Приветствую Вас, Уважаемые читатели! Хочу рассказать Вам небольшую историю, случившуюся в самом начале войны с известным советским композитором Михаилом Николаевичем Симанским. Даже очень известным в мировом музыкальном сообществе. Мы все знаем о нём мало лишь потому, что музыку писал он исключительно симфоническую, а это, к сожалению, не для массового слушателя. Да я и сам все эти симфонии не жалую - то ли дело музыка эстрадная. Но у меня нет цели восполнить пробел в Ваших знаниях об этом незаурядном человеке или ознакомить с его творчеством. Об этом пусть пишут специалисты. Вернее они уже написали. Мой рассказ не об этом. Так вышло, что я был знаком с Михаилом Николаевичем лично и знал его не как композитора, а как обычного человека. Ну может не совсем обычного, но тем не менее эпизод, о котором я хочу Вам рассказать, не связан с его профессиональной деятельностью. Это вообще скорее о гримасах судьбы рассказ. Или о чудесах!
Первого июля 1941 года, студент второго курса Ленинградской консерватории М. Н. Симанский пошёл добровольцем на фронт. Чуть больше месяца спустя, 8 августа, полк в котором служил будущий композитор попал в страшную "мясорубку". Из нескольких тысяч человек в живых осталось лишь 27... Сам Симанский был тяжело ранен и, провалявшись несколько дней на поле боя, обнаружен и доставлен в полевой госпиталь. Дальнейшее повествование излагаю от первого лица.
Острый запах нашатыря неприятно ударил в ноздри и вернул сознание. Перед глазами замаячили какие-то расплывающиеся красные пятна на белом фоне. Пятна то приближались, то куда-то исчезали из виду, но тут же появлялись вновь.
- Вроде очнулся! - донёсся словно из далека до заторможенного сознания раненого высокий женский голос.
В глазах прояснилось и перед лицом бойца чётко обрисовалась белобрысая медсестра в заляпанном кровью халате.
- Что там? - без особого интереса спросил мужской голос.
- Андрей Евграфьевич, гангрена... - вздохнула женщина и кивнула на развороченную ногу солдата. - Вот, сами гляньте!
- Мда... - нахмурился пожилой майор в очках, близоруко осмотрев рану. - готовьте к ампутации! Благо ему сейчас и наркоз не потребуется.
Сестра кивнула и позвала санитаров, чтобы перенести бойца в операционную. Когда парня уложили на стол, он окончательно пришёл в себя и едва слышно прошептал:
- Что со мной, доктор?
- Тебя как звать-то, солдатик? - вопросом на вопрос ответил майор.
- Миша...
- Отвоевался ты, Миша... - вздохнул военврач, - гангрена у тебя. Ногу придётся ампутировать.
- Как?!... - вскинулся, было, солдат, но крепкие руки санитаров уложили его обратно. - Да кому же я нужен-то буду без ноги! Не дам!!!
- Ну-ну-ну! Успокойтесь, любезный. Молите Бога, что вообще живы остались... Весь Ваш полк там полёг. А нога... И без ног люди живут. Так что - давайте ему наркоз, Света, раз уж он очухался... будем резать. - подытожил майор и вышел из палатки.
Миша Симанский был человеком не притязательным, даже аскетом в своём роде, но существовали две вещи без которых он свою жизнь не мыслил. Не мог он жить без музыки и без женского внимания. И теперь, лёжа на хирургическом столе, где через несколько минут ему предстояло стать убогим калекой, он чувствовал как на него накатывают волны ужаса. Михаил на секунду представил, как ковыляет по Невскому на деревяшке рядом с красавицей-женой, известной оперной певицей и зажмурился. Ну нет, лучше сдохнуть! - обжигающей молнией пронеслось в голове раненого и, собрав в кулак невесть откуда взявшиеся силы, раненый боец отшвырнул от себя медсестру со шприцем. Тут же завязалась самая настоящая драка с набросившимися на него санитарами. Как ни пытались те скрутить разбушевавшегося бойца у них ничего не получалось. Михаил неистово отбивался, уползая в угол палатки и опрокидывая скудную мебель.
- Андрей Евграфыч! - выскочила с воплем на улицу медсестра, - Симанский с ума спятил!
- В смысле?! - удивленно приподнялся с лавочки отдыхавший между операциями военврач.
- В прямом! - заорала сестра. - Дерётся он!!!
- Ну уж так прямо и дерётся?! - Не поверил врач, - Ну, пойдём, посмотрим...
- Вот! полюбуйтесь! -всплеснула руками женщина, указывая на забившегося в угол солдата. - Ногу резать не даёт!
Державшиеся по одаль санитары в разорванных халатах дружно закивали головами, дескать, так всё и было. Майор сочувственно посмотрел на парня и строго спросил:
- Не дашь? - и, заметив как тот резко замотал головой, добавил, - значит, через два дня умрёшь...
- Пусть, всё лучше чем калекой жить!
Медсестра растерянно смотрела на майора, явно не зная что делать. Военврач глянул на бузотёра, потом на десятки других раненых, дожидающихся операций и махнул рукой.
- Что ж, вольному - воля! Нам с тобой рассусоливать некогда - вон сколько людей дожидаются. - и, повернувшись к санитарам, приказал: - В дальнюю палатку его отнесите, чтоб глаза не мозолил. Помрёт - закопаете.
- А делать с ним что?
- Да ничего не делать! Кормить не забывайте и всё на этом.
- И перевязки не делать? - переспросила сестра.
- И перевязки. Нечего на мертвеца бинты переводить! Живым не хватает. - сказал, как отрезал, военврач и указал на следующего пациента. - Заносите вон того лейтенанта с осколком в животе!
Что ж, его можно было понять. Да Симанский и понимал, и потому не обижался. Неминуемая смерть его не пугала - он боялся остаться калекой куда больше смерти. И потому даже обрадовался, когда его оставили в покое. Единственное, что мешало парню спокойно дожидаться своего конца, это не перестающая боль, пульсирующая в ноге и неприятный запах гниющего мяса. Перевязки-то ему не делали принципиально, а о морфии и вообще говорить не приходилось. Однако, к вони он быстро привык, а потом и боль перестала быть такой не выносимой. Нет, она не исчезла, нога продолжала поднывать, но боль потеряла свою остроту и стала в какой-то степени терпимой. Временами Михаил даже мог засыпать не надолго. Так, всеми забытый, он лежал уже больше недели, но почему-то не умирал, как пообещал доктор в погонах майора медицинской службы. Мало того, ему становилось лучше. Благо хоть кормить его не забывали! Хотя, кормить - громко сказано. Ставили раз в день рядом с тюфяком алюминиевую плошку с кашей и кружку с водой из колодца. В остальном, медперсонал упорно обходил строптивого пациента стороной.
Так продолжалось до тех пор, пока на раненого солдата случайно не наткнулся всё тот же майор, поставивший ему неутешительный диагноз. Увидев до ужаса запаршивевшего бойца в жутких гнойных повязках, военврач открыл, было, рот да так и остолбенел, узнав пациента:
- Симанский?! Живой???
- Так точно, товарищ военврач! - достаточно твёрдым голосом ответил раненый.
- Но... как?!! - растерянно бормотал майор, недоверчиво оглядывая больного. - А ну-ка, в перевязочную его... Да быть такого не может! Не может такого быть!!!...
Однако, как выяснилось, всё может быть в этой жизни и Михаилу Николаевичу не суждено было умереть от гангрены в одном из полевых госпиталей осаждённого Ленинграда. Наверное, случилось чудо, поскольку такая напасть не лечится и сейчас, спустя, без малого, восемьдесят лет. Вы не поверите, но пути Господни воистину неисповедимы и в далёком августе 1941 года, он сохранил для нас великого композитора. Когда сняли гниющие повязки, оказалось, что в ране солдата завелись черви(поскольку рану не обрабатывали), которые и съели поражённые гангреной ткани. По сути, плотоядные червяки вычистили рану будущего композитора и спасли ему жизнь....
Остаётся добавить, что из госпиталя Михаил Николаевич ушёл на обеих ногах обратно на фронт, где и воевал до самой победы - сначала в разведывательном батальоне, а после очередного ранения в дальнобойной артиллерии. Сами понимаете, что после того, что случилось с композитором под Ленинградом, ему сам чёрт был не брат.... Да он этого и не скрывал!
