- А, родственница припёрлась! Давай, давай сюда! Садись! На вот, выпей со мной. Чего нос-то воротишь? А-а-а, я и забыла – мы ж непьющие! А мы вот… развязали-с! Ха-ха-ха…
Я смотрю на её опухшее от недельного запоя лицо, заплывшие загноившиеся глаза, перекошенный в пьяной ухмылке рот, сальные нечёсанные волосы, багровый синяк во всё плечо, и меня коробит от жалости и презрения.
Всего две недели назад приходила я в этот гостеприимный дом, сидела вот за этим самым столом, покрытым белоснежной скатертью, угощаясь чудесными пирогами, наслаждаясь чистотой и уютом маленькой комнатки. А хозяйка, в синих спортивных брюках и белоснежной футболке, аккуратно причёсанная, суетливо крутилась вокруг меня, заставляя примерить кофточку, которую связала всего за два вечера. Красивую кофточку, с «косами», воротничком и манжетами, с изящными пуговками в виде розочек.
А сейчас в комнате полный раздрай: затоптанные дорожки; неприбранные кровати; пустые бутылки, валяющиеся повсюду; разбитые цветочные горшки, упавшие с подоконника, с завядшей геранью посреди пересохших кучек земли и глиняных осколков; окурки на всех горизонтальных поверхностях, даже на телевизоре… А на столе, за который меня так «любезно» приглашают – гора немытых тарелок, почерневшие бокалы, хлебные корки и надкусанные солёные огурцы, залитые компотом. Кажется, черничным…
Я вздыхаю и тихо говорю:
- Валь, иди спать.
Валя долго смотрит на меня, хочет что-то возразить, но потом согласно кивает головой:
- Да, пойду я, поваляюсь… что-то я разошлась…
Спотыкаясь и покачиваясь, она кое-как добирается до кровати и валится на мятые почерневшие простыни. Рядом, на диване, спит беспробудным пьяным сном мой двоюродный брат, Анатолий… Я, ещё раз горестно вздохнув, беру в руки веник и начинаю выгребать из комнаты последствия недельной пьянки. И опять думаю о том, как же люди становятся алкоголиками? Что их к этому толкает?...
Валя рано потеряла отца, ей и трёх лет не было. Осколок, поселившийся под сердцем пехотинца Василия Лапина в мае сорок пятого, убил его уже в мирное время.
Василий Павлович Лапин все четыре военных года «оттрубил» в пехоте, на передовой, пешком прошагал от Москвы до Берлина, уничтожая фашистов. Два раза на него приходили похоронки, но он упрямо выживал и шагал дальше. За эти четыре года Василий получил семь ранений разной степени тяжести, но самые тяжелые – в грудь и руку – на улицах Берлина, и еле-еле оклемался, провалявшись в госпитале до октября сорок пятого. Но он выжил и вернулся домой!
Уходя на фронт, он оставил дома беременную жену и трёхлетнего сына, но война делала своё чёрное дело и в глубоком тылу: получив первую похоронку, жена Татьяна так расстроилась, что преждевременно родила сына, который через неделю умер. А через два года умер и старший сын, Аркашка - от скарлатины.
Горевать о потерях Василию некогда было, он сразу же устроился работать на МТС, несмотря на то, что левая рука почти не работала, стал строить новую мирную жизнь. Жена Татьяна опять забеременела; Василий Павлович, как инвалид войны, выбил в леспромхозе лес на постройку дома – не вечно же им жить у тёщи?! – стал в свободное от работы время рубить сруб, ловко обтёсывая брёвна одной рукой. Но дом поставить не успел…
В сентябре сорок шестого Татьяна умерла от родов – ослабленный тяжелым трудом и пережитым стрессом организм не справился с такой нагрузкой. Василий загоревал, загулял по-чёрному, с горя пропил сруб; тёща, озлобившись на зятя, прогнала его из дома.
Подался Василий Павлович в город, устроился на фабрику, кочегаром. Там же, при котельной, и жил, в маленькой каптёрке. Питался в столовой, мылся на речке, частенько попивал горькую. Никому он был не нужен, и невест на него не находилось, при всём тогдашнем дефиците мужиков. Кто же пойдёт замуж за сухорукого хромого мужика, без жилья, да ещё и пьющего?
В январе сорок девятого у Василия «забурогозил» осколок в левой руке, он пошёл в больницу, где старичок-хирург, бывший военврач, вытащил-таки неспокойный кусок металла из руки пациента. Стал Василий Павлович ходить на перевязки, в процедурный кабинет, там и встретил свою будущую жену, Валину маму.
Надежда Иосифовна Иванова тоже провоевала все четыре года на передовой – с июля сорок первого по май сорок пятого. Сначала служила в армейском лазарете; потом, после тяжёлого ранения в ногу, была переведена на санитарный поезд. Поезд три раза бомбили фашисты, во время последнего налёта Надежда получила осколочные ранения руки и правой щеки. Последний год войны числилась в составе передвижного полевого госпиталя, где и получила последнее ранение – шальную пулю, прошедшую через плечо навылет.
После войны Наде и возвращаться-то некуда было. Отец умер ещё в тридцать пятом, мать скончалась в декабре сорок первого, сестры не стало в сорок третьем. В опустевший дом самовольно зашли эвакуированные, три семьи, и через год этот посторонний табор благополучно спалил чужую избу.
Но Надежда Иосифовна упрямо рвалась на родную Рязанщину, меняя попутки, поезда, подводы. В родное село прибыла поздним сентябрьским вечером сорок пятого. Переночевала у соседей, с утра сходила на кладбище, потом постояла у головёшек, что когда-то были родным домом. А после обеда подалась в город.
Устроилась Надя в хирургическое отделение районной больницы, медсестрой в процедурный кабинет. Сначала снимала угол у одной старушки, потом ей, как участнику и инвалиду войны, выделили комнату в деревянном бараке. Так и жила: работа – барак, барак – работа.
Женихи вокруг Надежды Иосифовны не клубились, нет. Да их и не было, женихов-то, многих война прибрала. У оставшихся в живых был огромный выбор; а у тех, из кого выбирали, выбора не было. Брали всяких – и хромых, и немых, и кургузых. Лишь бы в доме мужичок был.
А на Надю женихи не обращали внимания. Не отвечала она канонам красоты тогдашнего времени. В то время девки ценились полные, кряжистые, грудастые, с «мясцом». А Надежда Иосифовна была высокой, худенькой, с аккуратной маленькой грудью. Не добавляли ей шарма короткие седые волосы, шрам на щеке, хромота, и приобретённая на фронте привычка смолить махорку.
Надя с Васей быстро сговорились. Оба были измучены одиночеством и неустроенностью, хотелось, чтобы рядом был человек, о котором можно заботиться. И уже через неделю Василий перебрался в барак, собрав нехитрые пожитки: гимнастёрку, кальсоны, старый тулуп и кирзовые сапоги. Записываться молодые не стали, просто сошлись и стали жить вместе. Надя напекла блинов, наварила картошки, пригласила соседей. Посидели, попели песни, Василий откупорил бутылочку…
Больше Василий Павлович не выпил ни рюмки. У Надежды Иосифовны был стальной характер и железная воля, и спорить с ней было бесполезно. Она крепко взяла мужа в руки, отбила от него собутыльников, да и охоту выпивать отбила – семья стала расти.
В пятидесятом родилась Лида, в пятьдесят втором Валя, в пятьдесят четвёртом Надя. А в январе пятьдесят пятого Василий Павлович почувствовал себя плохо, отпросился с работы и пошёл домой. Идти было не очень далеко, но всё время в гору, он притомился и сел на лавочку, возле соседнего барака. Там его и нашли соседи, но он уже не дышал…
Осталась Надежда Иосифовна одна, а на руках три дочери, одна одной меньше. Чтобы прокормить семью, устроилась работать на фабрику, где платили больше, и обещали в скором времени квартиры. Так вот и выживали: Надя вкалывала на фабрике, подрабатывала уборщицей в клубе, по вечерам бегала по соседям, делала уколы и перевязки - за денежку, конечно; плюс ещё военная пенсия. В общем, неплохо жили. А жили бы ещё лучше, если бы дети получали пенсию за отца. Но брак был гражданский, а дети записаны на мать.
Сёстры росли, можно сказать, сами по себе – мать всё время на работе была. Но Надежда Иосифовна «держала» дочерей железной рукой. Никаких подружек, гулянок, компаний – школа, дом, хозяйство. За ослушание – ремень!
В шестидесятом Надя выхлопотала себе двухкомнатную квартиру в стареньком деревянном доме, и семья покинула девятиметровую барачную комнату, переехав на набережную реки Оки.
Рядом с домом был пустырь, и Надежда Иосифовна отгородила на пустыре огород – соток семь; рядом с огородом построила сарай, из всякого старья. Прикупила корову, двух поросят, кур, гусей – река-то рядом. В семье появились мясо, молоко, яйца. Само собой, за хозяйством приглядывали дочери, потому что мать всё время на работе крутилась.
Но со временем как-то само собой получилось, что всё хозяйство свалилось на Валю. Старшая, Лида, росла хрупкой, болезненной девочкой – то ангиной мается, то уши у неё стреляют, то воспаление лёгких подхватит, то ногу сломает; а Надя обнаружила большие успехи в учёбе – по всем предметам приносила пятёрки, каждый вечер подолгу готовила домашние задания. А Валя… так, рабочая лошадка: корову подоит, свиней накормит, огород выполет, гусей загонит… А тут и вечер.
Придёт Валя домой, а там Лида лежит, температурит; а Надя сидит за столом, уроки делает. Берет Валя в руки веник и тряпку, принимается за домашние дела – пол выметет, бельё постирает, посуду помоет, ужин сготовит… В общем, с малолетства она была к труду приучена, весь дом одна вела. А не сделаешь что-то – так мать хватает свой солдатский ремень, и давай дочь обхаживать! С мамой не поспоришь. Вот так и жили…
В шестьдесят седьмом году в семье Ивановых случилась трагедия, которая перевернула всю их жизнь. Младшая, Надя, не только хорошо училась, но и была сильной спортивной девочкой – быстрее всех бегала, выше всех прыгала, с лёгкостью тягала штангу. Учитель физкультуры, однорукий фронтовик Иван Семёнович, прочил Наденьке блестящее спортивное будущее. Поэтому он взял девочку под свою опеку, самолично тренировал, ласково называл дочкой, гладил по голове, частенько сажал на колени.
Ну, и досажался… Тринадцатилетняя Надя, наивная и совершенно безграмотная в половом вопросе, даже и не поняла, как забеременела! Да, что-то там с ней делал Иван Семёнович, но он говорил, что все отцы «такое» с дочерями делают. А ты же мне как дочка!
Надежда Иосифовна сразу поняла, что с Надей стряслось – она же медиком была. Схватила ремень, стала дочь пытать: как? откуда? с кем? никуда же не ходила… Правда выплыла наружу, Ивана Семёновича потащили в милицию (он через неделю повесился, не выдержав позора), Наденьку потащили в абортарий…
От боли, стыда и ужаса Надя тронулась умом. В операционную повезли перепуганную отличницу и спортсменку, а вывезли дурочку, не способную ни к работе, ни к учёбе – особу с женским телом и взрослыми инстинктами, но с умом пятилетней девочки.
И на Валю свалилась ещё одна обязанность – следить за сестрой. Удержать Надю в доме было невозможно, она рвалась на улицу, к мужской компании. А парни пользовались тем, что девушка не понимает происходящего: затаскивали Наденьку в подвал или в кусты, и всей компанией приходовали. Раздерут ей все органы вдрызг, её потом лечить приходится, а то и опять на аборт тащить. Чтобы этого не случилось, Валя брала в руки дубину и шла выручать сестру, раздавая удары налево и направо. А потом, этой же дубиной, гнала Надьку домой. Валя сильная была, плотная, в пятнадцать лет как невеста двадцатилетняя выглядела.
А Надежда Иосифовна так переживала из-за этого скандала, что у неё случился сердечный приступ. Подлечившись, она бросила работу, чтобы круглосуточно контролировать дочерей, не допустить больше никаких трагедий. В семье начался ад: всё с разрешения, шагу лишнего ступить нельзя, из школы на пять минут опоздаешь – ремня получишь…
В шестьдесят восьмом году, когда Вале исполнилось шестнадцать лет, умерла соседка Ивановых, Мария Семёновна. Хоронить её приехал племянник из Свердловска, тридцатидвухлетний Андрей Кривов. И так ему Валя понравилась, что он ни на шаг от неё не отходил.
Конечно, это заметила Надежда Иосифовна, и вцепилась в молодого человека мёртвой хваткой. А что, весьма перспективный жених: работает главным инженером в совхозе, симпатичный, хорошо одетый. А то, что он в два раза старше Вали, и уже разведён, Надежду Иосифовну не волновало. Скорее бы дочь в хорошие руки пристроить, чтоб не загулялась, не опозорила семью ещё раз. За Лиду мать не волновалась – за тощей плоскогрудой пигалицей ростом метр сорок шесть женихи табуном не ходили.
В общем, не спрашивая мнения Вали, мать с Андреем сговорились о свадьбе. А когда она попыталась возразить, Надежда Иосифовна схватилась за ремень…
Через две недели скорый поезд мчал новообразованную семью Кривовых за Урал, в Свердловскую область. Валю раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, она была рада вырваться из-под материнской сверхопеки, пожить своей жизнью, изведать мир; с другой стороны, ей хотелось любви и романтики, как и всякой шестнадцатилетней девочке, хотелось прогулок под луной, признаний в любви. А не вот так вот – просто сойтись с незнакомым человеком, как бык с коровой – раз, и готово! Хоть Андрей и симпатичный, но всё же… чужой.
На место прибыли тёплым августовским вечером, тихим и прозрачным. Валю сразу поразила красота здешних мест: бескрайние просторы, озарённые заходящим солнцем, позолочённые наступающей осенью; сопки, поросшие молоденьким леском; множество мелких озёр с кристально-чистой водой…
Дом у Андрея большой, на шесть комнат, светлая терраса с двух сторон дома. К дому примкнута кирпичная пристройка на две комнаты, в которой поселилась свекровь, чтоб молодой семье не мешать. Сразу видно, что здесь живут обеспеченные люди.
Стала Валя хозяйкой большого дома. Муж надарил ей подарков: пальто осеннее купил, сапожки, два платья, колечко. На работу не пустил, учиться не позволил. Сиди, мол, дома, меня люби, и я тебя любить буду. А Валя радуется – вот как хорошо устроилась: работать не надо, сиди себе, обед вари, да дома прибирайся! И чего от Андрея первая жена сбежала?!
Тут сказка и закончилась. Андрей денег Вале вообще не давал. Всё, что попросишь, купит, но сам. Или даст ровно столько, сколько потратить собираешься. И отчет потребует. Даже за копейку, потраченную на коробок спичек! И сам коробок обязательно показать надо…
А ещё муж оказался пьющим, а когда напивался, устраивал скандалы на пустом месте. Придирался к каждой мелочи, ревновал к каждому столбу. А потом и вовсе перестал деньги давать на хозяйство – крутись, жена, как хочешь, но чтоб обед на столе был вовремя!
Потерпела Валя такое положение вещей пару месяцев, а потом начала сама зарабатывать. Выучилась вязать, шить, плести корзины. Потом хозяйство развела - прикупила тёлочку, поросёнка, кур полон сарай навела, уток, гусей. Своими руками за сараем пруд выкопала, чтоб водоплавающей живности было, где поплескаться; сама же и сарай перестроила, чтоб места в нём побольше стало.
У Вали свои денежки в кармане завелись, и неплохие денежки. Андрею бы радоваться успехам жены, но он всё больше хмурился, стал говорить обидные слова, ходил обутый по дому, а потом тыкал пальцем на грязные следы, заставляя убирать. А вскоре и до угроз дошло! И Валя впервые в жизни психанула, решила подать на развод. Подсмотрела в соседней деревне домишко старенький, собралась уходить от мужа…
Узнав об этом, Андрей стал просить прощения, обещал исправиться. И Валя поверила, осталась жить с мужем. Только теперь уж умнее себя вела, писала ему список, чего купить надо. С мужа сахар, соль, крупы, мука, масло. С неё мясо, молоко, яйца, зелень, овощи. А ещё требовала от него, чтоб разувался в сенях.
Всё наладилось, жить стало легче, но ровно до того момента, как Валя забеременела. Ух, как она обрадовалась! Три года ждала этого момента, и дождалась! Но Андрей мало того, что не воодушевился от этой новости, а потребовал сделать аборт! Кричал, что ненавидит пузатых баб и кричащих младенцев, что у него уже есть дети, и ему больше нахлебников не надо! В общем, опять разругались, Валя снова собрала вещи…
И пошло: Андрей кидается Вале в ноги, та прощает, некоторое время живут в мире, потом муж срывается, всё начинается снова. А однажды до того упился, что ударил жену – сильно, наотмашь, так, что она отлетела к стене. И Валя опять психанула, ударила в ответ мужа, сильно ударила - сломала ему нос! Она же сильная была, в работу втянутая, руки крепкие.
С тех пор Андрей не бил жену, но скандалы устраивать продолжал. Орал, невесть что, позорил, грозил, но близко не подходил. Валя несколько раз собиралась уходить, но Андрей сразу бросал пить, просил прощения, и всё налаживалось. Правда, ненадолго…
Так и жили – ссорились, мирились, разводились, сводились. Ещё несколько раз Андрей нарывался на крепкий Валин кулак, стал бояться жены, грозя – издалека, конечно, - убить, покалечить, отомстить… И однажды отомстил: подло и вероломно подкрался сзади, и пырнул Валю в живот огромным кухонным ножом…
Полгода Валя провалялась в больнице: пятнадцать швов, дренаж, три загноения, бесчисленное количество уколов. Тогда она твёрдо решила уйти от мужа, но заявление в милицию писать не стала, уступив просьбам свекрови. И маме ничего не сообщила, писала в письмах, что всё в порядке у неё: Алёшка растёт, муж любит, свекровь жалует.
А Андрей, испугавшись содеянного, да ещё получив нагоняй от начальства, бросил пить, чуть не каждый день мотался к жене в больницу, просил прощения, сам ухаживал за Валиной скотиной, стал, наконец-то, заниматься сыном, которого раньше и не замечал. Но Валя была тверда – развод, и точка!
Пришла из больницы, собрала вещи, одела сына, присела в ожидании машины. Муж всё рядом крутился, просил одуматься, не разрушать семью. А потом исчез куда-то…
Тут машина подъехала, Валя схватила чемоданы с вещами, пошла к выходу, шестилетний Алёшка потопал за ней. Выходят в сени – а там Андрей на перекладине висит! Закричала она страшным криком, в сени заскочил шофёр, потом свекровь прилетела. Стали все вместе Андрея снимать с верёвки.
Сняли, откачали. Какой же после этого развод? Помирились, стали жить по-прежнему. Андрей пить бросил, стал жене во всём помогать, всю получку ей отдавать, слова ласковые говорить, заниматься с сыном – то на рыбалку его возьмёт, то в город, на каруселях покатать. Потом стал просить Валю родить ещё одного ребёночка.
Жизнь наладилась. Валя по-прежнему не работала, вела хозяйство. А хозяйство росло и умножалось: уж три коровы мычали в хлеву, три свиноматки блаженно хрюкали в клетках; к курам, уткам и гусям прибавились индюшки. А потом Валя решила прикупить породистого бычка на племя, чтобы покрывал всех коров в округе. За плату, естественно.
Купила бычка, выкормила. Уж такой красавец вырос – большой, белоголовый, умный! За Валей, как привязанный, ходил. Никого к ней не подпускал, словно не бык он, а собака сторожевая…
В июле семьдесят девятого у четы Кривовых родился второй сын, Андрюшка. Андрей по-прежнему не пил, уж третий год, занимался сыновьями, пока жена со скотиной возилась, помогал по дому, да и свекровь всегда готова была помочь. А Валя радовалась: вот оно, настоящее семейное счастье! Вот ради чего стоит жить!
Недолго она радовалась. Когда Андрюшке исполнился годик, чету Кривовых пригласили на свадьбу – у председателя совхоза сын женился. Вот там Андрей и «развязал». И понеслось: что ни вечер, то скандал и угрозы. Валя быстренько отведёт сыновей к свекрови, а сама в сарай бежит, прятаться. А к свекрови идти нельзя, иначе Андрей расколотит все окна в пристройке, чтобы до жены добраться, и наказать её. За что? А он и сам не знал…
Вот Валя и пряталась в хлеву, чтоб под охраной быть. Бык, Гришка, никого к ней не подпускал. Пару раз шуганул пьяного Андрея, чуть на рога не посадил, тот больше и не пытался с быком спорить.
Валя, конечно, могла мужа в дугу скрутить, и настукать ему по башке кулаком. Но после больницы что-то случилось с её психикой. Как только пьяного мужа увидит, так страх её и парализует. Руки ватными становятся, ноги бегут, сами не знают, куда…
Года полтора пряталась она от пьяного мужа в хлеву. За это время Гришка заматерел, стал огромным. И агрессивным. Раз хозяйку прижал рогами к стене сарая; два; три… И Валя стала бояться быка больше, чем мужа.
Пришлось Гришку на мясо сдать, и Валя оказалась совершенно беззащитной перед агрессивным мужем. К соседям бежать бесполезно – всё равно вытрясет, если не угрозами, то шантажом. Кто ж с начальством спорить будет? У свекрови тоже не спрячешься… Стала Валя другие укромные уголки искать для ночлега – то на чердак заберётся, то на сушила, то в стогу заночует.
Свекровь ей уж сколько раз говорила:
- Да скрути ты его в дугушку, а потом свяжи! Да в рот тряпку засунь, чтоб не орал!
А Валя, как только пьяного мужа увидит, так трясётся вся, всё тело ходуном ходит. Никак не может со страхами своими справиться…
Однажды свекровь, увидев, как мучается сноха, предложила ей снять стресс старым проверенным способом – выпить рюмочку. В первый раз Валя смогла выпить только два глотка, потому что никогда раньше спиртного не пробовала. И произошло чудо! Тревога отступила, трясти перестало, появились смелость и решительность… Выход был найден!
И пошло: как только Андрей напьётся, Валя, хлебнув для смелости водочки, валит мужа на пол, связывает верёвкой, в рот полотенце суёт. И до утра не развязывает. А утречком, часика в четыре, освобождает протрезвевшего Андрея, чтоб привёл себя в порядок, и на работу шёл…
Валя быстро впилась. Сначала двумя глотками обходилась, потом полрюмочки в себя вливала, потом рюмочка требовалась, потом две… Первое время компанию ей составляла свекровь, которая тоже любила наливочкой себя побаловать, потом и подружки появились по интересам.
Жизнь забурлила. Днём Валя на хозяйстве копошится, сыновьями занимается. А как вечер наступит, подружки в доме появляются, вино льётся рекой. А что, денег у хозяйки много, пожрать всегда найдётся, чистота кругом… Как только муж домой придёт, его общими усилиями валят на пол, связывают, вливают в рот водочки. Он и спит до утра.
Со временем Валя стала употреблять и днём. Сначала по праздникам, потом и просто так, с подружками. Потом одна стала «принимать».
Конечно, она понимала, что всё это неправильно, что до добра такой образ жизни не доведёт. Но иного способа уменьшить тревогу и жить спокойно, не знала, да и по врачам никогда не ходила. Несколько раз пыталась вырваться из этого хмельного круга, развестись, но каждый раз Андрей лез в петлю…
Однажды, когда Андрюшке пять лет исполнилось, Валя пригласила подружек, чтоб отметить эту дату. Нагнала самогоночки, наготовила закусок, испекла пирог. Посидели душевно, песни попели, поплясали. Но разойтись не успели – самогонка крепкая оказалась, и все дружно уснули, кто где был. А тут и Андрей домой заявился, как всегда – пьяный.
Огляделся – в доме гулянка была, разозлился, что без него. Схватил нож (хорошо, маленький, которым пирог резали), подлетел к спящей жене и начал кромсать… Потом опомнился, сам вызвал скорую.
Четыре месяца Валя находилась между жизнью и смертью: пять ранений в живот, по два глубоких пореза на руках, а на ногах – целых шестнадцать! Всю её муж искромсал, чуть кровью не изошла… Потом, после реанимации, ещё полгода долечивалась, с трубками ходила.
За это время мужа посадили - ему светило восемь лет, но он благополучно повесился в камере; свекровь, через месяц после смерти сына, от сердечного приступа скончалась. За детьми, Алёшкой и Андрюшкой, приглядывала подружка-собутыльница, которая и навещала Валю в больнице; а за скотиной соседка ходила, за определённую плату.
Выписавшись из больницы, Валя распродала всё хозяйство, и дом продала, купила билеты на поезд и поехала на родную сторонку. А куда ей было податься? Вся израненная, слабая, даже дышать было больно, не то, что работать. А дома – мать и сёстры, авось, помогут. Да и на родине пятнадцать лет не появлялась, соскучилась.
Матери она всегда писала, что у неё всё в порядке. Та отвечала, что у них тоже всё хорошо: Лида замуж вышла, Надя по дому помогает…
Оказалось, что дома тоже всё плохо: Надя всё так же болтается по округе, собирает мужиков, отожралась до ста пятидесяти килограмм, никакая одежда на неё не налезает. А Лида, пытаясь вырваться из-под материнского гнёта, вышла замуж за какого-то пропойцу, забеременела, но однажды муж так отлупил её, что она потеряла ребёнка. Разошлась, сразу же ещё раз замуж вышла, тоже за пьющего. Второй муж тоже отдубасил беременную Лиду, и опять выкидыш, с осложнениями, после которых сестра уж больше никогда не забеременеет.
С тех самых пор так и ходит Лида по мужикам, к спиртному пристрастилась, ночует, где попало; а мать так и мается с Надькой, которая болтается по микрорайону круглыми сутками и регулярно беременеет…
Стала Валя жить с матерью, в благоустроенной квартире – ей к тому времени двушку в новом доме дали, на третьем этаже. Но мать с годами мягче не стала, наоборот, загрубела. Стала дочь, как в детстве, шпынять: не туда стул поставила, не так полы помыла, обед невкусный сварила, пыль под кроватью не протёрла (как протереть-то, если даже вздохнуть поглубже больно, а не то, чтобы нагнуться…), зачем штаны всё время носишь, как мужик (а что же носить-то, если все ноги в страшных шрамах?), зачем два батона хлеба купила, одним бы обошлись... Хуже покойного Андрея!
Помучилась Валя полгодика, за это время вторую группу инвалидности себе охлопотала, на ребят пенсию оформила. Как только немножко оклемалась, подсмотрела себе домик на другом конце города – подальше от матери – стала обустраиваться на новом месте.
Мать сразу встрепенулась, начала скандалить – ну, как же, бесплатная работница с крючка срывается. Пыталась даже, как пятнадцать лет назад, отхлестать тридцатилетнюю дочь ремнём! Валя вырвала у матери ремень, да три раза приложила её по спине. А пусть знает, каково это!
Конечно, скандал случился, Надежда Иосифовна даже милицию вызвала, чтоб дочь за ослушание наказать. А Валя молча собрала вещи, позвала с улицы детей и ушла жить в новый, но пустой дом…
Денежки у неё были, и уж к зиме Валя полностью обустроилась: крышу на доме перекрыла, паровое отопление провела, мебель прикупила. Чтоб не сидеть на голой пенсии, устроилась на швейную фабрику, надомницей, ещё вязала на заказ, и шила. А руки-то у Вали золотые – за что ни возьмётся, так шедевр получается! Бабы в очередь выстраивались на её работы.
Жизнь наладилась, стала Валя жить спокойно и счастливо. Ребята во всём ей помогали: Алёшка огородом занимался, Андрюшка по дому главный был. Вот только Надежда Иосифовна постоянно пыталась влезть в жизнь дочери. Ходила каждый день, пыталась всё контролировать: зачем под окнами георгины посадила, надо было мальвы; зачем сервант к северной стене поставила, надо было к западной; зачем себе пальто красное купила, надо было чёрное, ты ж вдова…
Чтобы мать сильно не донимала её, Валя решила построить вокруг дома забор. Наняла мужиков, те и сконтропошили ей заборище под два с половиной метра высотой! Ещё и калитку массивную, с толстенным крючком, чтоб изнутри закрываться. Так и жили: мать в калитку долбится, а Валя не открывает – мол, не слышу ничего…
Счастливые годики быстро летят, это горестные резиной тянутся. Прошло четыре года, Валя восстановилась и поправилась, даже группу с неё сняли; пошла работать на завод, оператором котельной. А что, работа хорошая – сутки отдежурил, двое суток дома, и отпуск всё лето длится. Алёшка уж в десятый класс перешёл, Андрюшка в третий. И тут Валя познакомилась с мужчиной. Совершенно случайно познакомилась, в магазине.
Сергея тоже жизнь помутузила. Женился в своё время, две дочки родились, квартиру от завода дали. Однажды его жена задержалась допоздна на работе. Сергей дочек спать уложил, и решил встретить Ирину - тревогу какую-то на душе почувствовал. Вышел из дома, завернул за поворот – а там двое мордоворотов жену пытаются на землю повалить, рот ей затыкают, чтоб не орала!
Сергей кинулся на помощь жене и напоролся на нож. Сумел увернуться, получив удар в бок, по касательной. Выбил он нож из руки мордоворота, заехал ему кулаком в висок – тот и повалился сразу! Тут другой на него пошёл, здоровенный такой! Сергей отпрыгнул, нож с земли поднял и вонзил этому бугаю прямо в шею…
Дали Сергею восемь лет колонии, даже адвокат дорогой ничего сделать не смог. А что сделаешь – два трупа… Жена сначала каждый месяц приезжала, через день письма слала. Потом приезжать перестала, потом письма пропали… Когда домой вернулся, узнал, что Ирина замуж вышла и укатила жить в Ригу. И что нет у него теперь ни жены, ни квартиры, ни детей…
Валя с Сергеем быстро закрутили роман, оба истосковались по любви и ласке - она уж почти пять лет одна, он - семь. Стали жить вместе. Сергей с Алёшкой и Андрюшкой быстро подружился, стал их к труду приучать: совместными усилиями построили резную беседку в саду; веранду утеплили; в огороде колодец вырыли; во дворе погреб соорудили. Через три месяца Валя забеременела, они с Сергеем сразу же подали заявление в ЗАГС.
Всё было хорошо до тех пор, пока Надежда Иосифовна ничего не знала. А как узнала, так и начала дочь воспитывать: зачем он тебе нужен? он же нищий! у него же ничего нет! он же тюремщик! И бесполезно объяснять, что дочь уже взрослая, и сама может решить свою судьбу…
Валя вообще перестала мать на порог пускать, чтобы спокойно к свадьбе подготовиться. Накупили с Сергеем продуктов, написали пригласительные открытки, за платьем свадебным в Москву смотались.
А за два дня до свадьбы в Валин дом постучали. Ночью. Пошла она к калитке, спросила, кто там стучит. А ей кричат:
- Открывайте, милиция!
Тот момент словно расплавился в её памяти: открыла калитку, во двор ворвались люди в форме, забежали в дом, вывели Сергея, затолкали в машину. Он лишь успел крикнуть:
- Я ни в чём не виноват!
А потом целый месяц беготни и хлопот – всё, как во сне. Нашла хорошего адвоката, тот взялся за дело, сказав, что в материалах дела много нестыковок, и полностью отсутствуют доказательства. Да Валя и сама это знала! Заявление на Сергея написала Надежда Иосифовна, обвинив его в том, что он украл у неё из квартиры крупную сумму денег. Но Сергей никогда в этой квартире не бывал!
Мать привлекла на свою сторону главного прокурора города, который был обязан ей спасением своего сына. Валя привлекла московского адвоката, за деньги. Москвичи наседали на местную прокуратуру, прокуратура наседала на подследственного. В такой ситуации, когда нет ни доказательств, ни свидетелей, от Сергея требовалось только одно – признание. Признание выбивали долго и упорно, но Сергей держался…
Наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки – адвокат сообщил Вале, что Сергея отпускают, за отсутствием доказательств. Она обрадовалась, с утра принарядилась, побежала встречать мужа. Но в прокуратуре ей сообщили, что подследственный Сергей Матюнин скончался ночью в камере. Избили его накануне освобождения, избили так, что селезёнка треснула, и он умер от массивной кровопотери…
Вышла Валя на улицу, словно в тумане, стала с порогов спускаться… и всё, больше не помнила ничего… Очнулась в больнице, вот тогда и узнала, что ребёнка больше нет, она опять крови много потеряла. Вспомнила, что и мужа у неё нет. Ничего нет…
Два месяца лечилась, чуть Богу душу не отдала. Выходили её врачи, с того света вытянули. Вернулась домой с почти здоровым телом, но с больной душой: жизнь не мила, всё из рук валится, аппетит пропал. Хорошо, сыновья поддерживали, заставляли есть силком, иначе с голоду бы померла. А мама тут, как тут, в дверь долбится – открывай, дочь!
Валя вышла, открыла калитку, посмотрела на мать, и сняла чёрный плат с головы. А под платком – полностью седые волосы, как у старухи. Надежда Иосифовна попятилась, а Валя захлопнула калитку перед носом матери. И с тех пор с матерью почти не общалась, на порог её не пускала…
Погоревала бы Валя, да отошла потихоньку – время-то лечит. Но тут сестра Лида заявилась. Жила она последние три года в Крыму, с каким-то сожителем, а может, и не с одним. Что-то там не срослось, вернулась на родину. А куда идти, к матери? Чтоб кучу упрёков выслушивать? Попросилась к Вале, на постой. Она пустила, чтоб почувствовать родное плечо, поплакаться на злую судьбинушку.
Лида сразу всё в свои руки взяла. С первого же вечера начала:
- Ой, сеструха, не горюй! На наш век мужиков хватит! Ещё одного себе найдёшь, не грусти. Давай лучше выпьем…
И понеслось! Сначала загулы длились днями, потом неделями, потом месяцами. Когда Валя в себя приходила, гнала Лидку из дома, порядок наводила, опять за шитьё принималась. Только всё реже и реже просветление наступало. А тут и сыновья стали на неё ругаться. Стыдно им было за мать.
Валя прекрасно понимала, что сыновьям плохой пример подаёт, поэтому в дни запоя стала из дома уходить. Сначала Алёшка с Андрюшкой её искали, потом бросили это дело. У них своя жизнь была, а пьяная мама только портила всё.
Эх, весело Валя жила в те дни! Нашла себе ещё одного мужичка, тот попытался вытрезвить красивую женщину кулаками, да сам в нос получил. Нашла ещё одного, вместе стали квасить. Напьётся Валя, на стол вскочит, и давай танцевать! Да приговаривает:
- Эх, потеха!
Так и прозвали Потехой…
Однажды Валя так упилась, что попёрлась на другой конец города ночью, в мороз. Зачем попёрлась? А она не помнила… До нужного адреса не дошла, упала на дороге, до утра провалялась, пока её не подобрали случайные прохожие, да в больницу не отвезли.
Поморозила она пальцы на руках и ногах, воспаление лёгких подхватила. Но ничего, оклемалась, и пальцы отошли, и воспаление ей залечили. В больнице и познакомилась Валя с моим братом Анатолием.
Анатолий никогда не был женат, не совсем здоровым он родился. Тётушка моя его в девках родила, беременность от всех скрывала, перевязывая туго живот. Вот и родился Толик с искривлённым позвоночником. А в три года у него случилось воспаление среднего уха, назначили операцию. Врач, женщина преклонных лет, долбила ему кость, чтоб гной откачать, да что-то там не так сделала, задела нерв, Толяна ещё больше скрутило.
В довершение всех несчастий, когда Анатолию исполнилось двадцать шесть, на него упал кран. То есть, не сам кран, а такой трёхпалый захват, на вроде того, что используется в игровых автоматах, когда надо игрушку мягкую подцепить. Только весил этот захват тонны полторы, и Толику этой махиной раздробило ногу, руку, сломало семь рёбер.
Три года в гипсе ходил, но оклемался. Конечно, ещё больше скрючился, прихрамывать стал. А потом ещё и диабет у него обнаружился. Да и выпивать крепко стал. В общем, пьющий инвалид, живущий при матери…
Два раза Анатолий приводил в дом женщин, таких же инвалидов, как и он – первая хромая была, вторая кривая. Ничего так женщины, приличные. Но моя тётушка почему-то считала, что её не совсем здоровый и не совсем трезвый сын должен жить только с принцессой. И быстро выживала снох из дома.
И вот Анатолий привёл Валю. Конечно, он был ей не парой: хромой, скрюченный мужичок в очках на минус пять, и статная красавица с роскошной копной волос. Правда, совсем седых. А тётушка в дугушки: не нужна она мне в доме, у нас и так квартира однокомнатная! Толян упёрся – тут и моя доля! Вот так и бодались почти год. Тут живут - тётушка моя гнобит, там живут - мама Валина достаёт. Никакого покоя «молодым».
Помотались они туда-сюда, потом Анатолий выпросил у директора завода две комнаты в общежитии. Как только переехали в своё жильё, тётушка моя концерт устроила: как так, я больной человек, а меня одну бросили! В общем, как коза Дереза – со мной жить нельзя, но и без меня тоже.
Толя с Валей, переехав в своё жильё, сразу закодировались, на работу устроились. Денежек подкопили, в комнаты мебель прикупили, а то спали прямо на полу. Именно в это время я и узнала Валю с лучшей стороны. Замечательной хозяйкой она была: чистоплотная, аккуратная, отлично готовила, вязала и шила. А ещё хозяйство развела, кур и козочек. А какой порядок в огороде был!
Тут Алёшка надумал жениться, так Валя ему и костюм свадебный купила и свадьбу сыграла. Потом Андрюшку в армию отправила. Так вот и прожили семь лет, спиртного ни грамма в рот не брали. И если бы не их мамы, может, и до сих пор бы жили.
Все эти семь лет родительницы отравляли жизнь семьи. Приезжает Надежда Иосифовна и начинает:
- Зачем тебе этот убогий инвалид? Зачем ты с ним живёшь? У тебя что, своего дома нет, что ты по баракам мотаешься!?
Приходит тётушка моя, Евдокия, и тоже ворчит:
- Зачем тебе эта алкоголичка с двумя детьми? Или баб свободных нету?
Первой Валя губу размочила. Поругалась со свекровью, да и решила стресс водочкой залить. И понеслось: пьянки, гулянки, пляски на столе.
- Эх, потеха!
Толян целый год держался, пытался жену вытрезвить. Потом и сам загулял, запил по-чёрному. На пару с женой по деревне ходили, рюмочки собирали. Если денег не было, Валя бралась за самую тяжёлую работу: колола дрова, таскала воду из колодца, косила траву, мыла избы одиноким старикам. За водку, естественно. А Толян сидел рядом и ждал. Он же больной был, какая ему работа.
Потом Валя подружку себе нашла, тоже пьющую, и тоже Валю, по прозвищу Бэца. Обе начали развесёлую жизнь: пили с командировочными горькую, напившись, плясали голыми на столе, кричали:
- Эх, потеха! Держись, деревня!
Могли и драку устроить, а так как обе были здоровыми и сильными, то с ними никакого сладу не было. Мужики разбегались враз, чтоб по морде не схлопотать, а подружки продолжали драться друг с дружкой. А все вокруг говорили:
- Слыхали шум? Это Потеха с Бэцой дерутся!
Толян в это время валялся где-нибудь в сторонке. Много ли ему, больному человеку, надо было, чтоб упиться? А если не валялся, то тоже мог получить по мордасам. И получал не раз…
Вскорости Вали не стало: напилась палёной водки, уснула, да так и не проснулась. Сыновья её сами схоронили, в городе. Все вздохнули с облегчением, потому что покойная доставляла слишком много хлопот. Мешала всем, короче. Теперь можно было расслабиться – и сыновьям, и матери, и тётушке моей, и Толику.
Сильнее всего радовалась тётя Дуся. А как же: сын теперь при ней, и пенсия его при ней. Но не долго она радовалась: вскорости Толян привёл ещё одну «жену», пьющую, с четырьмя детьми, да ещё с двумя внуками от старшей восемнадцатилетней дочери, которая сидела в тюрьме. Тётушку хватил удар, новая сноха делала вид, что ухаживает за болящей, а сама потихоньку таскала из дома вещи и продавала за водку. Но это уже совсем другая история…
У меня в палисаднике растут лилии – любимые Валины цветы. Я не люблю многолетники, и каждый год вырубаю и выкапываю эти лилии, но они упрямо разрастаются, тянутся к свету. Вот так же и Валя упрямо тянулась к жизни, выживала, но счастья в жизни почти не видела. Бывает и такое.
Всем добра и здоровья! Спасибо, что дочитали до конца. Буду благодарна за лайк и подписку!