Разбивать стереотипы – истинное удовольствие для ума. Недавно в сети один за другим стали появляться психологические портреты популярных героев советского кино. Среди рекордсменов по количеству разборов – Гоша-Гога в исполнении Баталова. Искусный манипулятор и нарцисс, как выяснилось.
Авторы статей не очень убедительно, но доказывают, что Новосельцев под маской милого неудачника прячет внутреннего агрессора, а Женя Лукашин, которого хотела «выключить» Радулова, – вредоносный инфантил «с мятой физиономией».
Но мы, узнав нелицеприятную правду о психологическом уровне героев, их тем не менее не выключаем. Эмоциональное восприятие советских фильмов удивительным образом сохраняет свой позитивный вектор.
Можно, конечно, не посмотреть в очередной Новый год «Иронию судьбы», но через пару лет, подзабыв, случайно увидеть где-нибудь знакомые кадры, и не испытать никакого возмущения, а привычно улыбнуться избитым шуткам.
В чем дело?
Сознание женщин проштамповано патриархальной властью и гендерным неравенством?
Тогда надо, конечно, вести активную борьбу. То есть, подавить улыбку, которую неожиданно вызвал Гога, и напомнить себе, что никоим образом Катерину он не любит, а только жестоко использует. Радоваться тут совершенно нечему.
Мне, однако, думается, что эмоциональная реакция является более точным критерием правды или ложности модных идей, нежели их чисто концептуальная привлекательность.
Я предполагаю, что основной смысл фильмов находится в иной плоскости, чем те выводы, к которым приводит механический разбор их персонажей.
Кино эпохи застоя представило зрителю принципиально новый тип героя. На смену передовикам производства и бесстрашным командирам пришли обычные живые мужчины, будто списанные с соседей, коллег, парней из соседнего двора. Их косяки не отменяли главного, ради чего они, собственно, и появились на советских киноэкранах, – их чувствительность, открытость эмоциональному контакту.
Ситуация, напоминающая историю с романом «Русский лес».
Был такой советский роман 30-х гг, написанный писателем Леоновым.
В этом романе есть два типа героев – коммунист, исследователь леса Вихров и очерняющий его старорежимный злодей Грацианский.
При чтении обнаруживаетс интересный эффект: симпатия сопровождает подлого Грацианского, а не идеального в своей правоте Вихрова. Образ Грацианского оказывается более выразительным и достоверным.
Сейчас, спустя много лет после выхода романа, Грацианского можно увидеть как носителя уходящей в прошлое культуры Серебрянного века, романтика. На этом фоне Вихров выглядит плоским персонажем, который не вызывает интереса к себе и не запоминается.
К Лукашину с Новосельцевым много кого можно добавить – барона Мюнхгаузена, мучающего бесконечными квестами Марту, обманщика Бузыкина из «Осеннего марафона»…
Конечно же, в подобных чертах характера и поступках ничего хорошего нет, как и в доносах Грацианского. Но зрительская симпатия остается на стороне этих героев.
Да, этому способствует то, как они были сыграны великими актерами. Но нельзя не учитывать также потребность видеть на экране живых, неискусственных людей. Мужчин, которые способны по-настоящему чувствовать, а не только выполнить пятилетку или погибнуть на четвертой высоте, молча прижав перед этим женщину к суровой груди и спрятав скупую слезу.
Возможно, инфантильные, безответственные, истеричные персонажи 70-80-хх возникли, в первую очередь, как реакция на бесчувственных идеальных героев военных и производственных саг, воспеваемых предыдущей киноэпохой. Пришедшие им на смену новые не-герои ведут себя как бунтующие подростки. Самое главное – не быть похожими на предков, остальное – потом приложится. Для зрителя истинная эмоциональность, пусть даже неприглядная, все же лучше лицемерия и идеализации.
Это вечный конфликт. Ирина Горбачева, исполнившая главную роль в фильме «Аритмия», когда ее спросили, почему героиня прощает своего непутевого пьяницу-мужа, ответила, что реальные отношения более сложны, чем примитивная модель «барышня и хулиган», что люди, которые решили быть вместе, сталкиваются с кризисами, и что те, кто прошел эти кризисы вместе с партнером, конечно, поймут, почему так.
Да, блистательно сыгранный Александром Яценко врач скорой помощи – все тот же Новосельцев, Лукашин, Мюнхгаузен, Гоша. Он же Гога. Неправильный, неидеальный, но живой.
Наш Винсент Вега, все-таки решившийся на свою Мию Уоллес.
