Телефон зазвонил рано утром, часов в шесть. Мы еще спали и этот неожиданный звонок, этот трезвон словно говорили нам, день сегодня будет особенный и что запомним мы его надолго. Мы с мамой стояли около разрывающегося аппарата и не решались взять трубку.
- Лев, пожалуйста, - прошептала мама, - я не могу.
Она редко называла меня так, по взрослому, обычно я был Левушкой, Левочкой, Левкой и даже почему-то Лешиком и вот это грозное, по паспорту - "Лев" заставило меня подчиниться.
- Алло, - прохрипел я в трубку.
- Левочка, ты заболел, застыл? - неожиданно раздался бабушкин голос, я подумал, мне почудилось.
- Алло, - повторил я.
- Левочка, дай маме трубку, я что-то так рыбки захотела, пусть сготовит.
Я молчал. Мама с ужасом смотрела на меня. "Что?" - прошептала.
- Это бабушка, - тоже прошептал я и мама сразу же завыла, готовая к этой страшной новости, - она рыбы просит, - я понял, что выразился так, словно бабушка...
- Что? - переспросила мама и вырвала у меня трубку.
Она слушала бабушку и ничего не понимала.
- Мама? - переспросила она.
- Олюшка, ты только рыбку запеки в духовке, как ты делала на Левочкин День Рождения, помнишь? Вот так с лимоном, помидором, очень хочется. Сделаешь завтра, ладно? А сегодня принеси чего-нибудь домашнего, - бабушка говорила так громко, что я слышал каждое слово.
- Как ты себя чувствуешь? - наконец догадалась спросить мама.
- Как ни странно хорошо, - ответила бабушка и повесила трубку.
- Что случилось? - дед бодро выскочил из своей комнаты и я понял, он специально не подошел к телефону, он специально ждал, когда мы поговорим и подадим ему новости на блюдечке. Он ожидал увидеть нас в слезах, маму рыдающей от горя, но мы улыбались, глупо и счастливо.
- Мама звонила, она рыбы просит, - бросила деду моя мама, словно ничего такого и не произошло, а все в порядке вещей.
- Танька? - переспросил дед, не веря, думая, мы его разыгрываем.
- У меня другой матери нет, у тебя, может жена еще имеется? - мама усмехнулась и побежала на кухню.
Уже через неделю бабушка была дома. Она выздоровела так же внезапно и загадочно, как и заболела. С дедом она почти не разговаривала и он ее стал немного побаиваться. Появилось в ней какая-то нездешность, загадка и тайна, смотрела она на него порой так, словно знала нечто, что давало ей власть над всем миром. Дед бесился и говорил, что весной он закроет навесом весь двор и что любая свободная от тени земля должна приносить доход, поэтому никаких цветочков, только овощи или клубника. Бабушка пожимала плечами и говорила, что ей все равно.
Дед обещания не сдержал. Весной, в самом ее начале его стукнул инсульт, обширный, тяжелый, он пролежал несколько дней в больнице и умер. Как это пишут в газетах: "не приходя в сознание." Попрощаться мы с ним не успели. Уже после похорон, уже когда мы собирались поминать его сороковой день, когда бабушка перебирала его вещи и сказала, что вот это новое одеяло можно отдать сумасшедшей Кирилловне, я вдруг вспомнил тот день, те розы и что именно сумасшедшая сказала деду. Вспомнил и тут же пересказал бабушке и маме.
- Думаю, нам надо ее навестить, - твердо сказала мама.
На поминки всегда много готовят, никогда не знаешь, сколько людей придет и как есть будут, поэтому у нас осталось всего столько, что нам не осилить. Мама налила борща в трехлитровую банку, положила в пакет мяса и пюре, конфет и печенья, бабушка взяла одеяло и новые полотенца и мы втроем отправились в гости к Анне Кирилловне.
Никто никогда не был у нее в гостях, не возникало такого желания. Забор - высокий и когда-то добротный, сейчас почти завалился, калитка была вечно открыта и все заросло кустами бузины и сорняками в рост человека. Какие там гости! Если кто-то ей и помогал, то все передавал на улице или оставлял около калитки.
- Мам, может не надо заходить, - мне не хотелось лезть через эти заросли, почти подлесок, да и неудобно к человеку без приглашения заявляться.
- Надо, - мама открыла ветхую калитку и первая смело вошла во двор, потом бабушка и замыкал шествие я - Лев - защитник! И смех и грех, как говорится!
Думаю, мы все ожидали увидеть грязь, разруху, запустение, гору ненужных вещей и были даже не поражены, это чувство словами не передать. Вот, к примеру, представьте. Входите вы во дворец, как в сказке, а в главной зале стоит корова и хозяйка вся в перстнях и шелках ее доит. Представили? Неуместность - вот то слово, что я искал! Вот так случилось и во дворе сумасшедшей Анны Кирилловны. Полная неуместность и обманутые ожидания ждали нас в глубине двора. Эти заросли были, как выяснилось, маскировкой, сразу за ними шел аккуратный, невысокий заборчик (двор во дворе, так получалось?), такой ладный и надежный и калитка была, все в полном порядке. Мы стояли около этой калитки, как три дурня, не зная, что делать дальше, не решаясь войти в чистый, уютный дворик, где около дома... Бабушка захрипела, я испугался, что у нее инфаркт, но она дрожащей рукой показывала на лавочку около дома, над которой, словно навес, вились две розы - розовая и алая. Бабушкины розы, те самые. Они цвели пышно, рьяно, буйно и бабушка, решившись, открыла калитку и пошла к своим розам. Мы с мамой потоптались у калитки и пошли следом. Бабушка гладила цветки и что-то им шептала.
- А я говорила ему, что это твоя душа, - Анна Кирилловна неожиданно появилась из-за розовых кустов, - а у него самого душа черная была, злая, извести он тебя хотел, его демоны надоумили.
- А вы... - начала бабушка.
- А я тебя спасла. Розы поначалу не хотели приживаться, болели, я их пока уговаривала и ты болела, а как они согласились у меня расти, ты поправилась.
- Вы порчу на деда навели? - вырвалось у меня, потому как это напрашивалось само собой.
- Глупости, мальчик, я так не умею. Просто розы на него разозлились, вот и укололи, да и за хозяйку им стало обидно, - она это сказала так уверенно, что я поверил. Это потом я уже нашел несколько разумных объяснение произошедшему, но тогда поверил.
- Розам обидно? - переспросила мама, видимо тоже сильно в этом сомневаясь.
- Или не розам, - охотно изменила мнение Анна Кирилловна, - но это как качели. Ваш дед их раскачал, да и стал под ними, вот ему и прилетело, - закончила она совсем непонятно. Мы переглянулись.
- Да кто из нас псих, вы или я? - начала терять терпение Анна Кирилловна, - жизнь, как маятник, качнулся сильно в одну сторону, качнется и в другую и не надо равновесие нарушать. Можно, но до определенных пределов.
- И кто их определяет? - спросил я, уверовав, что странная тетка знает ответы на все вопросы.
- А хоть бы и я! - ответила сумасшедшая и позвала нас в дом. Я уже ждал еще одной неуместности и собирался увидеть хоромы, полные сказочных богатств, но снова разочаровался. Мебели мало, все очень скромно, только на одну стену стеллаж, а там чего только нет: и посуда - целая и разбитая и игрушки и вещи и безделушки и книги. Глаза разбежались от этой мешанины вещей, от их разномастности и несочетаемости.
- Что это? - я не смог сдержаться.
- Души людские, - просто ответила Анна Кирилловна и сказала, что сейчас она нас угостит чаем с конфетами.
- Как моя? - спросила бабушка.
- Да, как твоя.
- У каждого человека душа в вещи или в растении? Так? - заинтересовался я, думая, где же скрыта моя собственная.
- Нет, конечно, - фыркнула сумасшедшая, доставая сомнительные конфеты в потертой коробке, - есть люди, которые так любят что-то, вот как твоя бабушка розы, что сами того не ведая, душу туда и прячут на хранение. Оно и верно! Ведь если бы моя душа была где-нибудь спрятана, когда муж и дочки погибли, то не стала бы я душевнобольной, души бы не было во мне, но она была и я заболела, - путано объяснила Анна Кирилловна, открыла коробку, увидела, что конфеты изъедены голодной молью, вздохнула и сказала, что сладкого нет.
- Мы принесли, - спохватилась мама и стала выкладывать на стол пакеты и банку с борщом.
- А я очень голодная, - призналась Анна Кирилловна и так жадно посмотрела на продукты, что у меня сдавило горло. Я тогда подумал, что это неправильно, когда человек недоедает и смотрит вот так на еду. Так голодно. Я посмотрел на сумасшедшую, словно видел ее впервые. Она была истощена, худа и я так и не понял, почему никто этого не замечал раньше, почему мы все не видели, что она если и не голодает, то ест очень плохо и мало. Она словно была невидимкой, тенью, бестелесным призраком, бродящим по городу. Ее все видели, но никто не замечал, не обращал внимания, она ведь никогда ничего не просила. Мы с мамой переглянулись и я понял, она подумала о том же и теперь если не каждый день, то несколько раз в неделю, мы по очереди будем приносить сюда супы и борщи в банках, котлеты, фрукты и овощи.
- Мам, как ты думаешь, там действительно души, в тех старых вещах?
- Нет, Лешик, думаю, она сильно больна, но, видимо, иногда что-то видит и понимает, поэтому и спасла бабушкины розы, - ответила мне мама. Мы возвращались домой вдвоем, бабушка осталась в гостях у сумасшедшей, сказала, поможет ей с огородом. Но мне показалось, она просто хотела побыть около своих роз, около своей души.
С тех пор прошло много лет. Я вырос и стал настоящим Львом - защитником семьи, как мама мне и предсказывала. Я женился и купил машину, все как полагается, как говорил тогда дед. Вот только навес мы не стали делать. В палисаднике все также растут розы и на месте тех самых - алой и розовой - тоже розы, те самые. Мы не стали их опять выкапывать, бабушка просто срезала черенки и с тех самых пор, когда наш двор зацвел и заблагоухал, как прежде, сил у мамы и бабушки прибавилось. Они сейчас живут вдвоем, но мы с женой часто навещаем их и наше самое любимое время года - поздняя весна, когда цветут розы, словно навесом укрывающие наш двор. Анна Кирилловна все также бродит по нашему городу с сумкой на колесиках, мы часто навещаем ее, а еще мы все храним нашу тайну. Тайну людских душ, роз и того, что произошло много лет назад.