, не обращая внимания на жену. Она ринулась за ним. Тяжелая входная дверь захлопнулась перед ее лицом. Ольга Николавна схватилась за голову:
- Ой, божечки, - она стала обуваться.
Тем временем дед Володя нес свой сундук на пустырь, что раскинулся за их домом. Он вышел на его середину, достал из кармана ключ от сундука. Долго не мог попасть в замочную скважину. С привычным хрустом замок открылся. Сундук был уже полным. Дед Володя толкнул его ногой так, что он перевернулся, и рубли высыпались на землю. Достав из кармана брюк коробок спичек, он зажег огонь и поднес его к куче купюр. Деньги быстро загорелись. Дед стоял, выпятив нижнюю губу и раздув ноздри, смотрел, как полыхают рубли, потерявшие свою ценность в одну минуту. Сзади доносились чьи-то всхлипы. По пустырю бежала на огонь, придерживая тяжелую грудь, Ольга Николавна. Вблизи она замедлила бег и, во все глаза уставившись на гору пылающей золы, в которой таяли рубли, она завыла:
- Вова! Ооой! - и Ольга Николавна зарыдала, уронив лицо в ладони, - Зачееем?!
- Они уже не стоят ни хрена, - проворчал дед Володя, тупо глядя в огонь.
Ольга Николавна подняла на него красные мокрые глаза и затрясла руками в сторону пламени.
- Ты же мог их обменять! - она шмыгнула носом, - все сейчас меняют рубли на карбованцы.
- Какие карбованцы? - опомнился дед Володя.
Ольга Николавна завыла пуще прежнего. Ужас осознания исказил дедушкино лицо. Земля ушла из под ног деда Володи.
Вскоре на пустыре показалась компания молодых ребят. Они приблизились к костру, возле которого валялся обугленный сундук, а рядом лежал пожилой мужчина без сознания. Над ним, опустившись на колени, плакала и отчаянно голосила женщина . Дед Володя и его жена. Кто-то из ребят побежал за скорой помощью. Кто-то успокаивал Ольгу Николавну.
***
- Так деньги его и погубили, - подытожил рассказ дядя Сережа.
- А я почему-то думала, что его ограбили, от этого у него приступ и случился, - сказала Лиза.
- Нет, никто его не грабил.
Наступила пауза. Лиза смотрела на отца, на его большие уши и грустные глаза.
- А ты его любил? - спросила Лиза.
- Да, наверное. Это же дедушка... Просто у меня осталась на него обида. Мне кажется, что он не разделял вот этого… Ну, не видел грани между вот этим накопительством и простой скупостью. Сейчас мне его скорее жалко. Такая нелепая смерть. Да и жизнь как-то глупо прошла. Никому не помог, никого не порадовал. Как они вообще с бабушкой сошлись, непонятно. Как она его терпела столько лет?
Дядя Сережа покрутил в пальцах советский рубль, найденный в школьной хрестоматии, и отдал его обратно Лизе. Он помыл себе яблоко и ушел в свою комнату.