Я смотрю на сидящую напротив меня женщину
Красивая, молодая, да-да молодая, это раньше в сорок лет считались непроходимыми старухами...
Мы почти не знакомы, попутчицы в пригородном поезде. Это сколько же у человека накопилось? Какова же её усталость?обида? или просто необходимо высказаться, выплеснуть, пожаловаться в конце- то концов, а потом опять бежать дальше, по жизни по миру, стуча каблучками на красивых туфельках.
-Я до десяти лет одна была, ну как одна, мать с отцом разошлись, я его не помнила, так смутный образ. Нет, он появлялся в моей жизни, где - то там, отдалённо. В каких - то письмах, исписанных мелким почерком, редких посылках и квитанций алиментов на десять - пятнадцать рублей. Жизнь его мотала, нигде он долго не задерживался, был "летуном", прыгал с места на место.
Мы жили с бабушкой и мамой. Весёлое, беззаботное время. Было. До тех пор, пока мать не вышла замуж, второй раз. Было мне восемь лет, не совсем малышка, но и не взрослая.
Я слышала обрывки слов при разговоре матери с подругами, про одиночество, слёзы в подушку, комутонужность, последний шанс...
А потом появился Он. Мне сказали, что это папа, надеялись, что я не помню родного отца. Но, не смотря на то, что дома не было фотографий отца, одна всё же была, бабушка проглядела её, когда кромсала, резала, отрывала с фотографий человека, который по её мнению, испортил жизнь её кровиночке, одну она сё же просмотрела, а я нашла....
С Григорием мы сразу не нашли общего языка, я из-за того что до этого с чужими мужчинами не контактировала так близко, только мамины дядьки, да двоюродные братья, ну отцы подружек. Они свои, а тут чужой мужик, с которым нужно считаться, при котором нельзя пробежать в трусиках, нельзя громко смеяться, разговаривать на любые темы, нельзя петь...
Я для него была первым ребёнком, ему было двадцать девять, не считая двоих племянников, которых он видел раз в год, с детьми он больше не общался. У него не было по началу никаких чувств ко мне, кроме любопытства, у меня тоже.
Я смирилась с выбором матери, он смирился с тем, что у матери есть я.
И пока было более - менее, какое - то шаткое перемирие. Потом стали наведываться его родители, мы жили отдельно, в маленькой тесной квартирке, без удобств, вот та бабушка меня то и возненавидела. Боже, что же они несли, как же они выставляли маленького ребёнка, она, её муж, отец отчима и их дочь. Сколько же ненависти, сколько сплетен, Господи, если ты меня слышишь, спасибо тебе, что дал мне силы тогда. Спасибо, только на тебя и могла надеяться. Так, малышкой, я и поверила в ТОГО КТО может защитить.
Матери было плевать, она так боялась нарушить эту иллюзию счастья. Отчим начинал тихонько ненавидеть меня, бабушка, родная любимая бабушка, она больше не лезла, боясь разрушить хрупкое счастье своей дочери, как уже однажды сделала, не посмотрев на то, что был ребёнок, т. е я.
На меня всем было плевать. С высокой колокольни, я всем мешала и доставляла неудобства.
Знаете, я ведь была самым удобным и послушным ребёнком в мире, но мной всегда были недовольны. Я бесила их своим существованием. Тогда, будучи ребенком, я начала заискивать перед ними, чтобы меня похвалили, приласкали, сказали что я хорошая. Но на до мной насмехались, называли уродкой,горбатой, тупой, дебильной, подкидышем...
Нет внешне мы были хорошей семьёй...Она, мать, даже иногда звала меня к себе, чтобы рассказать какую- нибудь историю
Потом родился мой братик. Мне было десять. Всю свою любовь, свою нежность, я десятилетняя, забитая девочка, даже не подросток, я отдала ему.
Меня также продолжали гнобить и ненавидеть, но мне было плевать, у меня был тот, кто во мне нуждается...
Мне не нужно было унижаться, как цирковой собачке, чтобы получить кусок сахара, меня тоже любили, я тоже была нужна. Малыш, чистая душа, он не понимал, почему ему есть подарки, а мне нет. Он делил со мной конфеты, не отходил от меня и скучал...
Последний звоночек, переполнивший чашу терпения, мою, подростка прозвенел лет в четырнадцать, когда муж матери, глядя мне в глаза, за столом, сказал, что я много жру. Я сидела, копала в тарелке, там были пельмени, я выкапывала фарш и ела шкурки, от пельменей, успела съесть штуки три...
Не знаю, что уж, что там ему показалось? Я положила вилку, встала и вышла из-за стола.
Там было всё, обида за нелюбимое детство, непонимание, оскорбление, там было всё. я знала какие таблетки нужно пить, я же собиралась стать врачом...
Очнулась в больнице, на третьи сутки. Она была рядом, это опять была моя мама, целовала меня, гладила, читала, как маленькой книжку, целую неделю счастья, а потом она попросила меня сказать, что я влюбилась в мальчика, он меня отверг, и вот...Я сказала, так как она хотела. Внешне мы были обычной семьёй, и даже положительной.
Ещё год унижений, оскорблений, целый год.
Она замолчала
-А брат? - я первая нарушила молчание.
-Брат? Он очень меня любит, и я его, шага друг без друга не делаем, -смеётся, -женился на хорошей девочке, рядом живём...
Я мамой рано стала, мои уже взрослые, его детей помогаю растить, своих далеко не отпускаю, они меня любят, и я их. Моя станция, там у свекрови дача, еду смородину помочь собрать, знаете, я не могу сидеть без дела. Мне надо быть всегда кому то нужной. Счастлива ли я? Конечно! Я ведь им нужна! Они меня любят...
