«Подавить бунт любой ценой, вплоть до применения оружия, всех участников арестовать, разбираться будем позже» — Никита Хрущев в разговоре с Фролом Козловым, утро 2 июня 1962.
Вскоре смерти Сталина советская система, во многом выстроенная на ставших уже привычными репрессиях, начала стремительно меняться. Но новая волна управленцев, сформировавшихся в сталинские годы, продолжала определять её дальнейшее развитие, поэтому первыми же под пулю попали наиболее видные и влиятельные коммунисты, включившиеся в борьбу за власть. По другому эта публика просто не умела. И несмотря на очередной виток внутрипартийных чисток, сотни тысяч простых людей, ранее сосланных в трудовые лагеря, стали возвращаться домой. Никита Хрущев пусть и был недавно верным сталинцем, но утвердившись в качестве нового главы государства, выступил на XX съезде партии с резкой критикой как личности бывшего вождя, так и его политики — началась так называемая «хрущевская оттепель».
Однако не прошло и года с двадцатого партсъезда, переломившего сталинскую эпоху на до и после, как советские танки начали безжалостно подавлять восстание венгров в Будапеште. Стало в общем то понятно, что несмотря на громкие слова, фундаментальных изменений не произошло. Свободы стало несомненно больше, но репрессивный аппарат хватки не терял, а значит всякие свободы по прежнему заканчивались там, где решает партия. Хрущевское расширение рамок дозволенного в отечественной историографии неразрывно связано с реформированием советской экономики и всего народного (государственного) хозяйства, что на практике являлось не столько реформами, а скорее околонаучными экспериментами, наиболее значимым из которых стало освоение непаханной целины.
Попытки увеличить объем сельскохозяйственной продукции засчёт, главным образом, неосвоенных земель в казахской ССР, по началу дало положительный результат, только вот первая же засуха в самом конце пятидесятых стала настоящей катастрофой. В отличии от плановых показателей зерна собрали так мало, что пришлось впервые закупать его за границей. Более того, в погоне за госпланом по поставкам мяса во многих регионах страны начался неконтролируемый забой скота, вследствии чего поголовье сократилось вдвое. Правительству ничего не оставалось, кроме как повысить цены на мясомолочные продукты до 30% с 1 июня 1962 года, при этом из-за проведённой годом ранее денежной реформы покупательная способность и без того небогатого населения Союза ощутимо упала. В газетах власти постарались аргументировать повышение цен «просьбами трудящихся», желая скрыть собственные просчёты, да и вообще «эти меры временные» и волноваться по этому поводу не стоит. Тем не менее во многих городах, таких как Москва, Ленинград, Донецк, Тбилиси, Новосибирск и многих других, люди мирно вышли на стихийные, пусть и не немногочисленные акции протеста. Но тихому недовольству, к которому давно привыкли советские граждане, было суждено стать взрывом в неприметном Новочеркасске с населением чуть более 140 тысяч человек.
Основным предприятием в городе, на котором трудилась десятая часть всех его жителей, был новочеркасский электровозостроительный завод (НЭВЗ). Страна остро нуждалась в электровозах и в столице год от года рисовали заводскому начальству все более амбициозные планы, для которых производственных мощностей завода явно не хватало, поскольку большая часть оборудования попросту была устаревшей. Директор НЭВЗа Борис Курочкин решил выйти из этой ситуации повышением норм выработки на треть с началом лета, что для большинства рабочих, не в состоянии осилить новые нормативы, означало уменьшение зарплаты.
Тяжёлый заводской труд оплачивался далеко не плохо по местным меркам, но большинство рабочих были вынуждены тратить значительную часть своих доходов на съёмные комнаты. Промышленный городок притягивал к себе все большее число новых рук, из-за чего чего жилищный вопрос стоял на повестке дня у рабочих уже не первый год. Массовое возведение новых «хрущёвок» к тому времени ещё не дошло до Новочеркасска, поэтому многим рабочим приходилось ютиться в сталинских деревянных бараках, условия жизни в которых оставляли желать лучшего. Не удивительно, что вести о понижение зарплаты и одномоментное повышение цен на основные продукты питания были восприняты ими в штыки.
1 июня небольшая группа формовщиков из сталелитейного цеха, только добравшись утром до завода, сразу же принялась за обсуждение, а вернее быть осуждение принятых московским и заводским руководством нововведений. Шумная беседа о злободневном быстро привлекла к себе внимание других рабочих, многие из которых просто побросали свои дела и к десяти утра в заводском сквере собралось уже около тысячи недовольных. Дружный коллектив решил наведаться к администрации завода с предложением вернуться к старым нормативам, а заодно и оплаты труда. На разговор с работниками вышел ни много ни мало, а сам директор Курочкин.
В условиях советской плановой экономики от отдельно взятого директора мало что зависело в сложившейся ситуации, но обычных рабочих, не понимающих всей сложности системы, справедливо волновало только одно — «На что нам жить дальше?». В этот момент мимо проходила продавщица с пирожками и остроумный директор, увидав женщину, посоветовал собравшимся запастись пирожками с ливером, если на более дорогие пирожки с мясом рублей теперь не хватает. Нелепая шутка, которой Курочкин вероятно хотел лишь разрядить обстановку, вызвала у рабочих лишь гнев, возвращаться с которым к станку никто уже и не думал. Вместо этого наиболее активные из трудящихся начали ходить от цеха к цеху, побуждать оставшихся к всеобщей забастовке и к полудню протестующих набралось свыше пяти тысяч человек.
У рабочих не было ни лидеров, ни как следствие никакой стратегии для отстаивания своих прав. Одной из идеей, прозвучавшей в толпе, являлось перекрытие железной дороги, пролегающей всего в сотне метров от предприятия — не слишком радикальное решение, но достаточное для того, чтобы привлечь внимание Москвы на невзгоды донского пролетариата. Предложение всех устроило и вскоре на рельсах выросли баррикады, преградившие дальнейший путь проходившему мимо пассажирскому паровозу из Ростова-на-Дону, следовавшего в Саратов. Что делать дальше никто не знал, так что действие приобрело хаотичный характер: на вагонах начали вырисовывать лозунги и гадости в отношении советского генсека, предлагая заполнить его персоной дефицит мясной продукции на прилавке, а главного инженера Сергея Елкина, которого начальство отправило остановить пробравшихся в локомотив протестантов, так и вовсе встретили кулаками. Своего рабочие добились и в Москве на них обратили внимание, отправив в город всё областное начальство и целую делегацию из членов Президиума КПСС во главе с Фролом Козловым (фактически вторым человеком в государстве).
Ближе к вечеру прибывшие областные управленцы принялись умиротворять с балкона администрации НЭВЗа многочисленных слушателей, однако только услышав из уст первого обкома Александра Басова уже известные из газет партийные заявления, рабочие вспылили ещё больше и забросали выступающих попавшимися под руку камнями и бутылками, заблокировав главный вход в здание. Полотнище с изображением Никиты Сергеевича в порыве ярости люди сорвали и сожгли, начали звучать все более радикальные призывы, среди которых было даже захватить власть в городе. Прибывшие вскоре на место милиционеры и безоружные военные попытались потеснить митингующих, но ничего не вышло, впрочем, от них того и не требовалось. Своим присутствием силовики должны были отвлечь все внимание невнимательного пролетариата, пока товарищи из службы безопасности незаметно эвакуировало зажатое на территории завода руководство.
Даже к полуночи, когда большинство уже разошлось по своим баракам, несколько сотен человек продолжали стоять на том же месте и терпеливо ждать ответа от властей, хотя было уже понятно, что решать накопившийся ворох проблем правительство не станет. Вместо этого добравшиеся до Новочеркасска московские чиновники по прямому указанию Хрущева решили заставить рабочих НЭВЗа замолчать силой. Одна часть переброшенной в город армии заняла основные административные здания, а оставшаяся по среди ночи двинулась к заводу. Уставшие рабочие не имели ни единого шанса дать отпор, поэтому не выпустив ни единой пули, военные разогнали обмелевшую толпу, арестовав при этом 22 человека, а само предприятие и ряд других взяли под усиленную охрану.
Попытка запугать народ возымела ровно обратный эффект и утром 2 июня недовольство перекинулось на весь Новочеркасск. Жители города не были готовы мириться с тем, что вчера им повысили цены на пропитание, а сегодня заставляют выходить на работу под дулом автомата. Все уже знали про десятки задержанных ночью, а по некоторым слухам и вовсе убитых, якобы передавленных танками, что было неуместным преувеличением или наглой провокацией. Но главное, что тысячи людей, вооружившихся самодельными плакатами, красными знамёнами и портретами Ильича, направились неконтролируемым маршем к центру, путь до которого пролегал через реку Тузлов.
Мост, как единственное связующее звено между рабочими поселениями и непосредственно городом, заблаговременно перекрыли двумя танками и группой солдат, командование которыми доверили генералу Матвею Шапошникову. Как только тот доложил наверх о надвигающейся толпе демонстрантов, задачу поставили прямо — «Задержать, не допускать. Атаковать!». Шапошников стрелять по людям наотрез отказался и те беспрепятственно направились в сторону горкома, расположенного в самом конце главной улицы, обыденно названной в честь Ленина. Московские чиновники, узнав об этом, поспешили покинуть здание, охранять которое остались местные служащие и несколько десятков военных.
Рабочие и заинтересованные прохожие постепенно заполняли сквер напротив Атаманского дворца, с балкона которого чиновники принялись убеждать людей разойтись. Многотысячная толпа раздражённо слушала и ворчала, но действие со стороны казалось более чем мирным. С небольшой группой рабочих из числа добровольцев даже согласился встреться лично член ЦК Козлов, который и был ключевой фигурой в городе. Только вот до военного городка, куда он в спешке от этих же рабочих и переехал, нужно было ещё добраться. За это время переговоры уже потеряют всякий смысл.
Неуправляемая толпа быстро множилась, как и её недовольство, закономерно перетекающее в агрессию, поэтому стычки со стоящими перед горкомом военными не заставили себя долго ждать. Несколько десятков солдат не могли удержать всех и сразу и некоторые люди силой сумели прорваться через отцепление к горкому. Екатерина Левченко была одной из тех, кому удалось проникнуть внутрь здания. Дорвавшись до брошенного громкоговорителя она призвала собравшихся к штурму городского отдела милиции, где по слухам удерживали арестованных ночью рабочих. Отдел располагался на этой же улице всего в нескольких минутах ходьбы и около пятидесяти человек откликнулись на призыв — лишь малая часть из общего числа людей, позволивших себе распустить руки, но прибывшее на место подкрепление из полусотни автоматчиков застало перед собой картину, в общем свете которой был уже не мирный протест.
На крышах близстоящих домов в прицеле выжидали отмашку снайперы и пулемётчики, готовые в любой момент открыть огонь на поражение, но первые выстрелы были сделаны в воздух шеренгой солдат со стороны горкома. Офицеры надеялись, что люди в панике разбегутся и обойдётся без напрасных жертв. Испуганная толпа по началу лишь вяло ринулась назад, так как задние ряды по неволе подпирали впередистоящие. Когда раздался ещё один залп, кто то из рабочих увидел, что погибших нет и по глупости закричал, что стреляют холостыми, после чего бегство обратилось в наступление и военные начали стрелять в упор по собственным согражданам. На этом демонстрация закончилась и через минуту от нескольких тысяч человек останется лишь два десятка, истекающих в лужах собственной крови.
Параллельно этому перед горотделом милиции звучали требования отпустить невиновных. Власти предусмотрительно вывезли из города в Ростов-на-Дону, так что в этом отделении никого кроме подоспевших солдат и его сотрудников не было и требование по сути своей было невыполнимо, однако никто из собравшихся не желал в это верить, продолжая настаивать на своём. Только громкие крики и звуки стрельбы, доносившееся с конца улицы, побудили разгневанных жителей наконец то ворваться внутрь, где их так же встретила автоматная очередь.
Всего в этих событиях было убито 26 человек и 87 были ранены, согласно официальным данным. Информация была настрого засекречена: все радиосигналы перехватывались, а отправляемые письма в обязательном порядке просматривались, для военных за разглашение и вовсе предусматривался расстрел по статье об госизмене.
Как бы странно это не было, но даже на следующий день после этих событий самые смелые вновь вышли на отмытую от следов смерти площадь возле горкома. Пусть людей и было намного меньше, но вместо того, чтобы вновь пытаться запугать, чиновники клятвенно принялись обещать пересмотреть норму выработки, решить жилищный вопрос, и даже вернуть в скором времени старые цены. Многое из обещанного после честно выполнят, но свои ошибки, в результате которых дело дошло до напрасной бойни, в правительстве так и не признают. Куда проще оказалось обвинить обедневших жителей в бандитизме. Кадры оперативной съёмки позволили опознать и задержать сотни демонстрантов, открытый процесс над которыми закончился смертным приговором для семи человек и тюремным заключением для более чем сотни. Показательная расправа заставила многих жителей города замолчать на многие десятилетия, вплоть до начала перестройки. Карательная система, заложенная в основу советского государства, оказалась способной подавить большинство, но несмотря на все свои возможности, так и не смогла избавиться от неугодной правды. И именно правда, которую так долго пытались скрыть, стала концом для этой карательной системы, а вместе с тем и всего советского государства.
Если вам понравился данный материал и вы хотели бы и дальше видеть подобный контент, подписывайтесь на наш ЯндексДзен и сообщество Вконтакте
