И вот в этот момент он решил, что сойдёт с ума, что нельзя так с живым человеком, кругом обман. И не хочет ни видеть, ни слышать, ни понимать. Хочет быть незаметным и тоненьким, как комар,
мельче точки, пшеничного зернышка в закромах.
Он держался, как мог, но его обступала тьма.
Впрочем, все по порядку. Стоял белолицый день. Схоронили на кладбище бабку, остался дед, а без помощи дед даже шапку не смог надеть, и не знал, где лежат сбереженья и паспорт где. Ни еды заказать, ни до блеска помыть казан, но сказал, что он сыт глупым городом за глаза. У него тут - хозяйство, корова, свинья, коза. А у них там - Самара, Калуга, Москва, Рязань.
А в углу в этом бабка любила носки вязать, и висели иконы, и пялились образа.
И живите вы сами в удушливых городах. У него тут в колодце вода, и в ковше вода. На двери - колокольцы, в окошке - лесная даль. Все равно умирают родные не навсегда.
Так что нечего, мол, причитать - ах, какой удар,
понаехали, черти, не деточки, а орда.
Уезжали, ругались и плакали. Плыл туман.
Внук осилил ЕГЭ, поступил в универ (физмат). Просто гордость семейства - не рокер, не наркоман, навестил бы в каникулы деда - уже зима. Дед, конечно, не сахар, не яблоко, не хурма. Дед, конечно, давно в совершенстве освоил мат.
Ну давай без отмазок, без этих твоих "ну, мам".
И, когда он добрался, решил, что сойдёт с ума.
Потому что на стук ему бабка открыла дверь. Дед насвистывал, как канарейка, и мучил дрель. И был с детства знакомый дом, и горел в нем свет. У кровати лежали очки и раскрытый Цвейг.
Внук держался, как мог, он пытался найти ответ,
только разве такое поместится в голове?
Он же помнит кресты, полотенчики, бас попов. А у бабки хватает и времени, и зубов. И походка крылата у бабки, и голос бодр, словно не было дней, целиком превращенных в боль,
и венки со словами не вешали на забор,
чтобы помнили долго-предолго, чтоб встретил бог,
чтобы с бабушкой выпил на брудершафт — чин-чин, пока дед сочиняет с паяльником умный чип, чтобы деду не холодно было уснуть в ночи, чтоб стучался мотор под рукой,
и мотор стучит,
чтоб ворчала жена по утрам, и жена ворчит.
И торчат проводочки, похожие на лучи,
в изоленте, синЕй неизведанной глубины.
Бабка мерно гудит сервоприводом у стены.
Внук бы мог осудить, но кому здесь слова нужны,
даже если они справедливы, они честны.
Бабка спит на кустарной док-станции, видит сны.
Парень молча проходит на кухню и ест блины.