Однажды мы с подружкой Надей возвращались домой. Возвращались поздно, в одиннадцатом часу вечера. Вот как ушли из дома с самого утра, так до самого темна на речке и проторчали, на устье.
Мы тогда свободными детьми были, в 60-х-70-х годах. По улице болтались целый день, и никто за нами не следил. Представьте себе современного десятилетнего ребёнка, который ушёл из дома в 8-9 утра, а вернулся в одиннадцатом часу вечера. При этом не пришёл обедать, не позвонил, и никто из соседей его не видел. Думаю, что около дома он бы увидел пару машин «Скорой помощи», полицейскую легковушку, и соседей с встревоженными лицами. Дома заплаканные мама и папа давали бы показания следователю, перечисляя приметы пропавшего; а бабушки-дедушки лежали бы под капельницами, с угрозой сердечного приступа…
А в те года, когда я приходила домой по темноте, мама просто ворчала:
- Явилась, не запылилась! Не жравши целый день болтается, на стручок стала похожа. Иди, ешь, там щи и картошка…
Ну да, я была похожа на стручок. Плечи, нос, спина облупились от солнечных ожогов, на коленях и локтях следы от торможения по асфальту, брови выцвели, сама вся в укусах и болячках. И рёбрышки «наружу»…
Сяду я за стол и давай уплетать всё, что в печке найду. И мне по фигу было, что лук жареный в щах плавает, на таракашек похожий, что картошка на маргарине пожарена, а не на масле, что пирог с яйцами и луком, а я люблю с повидлом. Всё мела подряд!
Мама мне говорила:
- Чё же ты щи-то холодные ешь? Подогрей, а то сверху один жир.
Какой греть?! Пока всё разогреваться будет, я с голоду помру!...
С чего я там начала-то? А-а-а… Шли мы, значит, с подружкой домой. Голодные, уставшие, с тонной речного песка, набившегося в купальники, с изрезанными об ракушки подошвами ног. На улице было уже почти темно, такой тёмно-серый сумрак, на грани ночной темноты. И мечтали мы только об одном: окунуться в бочку с водой, чтоб смыть с тела песок, налопаться чего-нибудь сытного и жирного, и завалиться в чистую постельку.
Идём, переговариваемся потихоньку, ёжимся от прохладного ночного ветерка. Поравнялись с проулком, что проходил в десяти шагах от моего дома, и видим – лежит у входа в проулок белая лента. Чья? Да моя, конечно, или моей сестры. У Надьки-то волосы стриженые.
Я говорю:
- О, лента нашлась! Надо домой забрать.
Конечно, надо. Мы с сестрой постоянно эти ленты теряли. Заигрывались до такой степени, что не чуяли, что коса расплелась, и лента упала на землю. А потом мама нам нагоняй давала, потому что в школу нечем косичку заплести.
Пошли мы с Надькой в проулок, за лентой. Идём, идём, а там и пройти-то надо было семь шагов. Прошли, но до ленты не дошли. Что такое? Вроде, у самого захода в проулок лежала…
Прошли ещё семь шагов, а лента к нам так и не приблизилась. Я с умным видом говорю (я девочка начитанная была, читала всё подряд):
- Ты смотри, как темнота расстояние скрадывает!
Надька тоже сделала умное лицо:
- Да-а-а… складывает…
Я говорю:
- Не складывает, а скрадывает.
А Надька:
- Какая разница?!
А мы идём, идём – почти до середины проулка дошли – а до ленты добраться не можем. Я уже психовать начала:
- Да что мы – всю ночь за этой лентой идти будем? Побежали!
И мы побежали. И только подбежали к этой растреклятой ленте, как она вдруг превратилась в белый треугольник и, шипя и извиваясь, поползла от нас прочь!
Мы с Надькой остановились, как вкопанные, посмотрели друг на друга. А в темноте наши лица бледные, глаза тёмными впадинами кажутся. Как мы дали из этого проулка!
Бежим, визжим, лица от страха перекошены. Подбегаем к нашему дому, видим – моя мама от дороги идёт, с вечерней смены возвращается. Значит, время примерно 23.30.
Мама спрашивает:
- Вы чего орёте?
А мы:
- Там… там… Белый треугольник! Сначала белая лента… потом белый треугольник! Шипит, ползёт…
Мама говорит:
- Чё-то я ничё не поняла! Какой треугольник? Какая лента? Куда ползёт?
А мы:
- Там! В проулке! Ещё и шипит!
В общем, мама предложила нам сходить в проулок и посмотреть, кто же там шипит и ползает. Но мы отказались – уж больно страшно было.
Мама ушла в проулок, а мы, дрожа и стуча зубами, стали ждать. Через пять минут мама вытолкнула из проулка наших с Надькой сестёр. Это они решили над нами пошутить и перепугали нас до смерти. Взяли капроновую косынку, привязали к ней три нитки – в середине и по краям – и сложили, будто это лента. Когда за среднюю нитку дёргали, косынка на ленточку была похожа. А как дёрнули за крайние, так косынка раскрылась и зашуршала по траве. А нам показалось, что зашипела…
Да, посмеялись над нами сёстры! Прямо пополам складывались, вспоминая, как мы из проулка улепётывали!
Мы с Надькой, конечно, поворчали на сестёр, но не обиделись. Только перепугались сильно. А через неделю, от нечего делать, решили повторить этот «трюк» с косынкой. Попытались напугать сестёр так же, как и они нас, но те не повелись. И тогда мы стали искать «жертву».
«Жертва» нашлась случайно. Понесла я как-то своей тётушке, маминой сестре, молоко козье, два литра. Надька, конечно, за мной увязалась. Был поздний вечер, почти ночь. А возле тётиного дома тоже проулок был, отделял её дом от дома соседей. Длинный такой, с глухими заборами по обеим сторонам, с нависшими ветками яблонь и груш, со свисающими лианами дикого винограда. В этом проулке даже в ясный солнечный день сумеречно и жутко было. Что уж говорить о ночи?!
Конечно, у нас с подружкой сразу возник умысел кого-нибудь напугать – место уж больно подходящее. Тем более, что косынка у меня в кармане лежала. Мы сразу же эту косынку на траву положили, сами за забором спрятались и стали ждать.
Минут через пять мы услышали шаги. Я Надьке шепчу:
- Приготовились!
А уже темно стало, не видно, кто там идёт - мужчина или женщина? Мы просто стали сразу наматывать нитки, привязанные к косынке, чтоб она «поползла».
Вы когда-нибудь слышали, как визжит мужчина? Это страшный звук, уверяю вас! Такой страшный, что мы с подружкой перепугались больше, чем, когда увидели белый треугольник! Быстренько смотав нитки, мы схватили косынку и понеслись домой. Бежали молча, за всю дорогу не проронив ни слова…
Наутро я узнала, что «жертвой» стал дядя Вася, тётушкин муж. Возвращался он с работы домой привычным маршрутом, через проулок. А тут – белый треугольник!
Дядя Вася был не из смельчаков. Он хоть и с 23 года рождения, но на фронт не попал – получил бронь, как хороший моторист. Всю войну ходил по Волге на пароходе, доставлявшем к фронту военную технику. Однажды, недалеко от Астрахани, пароход попал под бомбёжку. Налетели фашистские бомбардировщики, принялись «утюжить» скопление пароходов. Все матросы за борт попрыгали, спасаться, а дядя Вася, наоборот, забрался в машинное отделение, ухватился за какую-то трубу, закрыл руками уши, чтоб воя авиабомб не слышать. Пять человек не смогли его оторвать от этой трубы! Так и просидел на пароходе всю бомбёжку, пока наши истребители не разогнали фашистскую нечисть.
Даже спустя 30 лет после окончания войны, когда дядя Вася рассказывал об этом случае, у него руки и ноги ходили ходуном. Короче, смельчак ещё тот! Хорошо, что на фронт не попал…
И вот, наткнулся дядька на наш треугольник, и перепугался до такой степени, что упустил в штаны! Прибежал домой окольной дорогой, отмылся и стал собирать «армию». Поднял всех: жену, сыновей, соседей. Вооружившись ножами и граблями, собранная в спешке «армия» пошла в проулок, уничтожать белый треугольник. А в проулке – никого!
Деревенская улица полночи бурлила, выдвигая различные версии происхождения таинственного белого треугольника – от инопланетной до диверсионной. Мы же в это время спокойно спали, смотрели цветные летние сны. А, может, и не совсем спокойно, я не помню – после такого визга, что мы услышали, впору сниться кошмарам.
Наутро мама пошла к тётушке, попроведать, а возле дома сестры стоит толпа народа, обсуждая ночное происшествие. Мама, конечно, сразу обо всём догадалась, и объяснила встревоженным людям, что это дети так шутили, с косынкой игрались. Все, смеясь, стали расходиться по домам, и только дядя Вася настаивал, что видел нечто таинственное, чего стоит опасаться.
Никто его не смог убедить в том, что это была всего лишь шутка: ни мама, ни мы с подружкой, ни косынка, которую мы с Надькой представили, как «доказательство». Дядюшка с пеной у рта утверждал, что видел нечто живое, светящееся изнутри, умеющее говорить. Представляете, какая у человека сила воображения была?!
Так до конца жизни дядя Вася и не заходил в проулок – ни днём, ни ночью. Сначала ходил окольной дорогой, потом сделал калитку в заборе, чтобы ходить напрямую, через огород. Подозреваю, что всю оставшуюся жизнь его мучила тайна белого треугольника.
Всем добра и здоровья! Спасибо, что читаете мои истории! Если нравится – ставьте лайк и подписывайтесь!