Сдается мне, сложно придумать худшую ситуацию, чем конфликт двух главных принципов. Довольно продолжительное время я размышляла о том, что же мне следует писать далее: продолжение анализа Плана Реддла, на сей раз более углубленное и детально проработанное с точки зрения если и не Дамблдора, то хотя бы человека, который знает, чем там, собственно, дело кончилось, или реакцию Гарри на сон?
Первое вполне бы соответствовало выработанному не мной хронологическому принципу — раз уж я сижу над анализом сна, и мы остановились на снятии верхнего слоя с беседы Реддла и Хвоста, вполне логично было бы снять и слой средний, верно?
Однако здесь в силу вступает второй принцип работы — принцип минимальной осведомленности Директора. Если сейчас в нем допустить небольшую погрешность, собьется следом и принцип строгой хронологии — после чего окончательно собьюсь и я сама.
Нет, следует собрать себя в кучу и дождаться необходимого момента, чтобы выйти со своими выводами именно в нужное время. Посему сожмем волю в кулак и не станем с ходу раскрывать все карты, а, следуя принципу номер два, посчитаем пока, что никому, включая Директора, совершенно ничего о Литтл-Хэнглтонских делах неведомо.
13 августа часов в 5 утра в Литтл Уингинге просыпается Гарри — тело Фрэнка Брайса с глухим тяжелым стуком падает на грязный пол поместья Реддлов в Литтл-Хэнглтоне.
Гарри не может вспомнить, от чего конкретно проснулся — от ужаса, охватившего его, когда он увидел, что находилось в кресле, которое развернул Хвост, или от боли в шраме. Гарри не может вспомнить практически ничего конкретного из своего сна, кроме того, что в нем были Реддл, Хвост, большая змея и магл, которого Гарри не знал, и которого убили. Реддл, с трудом припоминает Гарри в конце концов, убил кого-то до того, как оказаться там, где он оказался, и замышлял убийство самого Гарри…
Тщательно поискав Реддла во всех углах, выглянув в окно и подозрительно оглядев улицу, Гарри перестает суетиться (а, собственно, чего вы хотели? в конце концов, Гарри 14, он полагает, что в злобном и враждебном магловском мире находится совершенно один, и знает, что в последний раз, когда у него болел шрам, Реддл набирал силу и был совсем близко) и делает нечто небывалое: пытается мыслить рационально. Дамблдор, Снейп, Люпин и Гермиона поняли бы мою шутку, ибо нет ничего более веселого, чем, будучи рационалом, наблюдать за потугами иррационала хоть на йоту приблизиться к рациональности.
И начинает подросток с того, что мысленно вычеркивает практически всех своих близких из списка тех, с кем он мог бы поделиться произошедшим, ибо не желает их волновать и волнуется, что его засмеют.
Да, Гарри по-прежнему остается самим собой. Он скорее пойдет искать Реддла по всему Литтл Уингингу сам, чем попросит помощи у преподавателей, потому что до сих пор никто из взрослых ему не помогал (или, по крайней мере, ему так кажется) и большую часть его жизни доверия не заслуживал. А те, кому в последние годы все-таки удалось его заслужить, были такими же подростками, как и он сам. И, что еще хуже, дорогими ему людьми. Поэтому Гарри бы скорее отважно понесся в библиотеку, чем посреди ночи растревожил бы Гермиону по поводу своего шрама.
Немного зависнув над воображаемой фамилией Дамблдора, мальчик вычеркивает и его. За прошедший год Директор, похоже, даже слишком хорошо научил подростка не полагаться на него в любую затруднительную минуту. Гарри взрослеет и уже с трудом может представить себе, как это — полностью вверять себя Директору. Стыдно, смутительно и немного страшно — а вдруг Дамблдор подумает, что у меня сдали нервы?! В то время как я совершенно спокоен!!!
Плохо, конечно, очень плохо. Ведь, если бы Гарри сообщил ему даже то малое, что мог припомнить о своем сне, Дамблдор получил бы всю информацию значительно раньше (в условиях Большой Игры и пара дней — большой срок), сумев сложить два и два достаточно быстро для того, чтобы обезопасить не только Гарри и не только других учеников. Но — вышло, как вышло.
Гарри требуется значительное количество времени, чтобы вспомнить о своем новом конфиденте и без всяких сомнений довериться ему. Ничего удивительного — мальчик не знал, что такое крестный (родитель), в течение 13 лет, и просто не мог привыкнуть к этому знанию за каких-то девять недель. К тому же, с начала летних каникул Сириус написал Гарри лишь два письма. И то — одно ответное, а второе — вместе с тортом ко дню рождения.
Можно, конечно, подумать, что с каких-нибудь Багам письма Звезды просто долго идут (огроменные тропические птицы, доставлявшие письма, не водятся ни в окрестностях Хогвартса, ни в старой резиденции почтенного аристократического семейства Блэк, посему намек на то, где сей бандит с подлинным аристократическим размахом и нехилым версальским вкусом провел лето после Азкабана, вполне себе непрозрачен). Впрочем, о причинах сей скупости в корреспонденции и о том, как она соотносится (и соотносится ли вообще) с летательными характеристиками яркоокрашенных больших тропических пернатых — немного позже.
Гарри ни словом не говорит в письме о том, что видел во сне. Ему не хочется, чтобы крутой крестный подумал, будто он взволнован или еще что-то (напуган, к примеру — нет, ну вы что!). Впрочем, если прочитать послание мальчика внимательно, станет сразу видно: все в нем выглядит так, будто Гарри взволнован, но очень хочет это скрыть. То есть именно так, как подростку не хотелось, чтобы оно выглядело.
«Хотя этим утром случилось нечто странное. Мой шрам заболел снова. В последний раз это случилось из-за того, что Волан-де-Морт был в Хогвартсе. Но я не думаю, что он может быть где-то рядом сейчас, верно? Не знаешь, может, шрамы от проклятий болят несколько лет спустя?»
Нет лучшего способа показаться глупым, чем лезть из кожи вон, чтобы таковым не показаться, воистину. Шрамы от проклятий болят несколько лет спустя просто так… надо же…
Ну ладно, ладно, это же Гарри. Ему простительно. За то, как говорится, и любим. Мальчик вынесет многое, прежде чем по-настоящему обратится за помощью. Ему стыдно за самого себя. За то, что напугался. За то, что нуждается в поддержке значимого взрослого. В четырнадцать-то лет. Сей акт не мальчика, но мужа.
В конце письма милый, добрый и мудрый Гарри желает Клювокрылу хорошего времяпрепровождения, что лично меня всякий раз трогает ровно в той же мере, что и веселит. Я полагаю, великий конспиратор Сириус, отправляющий огромных тропических птиц Гарри, но упорно отказывающийся писать, где он находится (а то вдруг же письмо перехватят-то!), мог бы гордиться великими конспираторскими способностями своего крестника.
Я имею ввиду, не могу не заметить, как невыносимо тяжело было бы, скажем, какому-нибудь Министерскому работнику, захоти он того, выследить огромную тропическую птицу с ярким оперением, покидающую пределы пригорода Лондона (в котором из всех волшебников — только Гарри) и движущуюся к себе на родину.
Впрочем, стараниями Дамблдора, вряд ли кому-нибудь из Министерских могло даже в бредовом чаду прийти в голову, что Гарри Поттер поддерживает связь с маньяком, который за ним охотится.
Кроме того, полагаю, благодаря своим наблюдателям, Дамблдор в курсе, птицы какого вида летают к мальчику и от мальчика на летних каникулах, и, хихикая над уровнем активности мыслительного учеников, предпринимает все для устроения Министерским и иным сильнейшего эффекта Канзас Сити Шаффл — пока все смотрят налево, птичка летит направо.
Утром 13 августа, однако, срочная отправка письма в сторону, из которой Гарри дважды прилетали тропические птички, станет началом крупномасштабной операции по быстрому сворачиванию шезлонгов, зонтиков и красных шорт в горошек и спешному перемещению некоторых фигур для принятия новой дислокации на игровой доске.