Виртуальные музеи, пережив взлёт популярности за счёт пандемии, становятся важной частью жизни общества, тем более что офлайн-выставки очень дороги. При этом культура по-прежнему остаётся ДНК-стержнем людей и той удочкой, на которую всегда можно поймать много рыбы. О ситуации с искусством в России, его финансировании и меценатстве рассказала руководитель Пушкинского музея Марина Лошак в беседе с главой бизнес-школы СКОЛКОВО Андреем Шароновым.
Марина Лошак: Пушкинский музей появился благодаря усилиям, стараниям и большой мечте великого визионера Ивана Цветаева, профессора Московского университета. Это было время, когда путешествия были затруднены и увидеть самые важные памятники искусства подавляющему большинству людей было просто невозможно. Он решил сделать нечто вроде сновидения: собрать все, на его взгляд, важнейшие и самые вдохновляющие памятники искусства в одном волшебном пространстве. Потом музей стал обрастать оригиналами — и превратился в тот всемирно известный музей, который вы знаете.
Но на том этапе он появился благодаря усилиям не государства, а прежде всего обществу и тем меценатам, которые являлись проводниками этого общества.
Потратить $2 млрд
Главным героем на этом празднике жизни одновременно с Цветаевым был человек, который, может быть, острее всех почувствовал возможности этого музея. Это был Юрий Нечаев-Мальцов — крупный бизнесмен, который не просто зажёгся идеей, а стал душой этого замысла так же, как и Цветаев. Этот человек потратил практически все свои деньги — огромные средства! — на создание Пушкинского. Роль и доля государства была микроскопической по сравнению с тем, сколько Нечаев-Мальцов вложил в создание музея.
Потом появилась, конечно, необходимость в большем количестве партнеров, которые должны были пополнить коллекцию музея, и Цветаев обращался абсолютно ко всем, кто только мог поучаствовать в его идее и замысле. Всегда очень трудно просить деньги — я это знаю по себе. Даже неважно — себе ли ты просишь или той институции, которую представляешь. Всё равно это тяжёлый путь. Нужно себя готовить и выстраивать специальным образом. Нельзя чувствовать себя просителем. Цветаев нёс эту ношу совершенно стоически. Ну и над всем этим парил Нечаев-Мальцов, который тратил миллионы рублей — немыслимые деньги в ту пору! — на Пушкинский музей.
Андрей Шаронов: Эксперты перевели эти деньги на сегодняшние. По сегодняшнему курсу это $2 млрд. У меня не укладывается в голове, что человек дал на один проект — благотворительный, но который стал проектом его жизни, $2 млрд. Важно сказать, что он входил в двадцатку самых богатых людей России того времени, но тем не менее это поражает. Государь, Александр III, тоже дал деньги на этот музей, но в десять раз меньше, чем Нечаев-Мальцов.
Лошак: На самом деле сумма, которую дал государь, значительно меньше…
Шаронов: Ну вот, значит, официальная статистика приукрасила. Как сейчас выглядит ситуация с поддержанием музея?
Лошак: Мы очень много теряем экономически из-за того, что музей долго закрыт.
В день Пушкинский музей – мы посчитали – теряет около 2 млн рублей. Государство нам помогло в этот момент, и мы сумеем сохранить зарплаты наших сотрудников на протяжении этих трёх трудных месяцев.
Кто-то из наших долгих и надежных партнёров уже говорит о том, что не может себе позволить поддерживать музей и вообще осуществлять какую-то большую социокультурную поддержку на данный момент. В компаниях серьёзные собственные проблемы: нужно сначала решить их, а потом уже думать о факультативном, что совершенно понятно – это данность сегодняшнего дня. Но приятная новость заключается в том на данный момент, что наш генеральный спонсор с нами.
Шаронов: Как меняется интерес людей к музеям в период карантина, в период пандемии? Насколько долгоиграющими будут эти изменения?
Плюсы онлайна
Лошак: Пауза, которую мы проживали вместе — уникальный опыт, потому что мы ещё раз почувствовали, что общение с искусством в самом широком смысле слова — это, конечно, спасительный якорь, это крючок, который можно забросить — и ты выловишь очень много рыбы. Мы много делали, как и остальные музеи, в этот период, экспериментировали и старались не потерять своего зрителя и ещё приобрести нового, продемонстрировать свою заинтересованность в этой коммуникации.
Я почувствовала абсолютно отчётливо — и это не только с нашим музеем связано, но и с работой наших коллег — что, безусловно, это улучшило, украсило и обогатило жизнь людей, сидящих дома.
Эта совершенно другая, чрезвычайно насыщенная онлайн-коммуникация, онлайн-жизнь, конечно же, не закончится, даже если люди выйдут из дома и отправятся гулять, или работать, или заниматься разными вещами, или путешествовать. Всё равно эта привычка у них закрепится: возвращаться к этому полю «один на один».
Счастливое ощущение «побыть наедине» зафиксируется, мне кажется, как приятное воспоминание, и человек будет к нему возвращаться. Естественно, это не будет тотально с утра до вечера…
Мы в музее сделали масштабный проект, который включал много разных платформ — «Наедине с Пушкинским».
Цифры говорят о многом в это время. Когда на экскурсию, рассказывающую об истории рисунка Пушкинского музея, приходят единовременно 1,2 млн зрителей, об этом может мечтать любой музей.
И когда говоришь: «Ну, это не такая удачная экскурсия, у неё только 250 тысяч посетителей», — то, в общем, я хлопаю, потому что это, конечно, совершенно другой охват. Это другой масштаб влияния и история, которую нужно запомнить, зафиксировать и попытаться ею пользоваться.
Шаронов: У вас есть представление, что за люди эти 250 тысяч или даже миллион? Это поклонники Пушкинского или это неофиты, которые, может быть, впервые наткнулись на такую возможность и решили попробовать?
Лошак: Прежде всего аудитория, которая готова вообще слушать про это. Мы пытались так или иначе почувствовать вкусы разного типа аудиторий, потому что нам, конечно, интересно привлечь новую, и пытались сделать разные форматы, сделать формат, который привлечет всех-всех.
Очень симпатичен формат, который мы придумали для «Ночи музеев» — путешествие по реальному ночному Пушкинскому. Нам хотелось вызвать вот эти гаррипоттеровские страсти, гаррипоттеровский дух, иллюзию присутствия внутри этого романа и побывать в таком Пушкинском, каким он и является на самом деле, когда ты там оказываешься ночью один на один со всеми этими чудесными химерами, которые там живут. И вот придумали такую историю, как сценарий.
Шаронов: Эти продукты продолжат жить за рамками коронакризиса? То есть я так понимаю, что они имеют самостоятельную ценность и свою довольно большую аудиторию.
Лошак: Конечно, всё останется. Более того, это часть нашей будущей жизни. Мы надеемся, что у нас появятся самостоятельный — кроме тех платформ, которые существуют в наших социальных сетях — продукт, который мы будем делать, я надеюсь, вместе с нашими друзьями из «Арзамаса».
В прошлом году у нас появилась новая площадка, куда приглашаются и работают как исследователи в разного рода лабораториях молодые люди – от 14 лет до 21 года.
Это наш сильнейший резерв и моя любимая часть Пушкинского. Собственно, мы во многом на них ориентируемся, они — наша фокус-группа. Рецензируют наши шаги и дают комментарии. Мы очень к ним прислушиваемся.
Шаронов: В мире большое количество благотворительных фондов. Думаю, это ни для кого не новость. Везде главная цель благотворительности – это образовательные проекты. А в сферу культуры идёт 18% средств на благотворительность.
Как выглядит благотворитель Пушкинского музея? Во что ему хотелось бы вкладывать? Есть темы пополнения фондов, поддержания текущей инфраструктуры…
Лошак: Практически все хотят давать деньги на образование, и в Пушкинском тоже. Образовательные проекты все очень любят.
Яркие проекты
Конечно, выставки, которыми мы гордимся и которыми славимся не только в нашей стране. На них можно было находить деньги ещё недавно, хотя они были очень дороги. То есть мы показывали выставки, которые стоят дорого и которые очень интересны, и старались, чтобы они поражали. Нам хотелось, чтобы у нас несколько раз в год были выставки ну просто всех поражающие. Чтобы все выставки были прекрасные, но были какие-то такие, которые «наповал» — запомнятся на всю жизнь, и будешь говорить: «А помнишь, я видел вот такое?». И мы их делали.
В среднем наша большая выставка, которая происходит на главной оси, стоила 1 млн евро и чуть больше, только одна. А она была не одна. А вообще средняя выставка в музее не стоит меньше 500-600 тысяч евро. Это очень дорогое удовольствие.
Но когда выставка мощно разрекламирована, сильно промоутирована, у неё много посетителей, это большой шумный выход. У такого выхода всегда есть желающие присоединиться, и поэтому у нас были крупные спонсоры, которые всегда готовы были разделить с нами наш успех.
Были небольшие проекты, в которых участвовали два или три, например, участника. Надо, чтобы все друг с другом ещё не конкурировали, ну, в общем, сочетались, и была какая-то «химия» между всеми. И так бывало тоже.
Кроме всего прочего, конечно, были наши базовые помощники, попечители. Они не пытаются рассказать, что дали деньги на реконструкцию или ремонт туалетов, или на очистку памятников, или на покупку важных для нас в технике предметов, без чего невозможен музей. Эти люди — важная часть нашей жизни. Не знаю, каковы их дела будут сейчас после этого экономически сложного момента. Не исключаю, что им тоже придется затянуть пояса и взять какую-то паузу.
Шаронов: У вас есть тема строительства музейного городка. Как это всё продвигается?
Лошак: Вы представляете, что такое — продолжать стройку сегодня... Пока я ещё только пытаюсь к этому привыкнуть. Без Пушкинского нового музейного квартала всё равно нам не жить.
И тут, конечно, нам нужна помощь. Так же, как и Цветаев, сейчас буду изо всех сил искать людей, которые будут помогать нам в создании наших новых музеев: музея импрессионистов, галереи старых мастеров, дома текста, выставочного пространства.
Шаронов: Сколько примерно экспонируется процентов от всех фондов, которыми обладает музей имени Пушкина?
Лошак: Во всех музеях экспонируется одинаковый процент — приблизительно 5% того, что есть в музее. Это очень маленький процент.
Мы, строя музейный квартал, пытаемся идти по пути открытого музея, показать максимум того, что можем показать и что нам позволит много пространства.
У нас же строится ещё большое хранилище и новое выставочное пространство, реставрационная. Только этот кусочек новой стройки — это 20 с лишним тысяч квадратных метров. Так вот, наше хранилище будет абсолютно открытым.
Шаронов: Оно будет посещаемое?
Лошак: Посещаемое, абсолютно открытое всем. Это как часть музейной экспозиции. Естественно, есть какие-то группы вещей, которые не могут быть в открытом доступе, но будут открыты поочередно. Это бумага, наши работы на бумаге и наши ткани — те вещи, которые нельзя показывать всё время на свету. Они будут сменять друг друга.
У нас будут длинные, огромные коридоры, как в Лувре, то есть соединительные меридианы между разными зданиями, очень широкие и высокие.
Они тоже станут экспозиционными пространствами, в которых мы мы будем показывать искусство, и многое можно будет увидеть там.
Шаронов: На ваш взгляд, какие мотивы движут людьми, которые участвуют в благотворительности, и как нам влиять на их желание, на то, что они хотят делать добро, благое дело в интересах страны, в интересах своего города?
Мотивация меценатов
Лошак: Как говорят восточные философы, всё в осознанности — в том, насколько человек осознан. Для того чтобы он был осознанным, он должен какой-то момент жизни прийти в музей. Чем раньше он придёт — тем лучше. И, конечно, среда музея помогает в этом осознании, в осознании приоритетов.
Почему люди эти два месяца так якорно были привязаны к культуре? А к чему ещё..? Больше не к чему! Это и есть мы. Культура — это мы и есть. Ничего другого больше нет. Это и есть наш самый главный ДНК-стержень.
Чтобы сохранить это, а не превратиться просто в мышей, или в толстых собак, или кого-то ещё, нужно в себе выращивать какие-то цветы. И для того чтобы их растить, нужно делать это только всем вместе. Соучастие, мне кажется, в этом случае самый главный мотив.
Ну и просто человеческая причастность к миру, который поднимает тебя над буднями, который так нужен для того, чтобы эти будни украсить, и чтобы эти цветы зацвели во всех садах.
И возможность не просто поучаствовать, но ещё остаться как участнику истории. Тоже очень важный момент, не детская амбиция. Это важно и в маленькой истории одного человека, у которого есть семья, дети, внуки, правнуки и так далее, которые становятся частью этой истории, это семейно-командное движение.
Объединение вокруг чего-то, что делает человека человеком. А ничто кроме культуры не делает человека человеком. Поэтому я и говорю про осознанность...
Шаронов: Люди так устроены на генетическом, на гормональном уровне, что им нужно признание. Есть целая группа гормонов, которая отвечает за то, чтобы мы добивались этого признания. Думаю, одним из движителей благотворительности является желание получить признание на таком благородном поприще, как национальная культура или вообще мировая культура.
Но при этом я знаю, что и у Пушкинского музея, как и у многих других, есть анонимные жертвователи, то есть люди, которые не хотят пиарить себя, свою фамилию — и тем не менее продолжают делать благотворительность. Как вы думаете, что ими движет?
Лошак: Есть такая категория людей, как филантропы. Ими движет всё то же самое, но люди устроены просто иначе — мы же все разные. И мы, конечно, очень ценим и восхищаемся скромностью и желанием быть анонимным в тех благих делах, которые человек совершает. Но также я отчётливо понимаю, что желание, чтобы тебя услышали, чтобы заметили то, что ты сделал, чтобы это оценили — это такое же важное человеческое желание. И то и другое мне совершенно понятно, и я способна оценить, честно говоря, и то и другое.
Есть и такие филантропы, которых я заставляю сделать так, чтобы их имена были известны, для того чтобы показать, что движет людьми и каким можно быть, когда ты хочешь что-то сделать.
Нужно хвалить прилюдно, награждать, показывать важность этих шагов, всячески это демонстрировать, чтобы люди понимали, как это ценно и что это видимо, что все в этом нуждаются и ощущают их посыл и силу их поступков.
Очень важно, что мы сейчас вступили в период, когда главным поддерживателем культуры будет скорее не государство, а общество. У общества сейчас очень важная миссия.
Шаронов: Расскажете про современное искусство?
Лошак: У нас очень много талантливых людей, но художник — фигура сейчас недооцененная. Художнику живется очень трудно. Каждый пытается спастись…
Шаронов: Обидеть художника легко…
Лошак: Каждый пытается спастись, как может — правда, никем не поддерживаемый абсолютно. В свободном мире, в мире, где нет арт-рынка.
Мы живем в стране, где нет арт-рынка, нет галерей, практически нет поддерживающих институций. Есть только музеи, которые пытаются выполнить миссию и тех и других.
Важно, чтобы наши будущие меценаты, и особенно молодые меценаты, которые понимают, как важна атмосфера творчества в стране — она и даёт воздух, которым мы живем – почувствовали, что всё в их руках, что именно от них многое зависит. И мне бы очень хотелось, чтобы они встали на сторону современного искусства и почувствовали радость от того, что они растят — сами растят благодаря собственным усилиям нечто, что потом изменит мир.
Шаронов: Так ведь возникла Третьяковская галерея, да? Ведь братья Третьяковы покупали современников, которые тогда ещё не ценились и многие из них вообще были неизвестны. Известность к ним пришла через Третьяковых, через такое признание.
Мне кажется, большое количество частных коллекций, которые сейчас есть, отчасти выполняет эту функцию. Эти работы не теряются. Может быть, они не настолько видимы, как те, которые попадают к вам, например, или в какие-то другие музеи…
Лошак: Да, тут обязательно нужно объединять усилия.
Шаронов: Возможность стать благотворителем очень простая, а удовольствие и ощущения, глубокие душевные переживания, удовлетворение — они заслуживают того, чтобы по крайней мере попробовать это сделать. И это, в общем, способ в некотором смысле оправдать своё существование здесь, на этой Земле, в этой стране, в этом городе!