Почему-то в нашей семье не было принято проявлять или демонстрировать чувство любви. Родители меня любили и даже слишком, но никаких поцелуев на ночь, ничего такого. Даже просто сказать маме или папе: «Я тебя люблю», - мне не приходило в голову, так как подобные слова существовали за пределами формата наших отношений.
Это табу было настолько сильным, что сохранилось даже после первого круга моего персонального ада, когда меня чуть не выперли из института. Об этом я расскажу чуть позже. К счастью, мне попался в руки «Космический триггер» Роберта Антона Уилсона. В конце книги он, описывая трагическую смерть дочери (ее убили во время ограбления магазина), написал, что хорошо, что успел сказать ей, как ее любит…
Прочитав это, я понял, что могу и не успеть, так как в любой момент…
Тогда мы в первый раз поговорили с мамой действительно по душам, а потом еще какое-то время молча сидели обнявшись…
Так неприятности позволили нам пробиться друг к другу сквозь наше семейное табу…
Другое откровение настигло меня на кладбище.
Был теплый весенний день. Второй или третий после пасхи. Мы с мамой приводили в порядок папину могилу. Нужно было убрать оставшийся после зимы бурьян, протереть памятник, воткнуть пластиковые цветы. Работы минут на тридцать. Несмотря на это я каждую весну воевал с мамой по поводу кладбищенского субботника. Мама была суетливой женщиной, ей всегда нужно было все делать заранее, задолго до необходимого времени. Поэтому она начинала приставать ко мне с поездкой на кладбище, едва сходил снег.
Я считаю дуростью традиционную возню с «утилизацией человеческих тушек». Общественное мнение мне до фонаря, как и традиции, а особенно традиция убирать перед пасхой могилы, чтобы потом заявиться на праздник на кладбище, пожрать там и напиться до посинения. Когда вечером народ начинает, заметно шатаясь, возвращаться после этого домой, я чувствую себя героем фильма про зомби. Могилы с прилегающими участками земли внутри оградок я как-то назвал утешением неудавшихся дачников, и в шутку задавался вопросом, почему народ не выращивает там укроп с петрушкой.
Выбираться на кладбище я любил в достаточно теплый для этого день задолго до пасхи или сразу после нее, когда там было относительно безлюдно. От ненавязчивой работы на свежем воздухе и от вида на по-весеннему свежую зелень вокруг могил на душе становилось спокойно. В голову лезла всякая ерунда.
- Мы с тобой сейчас сорняки рвем, а ведь это папа, - сообщил я маме, когда предыдущая тема разговора была исчерпана.
- Не болтай глупости, - ответила она.
- Ты сама посуди: папа там лежит, разлагается. Питательные вещества поступают в растения. Фактически то, что растет на могиле, является трансформацией его тела, и если бы люди это понимали, они бы объявили территорию вокруг могил заповедником, и не трогали бы ни одной травинки.
- И что бы тут было, если бы все заросло?
- Ты права, ухаживая за могилой, мы придаем произрастающим на ней близким ухоженный вид.
Я нес чепуху еще несколько минут. Потом мама в очередной раз сказал, что хотела бы, чтобы ее кремировали.
- Пепел потом высыплешь в надгробье Михайлова, - мы папу называли по фамилии, - и не надо ни могилу рыть, ничего.
- Зачем? Я высыплю твой прах в горшок с цветком, и ты будешь всегда со мной, живая и зеленая...
Уже перед возвращением домой меня пробило: Глядя на вылизанные до блеска могилы, на богатые памятники, на дорогие оградки, я вдруг даже не понял, а прочувствовал всем своим существом, что людьми движет не столько желание выпендриться перед другими, не страх смерти, не тупое следование традициям, а незавершенный гештальт, накопившиеся и так и невысказанные чувства. Не имея возможности сказать или сделать что-либо умершему человеку, люди приходят на кладбище и остервенело рвут до последней травинки сорняк, словно он виноват в том, что они не успели сделать или сказать что-то важное, пока человек был жив. Прочувствовав это, я пообещал себе, что постараюсь отдавать близким свою любовь еще при жизни, чтобы не приходить, потом сюда и не терзаться над надгробием, стараясь спрятать за тщательностью уборки свою несостоятельность и беспомощность.
Из книги «Книга пощечин»