Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть11
Часть 12 Часть 13 Часть 14
Первая часть повести
￬
Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Окончание
Маджид открыл дверцу машины, подал Веронике руку. Она несмело огляделась. Маджид подбадривающе улыбнулся. И Вероника перешагнула порог дома. Пожилая, но очень красивая женщина, так похожая на Маджида, склонилась над ребёнком, что-то ласково напевала или приговаривала, кормила малютку из бутылочки. Потом бережно положила ребёнка в кроватку, выпрямилась, и только теперь заметила Маджида. Перевела внимательный взгляд на девушку, потом посмотрела на малютку, с грустной улыбкой покачала головой. Узкой ладонью – пальцы её украшали изящные дорогие перстни – смахнула слезинку. И вышла. Маджид держал малютку на руках, едва заметно убаюкивая. В чёрных глазах – необъяснимая боль. Вероника остановившимся взглядом смотрела на ребёнка. Золотистые волосики, золотистые бровки... Затряслась в неудержимом плаче. А Маджид тихо спросил:
- Вы уже дали девочке имя?
Вероника закачала головой. Маджид осторожно передал ей малышку. Перевёл дыхание, грустно улыбнулся:
- Я звал её Лиллит. Это по-сирийски значит – ночная... У нас такие красивые ночи. Особенно сейчас, когда распускаются дикие розы.– Говорил почему-то беспомощно, прикрывал глаза ладонью. – Я… очень привык к ней за эти три дня, – Маджид доверчиво посмотрел в Вероникины глаза.
Лиллит?.. Какое красивое, ошеломительно красивое имя! У Вероники перехватило дыхание. Да! Пусть её девочка будет Лиллит! Она уже, наверное, привыкла к этому имени... И теперь жалко называть её по-другому.
...Вероника старалась прикрыть Зейнеб. Но этого не надо было. Зейнеб сосредоточенно свела тонкие чёрные брови, казалось – она считает про себя секунды. Была собранной и строгой. Колонна боевиков едва показалась. А правительственные войска под надёжным прикрытием наших военных тоже двигались к Пальмире. Надо было до невероятной точности просчитать время и расстояние между колоннами, чтобы взрыв пришёлся на колонну террористов. Всё это много раз было просчитано в лагере. Вероника сумела выяснить, в какое время колонна боевиков подойдёт к Пальмире. Когда у неё это получилось так безукоризненно, Валюшка решилась. Сказала Маджиду о своей беременности, улыбнулась его плохо скрытой растерянности:
- У Вас будет настоящая разведчица. – Показала глазами на Веронику. – А я лётчица. И мне пора возвращаться.
У хрупкой Зейнеб рука не дрогнула. Но волна взрыва сбила её с ног, она упала, прикрывая лицо руками. Вероника склонилась над ней. И в последнюю секунду – перед следующим взрывом – Настя прикрыла собой подруг…
Подполковник Сергей Вершинин успел посадить самолёт. Дотянул до Эш-Шайрата. В воздухе сумел остановить немыслимо шальное кружение, сумел справиться со скоростью, уже ставшей почти бесконтрольной. Глаза заливала кровь. Подполковник, теряя сознание, улыбался: и здесь, на земле, он видел зелёные глаза девчонки в лейтенантской форме, и ему хотелось целовать эту девчонку… Не в сверкающем небе, а здесь, на земле… А ещё... Он успел посадить самолёт! Ещё полетаем!
К Сане с Василием вышла Марина Михайловна. Вытерла лоб.
- Что-то очень сильно держит подполковника на этом свете.
Василёк и Саня переглянулись, в один голос, уверенно сказали:
- Настька!
…Вокруг спортплощадки на Хмеймиме цвела дикая роза. Лётчики играли в футбол. А с наступлением темноты – как-то само собой получилось – начались танцы: подошли медсёстры из госпиталя, девушки из магазина и столовой. Василий сидел на траве, смотрел на Саню и Марину Михайловну – они танцевали, не поднимая друг на друга счастливых глаз… Василий улыбнулся: Сане удивительно шли капитанские погоны. После уничтожения стратегической базы боевиков они с Саней оба получили звание капитана...
От остановившейся машины к площадке шёл сирийский офицер. Он бережно вёл девушку в чёрном хиджабе. На них сразу обратили внимание. Заместитель командира эскадрильи, майор Савельев, был знаком с приехавшим офицером Вооружённых сил Сирийской Арабской Республики. Они поздоровались за руку, дружески заговорили. На девушку в хиджабе смотрели с нескрываемым интересом. Офицер на секунду остановил мелодию, негромко, с акцентом сказал:
- А сейчас… белый танец!
Девушка в хиджабе благодарно улыбнулась, что-то тихо сказала офицеру. И медленно пошла к Василию. Он встал. В целом мире для него остались эти родные тёмно-карие глаза. И он, не отрываясь, смотрел в её глаза. Хиджаб упал с её головы, освободил волну чёрных волос. Волна эта укрыла Валюшку ниже плеч. Василёк вдыхал такой родной запах её волос… А она целовала его прикрытые влажными ресницами синие-синие глаза… Положила руки на погоны, ласково погладила плечи. Вздрагивающим голосом протяжно сказала:
- Каапиитааан!..
А он положил ладони на её живот. И сразу услышал… Замер, задохнулся от прилива такой долгожданной нежности. Недавний ночной вылет… Когда он чувствовал, что с Валюшкой ничего не случится, раз стучит его сердце – у них с Валей сердца едины, и его сердце просто бы остановилось… а он в грохоте ослепительно ярких вспышек ночного неба слышал, как стучат их с Валюшкой сердца. Он чувствовал, что вместе с их сердцами теперь стучит ещё одно, совсем крошечное… С мальчишеской уверенностью, гордо сказал:
- А я знал!
И снова было то, что им так нравилось… что принадлежало только им, что знали только они – о своей нежности. И было впервые: впервые его ошеломляющая бережность делала его силу трепетно сдержанной. Тем слаще накатывали волны…
Валюшка хозяйничала в их с Васильком комнате. Категорически отказалась улетать домой – сказала, что их с Васильком дом здесь, и рожать она будет здесь. Как все жёны офицеров – не она первая. Капитан Морозов страшно волновался, но тоже не представлял, как можно им с Валей расстаться.
Ещё перед рассветом Валюша поняла, что начинается… Что время пришло. Сегодня были полёты. Валюшка сдерживалась от боли, прикусывала губы, готовила Васильку завтрак. Василий с тревогой вглядывался в её совсем потемневшие глаза:
- Валюша?..
Она улыбнулась сквозь боль:
- Нет, нет… Ты иди, Василёк. Вечером встретимся. – Поцеловала его: – Я люблю тебя!
Она совсем не хотела, чтобы её Василёк всё видел… и слышал. Она справится сама, это – её дело.
Заглянувшая проведать Валюшку Марина Михайловна охнула, торопливо помогла собраться.
- Это ты… с самой ночи?!..
Валюшка всегда гордилась, что не боится, легко переносит любую боль. Но так больно не было никогда. Такой боли она просто не знала – не знала, что боль такая бывает на свете. И всё равно улыбалась – вспоминала, как его пальцы ласкали… какая это была непередаваемая сладость. Тогда он впервые заговорил о её беременности – так наивно, по-мальчишески тревожился: говорил – какая она… маленькая. Валюшке тогда и смеяться стыдливо хотелось, и плакать – счастливо. А брови его изламывались – от будущей, такой неизбежной Валюшкиной боли…
Ох, как хорошо, что он сейчас летает. Высоко. И не видит, как Валюшка изгибается от боли. Не слышит, как закричала Валюшка – не выдержала, искусала губы в кровь. И в этой боли и крови… за эту боль и кровь – чувствовала… как любит своего Василька совершенно неизмеримой никакой болью любовью, и была счастлива от этой боли – потому что боль эта являлась продолжением и свидетельством их любви…
А сыночек показался ей совсем крошечным. Она закрыла глаза, представила, как бережно будет держать его в своих ладонях Василёк. Смотрела на сыночка: такие неожиданные на смуглом личике синие-синие глаза… Тихо, счастливо сказала:
- Ва-си-лёк…
Капитан Морозов прибежал в госпиталь поздно ночью. Опустился на колени перед кроватью. Валюша потянулась к его губам.
- Я сильная. И мне совсем не было трудно. – Потом честно призналась: – Только когда схватки… – Вздохнула, прошептала: – Больно…
Это крошечное сердечко, которое капитан Морозов вдруг услышал там, в гремящем и сверкающем над провинцией Дейр-эз-Зор ночном небе, сделало их с Валюшкой самыми-самыми родными людьми. Маленький сыночек, которого Валюшка уже называла Васильком, своим появлением на свет навсегда сроднил их и так единые сердца.
Дома капитан держал сына на ладонях. Он был таким маленьким, совершенно невесомым, и в то же время Морозов ощущал его крошечную головку, задыхался от того, что чувствует ладонями эту невесомость.
Командование разрешило капитану Морозову один день побыть дома – в связи с рождением сына. И целый день Валюша не могла забрать у него сына. Капитан расставался с ним только тогда, когда малютку надо было кормить. И то – стоял рядом на коленях, целовал Валюшкины руки, головку сына. А потом снова держал его в своих ладонях – крошечного сыночка. А сыночек поразительно осмысленным синим взглядом смотрел на него, и был им самим, капитан Морозов думал, что сын – это он, и это было так удивительно, так непостижимо, и в то же время так понятно: крошечный сыночек – их с Валюшей повторение. Повторение его синих глаз, повторение Валюшкиной смуглости. Повторение их с Валюшей сердец. Это была их с Валюшкой любовь, неповторимая во всей Вселенной нежность их ласк.
Валюша готовила ужин, гладила его форменные рубашки, ходила на цыпочках – чтобы не нарушить, не потревожить любовь отца и сына, их единство в этом мире. Вздохнула – надо было укладывать малютку спать. Уговаривала Василия прилечь, положить сына рядом. А он смотрел умоляюще:
- Я ещё немного подержу его. Смотри, он так хорошо спит у меня на руках.
Он просто не мог представить свои ладони без сыночка. И маленький Василёк открывал глазки, и словно говорил:
- Ты здесь… Мы теперь с тобой вместе.
Наконец, Валюшка не выдержала. Прижалась к Васиному плечу, задумчиво улыбнулась:
- Капитан Морозов... а кем станет Ваш сын?
Капитан Морозов заносчиво, совсем по-мальчишески вскинул голову:
- Лётчиком, конечно!
- Вот-вот, – Валя перевела дыхание. Строго свела брови: – А будущему лётчику надо привыкать к дисциплине и порядку. Вот рожу тебе девчонок... будешь их на руках носить.
Осторожно, но решительно забрала маленького Василька, положила в кроватку... Ей – просто-напросто! – уже давно хотелось... чтобы Василий её целовал. Хотелось чувствовать его бесстыдные руки – она вся дрожала, так хотелось его прикосновений. А ещё хотелось ласкать его, синеглазого, бесконечно родного, любимого своего Василька. Она помнила, как металась долгими ночами, как до боли во всём теле хотела его ласки, как плакала, что её нерастраченная нежность уходит вместе с этими ночами. А ей хотелось ласкать его, хотелось сводить его с ума своей нежностью, чтобы он вскрикивал от сладости… И сейчас он лежал, совершенно ошеломлённый её ласками. А ей, сквозь стеснение своих таких откровенных ласк, хотелось угадывать его желания, исполнять их... и сводить его с ума...
...Маджид докладывал своему руководству, что лагерь боевиков, где занимались подготовкой будущих шахидов, полностью уничтожен. Этому способствовали действия лейтенанта российских ВКС Морозовой, а также двух заложниц лагеря – Зейнеб и Вероники. С тех пор, как лейтенант Морозова стала заниматься в лагере психологической подготовкой девушек-смертниц, выходило так, что взрывалось совсем не то, что должно было взорваться... и девушки не отправлялись в райский сад, а просто возвращались к обычной жизни. Неоценимую помощь в том, чтобы девушки-заложницы умело выполнили задание – с точностью до наоборот, чтобы на воздух взлетали не колонны военнослужащих правительственных войск, а боевики со своей техникой, оказала неожиданно появившаяся в лагере инструктор Рощина. К сожалению, по имеющимся сведениям, лейтенант Рощина была смертельно ранена во время последней операции. Девчонок спасла, а сама… ранение в голову оказалось несовместимым с жизнью.
Руководство сирийской контрразведки выразило желание продолжать сотрудничество с лейтенантом Валентиной Морозовой. Маджид развёл руками... потом серьёзно сказал, что занимается подготовкой будущей контрразведчицы – работы впереди предстоит очень много.
… - Как хорошо, что рана пришлась на затылок! – это была первая мысль, когда Настя пришла в себя. И – срочно, просто безотлагательно! – Насте понадобилось зеркало. Внимательно осмотрела лицо – нет, всё в порядке. Ей хотелось быть для него, подполковника Вершинина, самой красивой. А огромный рубец на затылке... поменьше – вот здесь, на виске… так не видно же под её густыми волосами. Особенно – если вспомнить изумлённый взгляд чёрных глаз Меджида: Валя привела его к Насте в госпитальную палату, чтобы он убедился своими глазами – лейтенант Рощина жива...
Она встала с кровати – сильно кружилась голова. Но Настя знала, что в госпитале лежит подполковник Вершинин. И ей надо было срочно увидеть его, и срочно было надо, чтобы он увидел её.
Сергей смотрел в её зелёные глаза, а она не опускала их – с обычным затаённым кокетством. Сейчас она тоже смотрела в его глаза, и в них он видел тревогу, а ещё – такую простую ласку. Вершинин сжал её руку:
- Ты... полететь захочешь выше...
Пустыней неба огневой...
Вздохнул:
- Забыл... чьи стихи.
Настя улыбнулась:
- Так Вы, товарищ подполковник, ещё и бывший двоечник... Это стихи Александра Блока.
Сергей не выпускал Настину руку:
- И ты... любишь бывшего двоечника?
Настя склонилась над ним, смело поцеловала в губы. Потом медленно целовала его виски с заметной сединой, прикрытые глаза...
Валентине присвоили звание старшего лейтенанта – за успешное сотрудничество с сирийской контрразведкой и умелые действия по уничтожению лагеря боевиков. И Настя совсем не завидовала подруге, и это было так непривычно легко – она просто радовалась за Валю, хотя сама она получила выговор за самовольно покинутую территорию авиабазы. Правда, и благодарность получила – и от своего командования, и от руководства сирийской контрразведки, но с повышением в звании командование решило не спешить – лейтенанту Рощиной следует обратить серьёзное внимание на свою дисциплину.
А ещё Настя радовалась, что к майору Славину, командиру их военно-транспортного Ил-76, вернулась его Вика, и они ждут ребёнка...
И была свадьба – здесь, в городке лётчиков, на авиабазе. Теперь уже полковник Вершинин держал на руках свою жену, зеленоглазую девчонку в кружевном белом платье. Целовал – думал, что незаметно – шелковистые пряди её русых волос. А она стеснительно прикрывалась фатой. И хоть было это на земле, а не в небе, полковник не чувствовал земли под ногами.
А потом Настя взяла на руки своего крестника, маленького Василька. И полковник Вершинин откровенно обалдел от такой картины… От того, что может быть и такое: его Настя с ребёночком. Что-то мир закружился – как тогда, в самолёте. Но полковник Вершинин и сейчас справился. Впереди была ночь... и много ночей. И в одну из их бесконечно счастливых ночей… такой обычной и вечной тайной под Настюшкиным сердцем появится малыш. Сергей не дышал, смотрел на жену. А она заботливо поправляла голубенькое одеяльце, тихонько убаюкивала малютку. Поднимала на мужа счастливые глаза, и от их света, полковник Вершинин чувствовал, опять начинало кружиться всё вокруг, а родные эти глаза говорили ему: да, то, о чём ты думаешь – может быть. Обязательно будет.
Василька недавно крестили здесь, на Хмеймиме, в полевом храме в честь иконы Божией Матери «Благодатное небо». Теперь Настя и Саня – крёстные.
Капитан Морозов ждал, как мальчишка-третьекурсник. Как тогда, в училище, затаив дыхание, ждал смуглую девчонку-первокурсницу, что через весь зал шла к нему – пригласить на белый танец. И сейчас Валюша, самая родная, шла к нему через всю спортплощадку. Белый танец закружил их под звёздным небом, в аромате сирийской дикой розы. Василёк и Валюша, казалось, не касались земли. И их любовь была спасением и защитой всем, кто взлетает здесь в небо, всем, кто ждёт лётчиков на земле. Всем, кто любит.
Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть11
Часть 12 Часть 13 Часть 14
Первая часть повести
￬
Начало Продолжение Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Окончание