Уже неоднократно в различных исторических монографиях, статьях, передачах и т. п. читала или слышала фразу: «Людовик XIV – самый абсолютный из всех абсолютных монархов».
Какое все-таки мы питаем пристрастие к штампам и ярлыкам!
Меня всегда несколько изумлял этот термин «абсолютизм» применительно к европейским монархиям, особенно, западноевропейским, к странам, имеющим сословно-представительный орган и монархические традиции, основанные на древнегерманском обычном праве и римском законодательстве.
Вот как это понятие раскрывает БРЭ:
«АБСОЛЮТИЗМ (от латинского absolutus - безусловный, неограниченный), государственный строй в странах Западной Европы на позднем этапе доиндустриальной эпохи, характеризующийся отказом от сословно-представительных учреждений и предельной концентрацией власти в руках монарха».
Начнем с того, что отказа никакого не было. Ни Генеральные штаты, ни парламенты Валуа и Бурбоны не упраздняли. Да и не смогли бы они этого сделать! Другое дело, что в разные периоды их правлениях эти органы то играли важнейшую роль в политике, то оставались чисто декларативными. Но само их наличие и функционирование уже несколько ломает стройную картину приведенного выше определения.
Чтобы понять, были ли монархи Франции «абсолютными», надо разобраться, что из себя представляла власть монарха во Франции, каковы были его реальные права, основания и возможности.
Ясно же, что французский король и, скажем, какой-нибудь восточный хан или падишах – монархи совершенно разного типа. Что нормально для одного, немыслимо для другого, т. к. природа их власти совершенно различна.
Чтобы ответить на этот вопрос, надо, конечно же, обратиться к истокам.
Но тут снова сложность, т. к. истоки королевской власти во Франции (как и в любой другой западноевропейской стране) весьма разнообразны.
Здесь и обычное право германских племен – франков, готов, бургундов и т.д., и римское право, и культурные традиции многих народов, переплавившиеся в горниле раннего Средневековья, и средневековое католическое христианство с его весьма любопытной монархической идеей.
Основы настоящей монархической традиции во Франкском королевстве заложили, пожалуй, Каролинги.
То, что происходило при Меровингах, более напоминало все-таки власть военного вождя, нежели территориальную монархию. Да и привычка Длинноволосых королей периодически разделять государство между детьми никак не способствовала формированию этой традиции.
Правда, Карл Великий тоже готов был поделить империю между сыновьями. Просто оказалось, что нет необходимости – из всех наследников в живых к моменту смерти императора остался только Людовик.
Но Карл сделал то, что кардинально отличило его от меровингских вождей – его власть была освящена сакрально, он начал формирование настоящего королевского ритуала.
Первые Капетинги, чувствовавшие двусмысленность своего положения и не полную уверенность в праве на трон, подхватили это начинание императора. Вот тут особенно пригодился Хинкмар с его легендой о чудесной Стекляннице с небесным елеем и Реймсский собор, где «гордый сикамбр» некогда преклонил колени перед небесным монархом.
Так закладывалась идеология королевской власти во Франции.
Формировалась она долго и трудно, но в результате получилась самой разработанной и стройной по сравнению с монархическими традициями других европейских стран.
Есть два изречения, которые наиболее полно характеризуют само представление о королевской власти во Франции:
1. «Rex solutus a legibus (Король изъят из-под действия закона)»
2. «Король Франции обязан лишь Богу и шпаге».
К этому же можно прибавить эпитет «отцовская». Именно так охарактеризовали власть Людовика XII в 1506 году, обращаясь к нему.
На каких же основаниях зиждилась эта власть, изъятая из-под действия закона?
Коронация Карла Великого на Рождество 800 года на ступенях Собора Святого Петра в Риме, словно бы передавала франкскому монарху эстафету первых христианских императоров. Обряд помазания святым елеем делал французского короля сакральной фигурой, почти духовным лицом (об этом весьма пространно рассуждал Жан Голен в своем «Трактате о коронации») защитником и ответчиком за страну и народ перед Всевышним.
Однако королевская власть, изначально идущая от двойственной традиции – августианской и древнегерманской – не могла быть наполнена исключительно сакральным содержанием.
Природа этой власти тройственна. Ее характер обусловлен тремя чертами: христианской, феодальной и «романской».
Черта первая - «Наихристианнейший король»
Так стали называть королей франков после крещения Хлодвига и церковной коронации Пипина Короткого. Rex Francorum был сакральной фигурой и должен был посвятить свое царствование служению церкви, использовать власть для утверждения истиной христианской веры, т. к. он в ответе за спасение душ подданных. Он принимал причастие как епископ, ему оказывались епископские почести. Религиозный характер королевской власти определялся, во-первых, миропомазанием при коронации, во время которого монарх клялся обеспечить мир своим подданным, вершить справедливый суд, избавить страну от неверных; во-вторых, обрядами, в которых король проявлял свои чудесные способности. Французский король был чудотворцем, наделенным даром исцелять золотушных. Однако королем монарха делала не коронация, он был избран, отмечен Богом уже по рождению. Святой обряд лишь закреплял легитимность королевской власти.
Черта вторая - «Король, наш сеньор»
Так величали монарха подданные. Следовательно, он занимал высшую ступень в феодальной иерархии, т. к. иерархическая вассальная лестница вела к подножию трона. Все сеньоры были либо вассалами короля, либо вассалами его вассалов. Именно поэтому в XVI веке различали два типа границ: границы королевского домена и более протяженные границы ленных владений.
Черта третья - «Ваше Величество»
Франциск I (1515-1547) стал первым монархом, которого именовали «Ваше Величество» - титулом, доселе присущим лишь императорам Священной Римской империи. Таким образом, подчеркивалось равенство французского монарха с императором. В то же время росла роскошь королевского двора и усложнялись придворные ритуалы. Вскоре, не без влияния идей итальянского Возрождения, в обиход прочно вошло понятие государства как единого общего тела, естественный глава которого – король. Монарх полностью посвящает себя государству. Это выражается во все большей театрализации его повседневной жизни. Личные владения государя практически сливаются с королевским доменом.
Какими же полномочиями обладал французский монарх?
Весьма обширными:
- вершить справедливый суд (здесь же право помилования);
- объявлять войну, вступать в военные союзы и заключать перемирия и договоры;
- издавать законы и указы без каких-либо ограничений, кроме как налагаемых обязанностями короля;
- чеканить монету, собирать налоги и подати;
- жаловать дворянство простолюдинам и создавать чиновничьи службы.
Эти полномочия исходили из незыблемых принципов монархии, вырабатывавшихся на протяжении долгих веков от Хлодвига до последних Валуа.
Принципы королевской власти были утверждены в основных законах королевства.
А что есть «законы королевства»?
Это имманентные, неотменимые (в отличие от изменяемых и отменяемых законов короля) базовые принципы государства, главенствующие над всеми и всем, даже над монархом. Они считались священными еще и потому, что были неписанными. Эти законы являли собой «конституцию» Франции, определявшую поведение королей, сословий, «штатов» и вообще всех подданных.
Главным был принцип непрерывности монаршей власти, причем исключительно по мужской линии.
Эта преемственность выражалась в формуле: «Король умер. Да здравствует король!», показывавшей, что королевская власть не прерывалась ни на секунду. Символично, что канцлер – правая рука монарха - никогда не носил траура по королю.
Второй важнейший принцип – законности короля.
Как только государь испускал последний вздох, его законный преемник (со времени утверждения Салического закона – старший из родственников-мужчин, рожденный в законном браке) автоматически превращался в короля, несмотря на то, что коронование и помазание были еще впереди. Таким образом, корону не наследовали, ибо король не мог завещать ее кому угодно по собственному усмотрению. Само по себе завещание монарха теряло смысл и было упразднено. Не мог король и отречься от престола (во всяком случае, за всю историю французской монархии такого прецедента не было).
Система регентства в случае малолетства или неспособности короля выполнять свои функции была весьма запутанной. Борьба за регентство могла развернуться между королевой-матерью и первым принцем крови, дядьями государя и т. п.
Чуть позднее принцип законности был дополнен принципом приверженности католицизму. Отчасти, это стало поводом для «войны трех Генрихов», когда в 1584 году умер младший брат Генриха III Франциск Анжуйский – официальный наследник престола при бездетном короле, и преемником автоматически стал еретик Генрих Наварский.
Принцип независимости отрицал всякий, даже временный сюзеренитет Папы или императора по отношению к французской короне.
Принцип единства короны провозглашал идею неделимости королевской власти.
Принцип неотчуждаемости королевского домена упразднял практику предоставления наделов младшим братьям кроля. Считалось, что король получал домен в дар при бракосочетании с королевством, и может распоряжаться доходами, но не самим капиталом. При коронации (начиная с 1364 года) король клялся не уступать ни пяди, «ни цветка».
Получается, у короля было более обязанностей, нежели прав. Он не был самовластным правителем на манер восточного деспота, но королем согласно Божьей воле, закону и обычаям. И эти обычаи являлись истинными королевскими деспотами. Они были незыблемы и священны, т. к. за каждым из них стояла древняя традиция, нарушать которую значило нарушать божественное установление.
Соответственно французский монарх был абсолютным и ограниченным одновременно. Он мог позволить себе все – в рамках закона. Сам он не мог подвергаться суду, и в этом смысле стоял над законом, но также не мог обойти закон в отношениях со своими подданными.
Т. е. его полномочия внутри королевства ограничены теми самыми «обычаями», что составляли неписанную, но от этого еще более священную «конституцию» королевства. В рамках этой «конституции» ограничения полномочий монарха были достаточно жесткими: он не мог менять порядок престолонаследия, отчуждать государственные земли, был не в праве лишить подданных жизни, свободы или собственности, не имел полномочий вводить невотированные налоги, заключать кого-либо под стражу и казнить без суда. Король обладал законодательной инициативой, но должен был согласовывать всякий закон с представительными органами.
Абсолютным монархом король Франции был в том смысле, что не является чьим-либо подданным, над ним не имели власти ни Римская Курия, ни император. Он - единственный определял внешнюю политику государства, решал вопросы мира и войны, матримониальные вопросы, главенствовал над Галликанской церковью и ее имуществом (в этом отношении французский и английский монархи, сменившие крест на алтарях королевским гербом, действительно были самыми «абсолютными» в Европе, так как обладали супрематией в духовных светских делах), назначал и смещал министров и прочих высших должностных лиц, губернаторов провинций, подотчетных в своих действиях исключительно государю, а также по своей воле жаловал наиболее важные придворные должности (хотя и здесь его воля ограничивалась определенными правилами и традициями).
Соответственно, в сознании французов отнюдь не было доминанты: «Король = закон», из которой якобы вытекал знаменитый тезис «самого абсолютного» из французских монархов Людовика XIV: «Государство – это я».
Монархия существовала по принципу: «Король + закон», и у каждого из этих «владык» была четко определенная сфера полномочий и достаточно жестко ограниченные рамки действия.
В свете всего вышесказанного, слова Филиппа IV Капетинга: «Взвесьте, что значит быть королем Франции» и предсмертная фраза Франциска I Валуа: «Господи, как тяжела эта корона, которая, как я думал, была Твоим даром мне!» приобретают несколько иное значение.
Как и «абсолютизм» Людовика XIV.
