- Скорее… скорее же!
- Что вы… что вы себе позволяете…
Смотрю на Бата, говорю, - что вы себе позволяете. Здесь, скорее, надо сказать – какого черта, да смогу ли я вообще такое сказать – какого черта, надо будет как-нибудь потренироваться, говорю я себе, и черта с два, черта с два, так и буду мямлить – что вы себе позволяете, - когда меня вот так будут вытаскивать из кровати посреди ночи.
- Пойдемте… да пойдемте же скорее!
Едва успеваю набросить на себя халат, - Бат вытаскивает меня в коридор, и дальше по лабиринту извилистых лестниц куда-то на нижние этажи, и дальше, дальше, к большому залу, где музыка. Мне не нравится расположение комнат, почему отдельный зал для музыки – именно для музыки, почему рояль в отдельной комнате, скрипка в отдельной, а музыка в отдельной.
- Смотрите… он только что был здесь… только что!
Я даже не спрашиваю, про кого он говорит, и так все понятно – про Коралла. Торопливо выдвигаем ящики стола, в который раз разочарованно убеждаемся, что ничего не тронуто, ничего не пропало, все на своих местах, хоть бы сдвинутый на бок листок свидетельствовал о том, что Коралл рылся в бумагах – нет, нет, ничего подобного, все на месте…
- Музыка… - спохватываюсь я, - музыка!
Хлопаем себя по лбу – одновременно, - кидаемся к музыке, нервно пересчитываем ноты, - черт возьми, все на месте, и хоть бы какой-то мимолетный признак того, что их трогали…
- Нет… ничего… - выдыхаю я.
- Ну не может же быть, чтобы он просто слушал музыку?
- Смеемся, - оба, хором, как такое может быть, чтобы просто слушал музыку, да-да, рассказывайте…
Пересчитываем лунные лучи, нет, все на месте, и полная луна в окне на месте, и вообще…
- Ну что, друг мой… - Бат обреченно смотрит на меня, - похоже, мы столкнулись с хитрецом, по сравнению с которыми все предыдущие злодеи – просто малые дети…
…Бат не успевает договорить, я опережаю его – на считанные доли секунды, я пронзаю его шпагой, - насквозь.
Исчезаю, ухожу прочь, оставляю убитого наедине с ночью, которая скроет все тайны – наутро кто-нибудь войдет в комнату с музыкой, и закричит на весь дом отчаянным голосом, и все сбегутся, а я только проснусь, и буду долго одеваться – достаточно долго, чтобы прийти к комнате последним, но не слишком долго, чтобы меня не заподозрили хотя бы в убийстве. В чем-нибудь меня заподозрят, это само собой, но чтобы хоть не в убийстве. А потом арестуют того, кто обнаружил первым, или нет, его-то как раз не арестуют, а потому что… ну… потому что не сходится это, чтобы виновен был тот, кто первый нашел тело.
Возвращаюсь в спальню, устраиваюсь на кровати, закрываю постель пологом от ветра, а ветер здесь нешуточный. Уже сквозь сон вспоминаю какие-то разговоры иностранцев про то, а почему бы вам не сделать стены, сквозь сон же посмеиваюсь, какие еще стены, где это видано, снаружи дома – и вдруг стены. Стены делаются внутри, чтобы спрятаться от чужих любопытных глаз, кто это делает стены снаружи дома. Им так теплее, видите ли… посмеиваюсь над чужеземцами, над их изнеженностью, мы-то с детства привыкли закалять характер трудностями…
.
Наутро Коралл сидит в гостином зале, как ни в чем не бывало, пьет чай, рассказывает кому-то что-то, как ночью в музыкальной комнате был, вы не поверите, музыка ночью просто сказочная…
Леди Мэнсуик незаметно передает мне записку, что так это же Коралл убил Бата, сам болтал про музыкальную комнату, - я осторожно пишу ответ, что не получится, часы на лестнице подтвердят, что Коралл ходил в комнату в половине первого, а Бата убили без четверти три. Леди Мэнсуик не отстает, леди Мэнсуик настаивает, что часы на лестнице скажут все, что мы им прикажем, а то так часы недолго и на помойку отправятся, все равно показывают не время, а незнамо, что. Я снова пишу – что так мы никогда не узнаем, что же на самом деле замышляет Коралл…
Леди Мэнсуик успевает согласиться – за минуту до того, как падает замертво, отравленная чем-то, подсыпанным в чай. Я предвидел это, что-то подсказывало мне, что сегодня умрет именно она, сам не знаю, почему. На свое счастье успеваю сжечь записки в пламени свечи под всеобщий переполох, - прежде чем вспоминают про меня, а что вы там ей писали, да что вы, ничего я не писал, а манжеты покажите, а позвольте вас обыскать… возмущаюсь для приличия, да как вы смеете, показываю, что у меня ничего нет. Барон пытается подсунуть мне пузырек с ядом, - безуспешно, хватаю барона за руку, показываю всем, всем, вот, смотрите, какого гостя мы пустили в дом, ах да, это не гость, это хозяин дома, мы слишком надолго заплутали здесь, чтобы понять, кто хозяин, кто гость…
…барона казнят ближе к полудню. Минус один человек, говорю я себе. Посчитать не получится, потому что нас бесконечно много в бесконечном доме, остается только сказать – бесконечность минус один – и успокоиться, насколько это вообще здесь возможно – успокоиться…
- Ужас какой, - говорит Коралл, - ночью Бака убили, сегодня леди… и барон этот…
Хочу спросить, не он ли убил леди, а заодно и Бака – тут же спохватываюсь, что Бака убил я, а леди убил барон, а Коралл… черт возьми, мы так и не смогли его ни на чем поймать.
После обеда (на котором отравили мадам Клок) Коралл выходит в сад, бродит по белым клеточкам – это садовые дорожки, - среди зеленых клеточек – это квадратики газона, на которых темнеют шахматные кусты, искусно вырезанные садовником. Тихонько думаю, кто же следит за кустами, ведь садовника арестовали три месяца назад, когда он убил прежнюю хозяйку дома. Иду за Кораллом по саду, по причудливому смешению лабиринта и шахматной доски, мне кажется, мы играем в причудливую замысловатую игру, в которой победителем окажется только один…
…ничего не происходит, Коралл, видно, чувствует, что я слежу за ним – бесцельно бродит по парку, возвращается в дом ни с чем.
Теперь смотрят косо не только на него, но и на меня, - зачем я ходил с ним в лабиринт сада перед домом, о чем я говорил с ним там, а может… люди оглядываются, считают присутствующих, нет, вроде бы все на месте, хотя… может, это только кажется, невозможно сосчитать бесконечное число гостей.
- …разрешите?
Настороженно смотрю на графа, похоже, что он пришел избавиться от меня, да не похоже, а так оно и есть, только сначала заговорит о чем-то, не знаю, о чем, чтобы усыпить мою бдительность…
- Я, собственно… по поводу Коралла…
Настораживаюсь:
- Вы… вы что-то про него узнали?
- То-то и оно, что ничего.
- Простите?
- Совсем ничего. Я прошерстил всю его биографию… и… вы просто не поверите… ни одной зацепочки, ни одного хоть мало-мальски серьезного скелета в шкафу… школа, потом колледж, живет на проценты со скромного счета, увлекается музыкой, но пока не создал ничего стоящего…
- И…?
- Что и? И ничего, понимаете, ни-че-го! Хоть бы какой-то штраф за то, что неправильно перешел дорогу, или что-то в этом роде… Вы знаете…. Я обыскал его вещи…
- И…?
- …и ничего.
- В смысле?
- Совсем ничего. Ничего такого… в чем можно было бы заподозрить…
- Гхм… ну… хотя бы лезвие какое-нибудь, или что…
…ничего подобного.
Нам страшно. Вот теперь нам обоим по-настоящему страшно, когда мы окончательно понимаем – мы не знаем, что от него ждать. Никакой загвоздочки, никакой зацепочки – от слова совсем, никакой ниточки, за которую можно потянуть, чтобы распутать. Мы пьем вино – я уже догадываюсь, что граф подбросил мне яд в бокал, я уже знаю, я уже принял противоядие, и граф тоже – потому что его бокал заботливо отравлен мной. пьем, выжидаем – ничего не происходит, на этот раз все обернулось ничьёй – надолго ли. Сдержано прощаемся, граф незаметно вонзает в меня булавку, - не успеваю даже вздрогнуть, валюсь на паркет, смотрю на свое тело как будто со стороны, так и есть, со стороны, на этот раз граф одержал полную победу…
Неловкую паузу прерывает крик – пронзительный, отчаянный, откуда-то оттуда, из темных аллей парка – бросаемся туда, все, все, разом, и я в том числе, даром, что я уже мертв, и еще несколько убитых, но не покинувших этот мир, - на ходу проскальзываем насквозь друг друга, торопливо бормочем извинения.
С трудом узнаю в темноте парка леди Бренди, она стоит над убитым, отсюда даже не вижу, кто это, - кто-то бежит к убитому, даже отсюда, издалека вижу – Коралл, наклоняется, щупает пульс…
Мы не выдерживаем.
Все.
Разом.
Стреляем в Коралла – со всех сторон, одновременно, выпускаем все обоймы, парк оглашается грохотом выстрелов, кто-то падает, - один, другой, третий, пятый, в панике мы даже не замечаем, что убиваем друг друга…
…дым рассеивается.
Не сразу понимаю, что мы все мертвы, - все, все, сколько нас есть, бесконечное число гостей в бесконечном доме, распростертые, растерзанные тела на белых и зеленых клеточках.
Коралл растерянно оглядывается, бросается к одному, к другому, к третьему, пытается вернуть кого-то к жизни, не может, даже отсюда слышу, как он чертыхается. Обреченно поднимается с колен, бредет куда-то в пустоту – что-то подсказывает мне, что он знает выход из этого бесконечного лабиринта, что он сейчас минует калитку, вскочит в седло велосипеда, прислоненного к ограде, покатится в туманную даль, и мы ничего не сможем сделать, мы не остановим его, потому что… потому, что мы мертвы, вот почему…
.
- …удивительная многоходовочка, - покойный Бат оторопело смотрит на меня, передвигает призрачной рукой шахматного коня, - кто бы мог подумать, что он замышлял… вот так…
- Знаете… - говорю, сам пугаюсь того, что хочу сказать, - а мне почему-то показалось…
- …что показалось?
- Ну… как бы это выразиться… что он… он ничего не замышлял…
- В смысле?
- В смысле. Совсем ничего… он… он просто пришел сюда, он ничего не замышлял… вообще ничего.
Давлюсь собственным голосом, уже и сам понимаю, что сморозил полную ерунду, как такое вообще может быть.
Раскланиваемся.
Желаем друг другу спокойной ночи.
Расходимся по бесконечным комнатам бесконечного дома…