Найти тему
Константин Смолий

Ницше, или Падающего - толкни

Эссе из цикла "Философия тяжёлой музыки", посвящённое альбому «Will to Power» группы Arch Enemy

Артур Шопенгауэр – одинокий мыслитель, он не создал школы, а продолжатели его мысли не появлялись долгие годы. Да и те, кто всё же появился, не были прилежными шопенгауэрианцами. Скажем, Фридрих Ницше хотя и развивал важнейшую линию мысли великого иррационалиста – учение о воле, но дополнил её глубоко оригинальными идеями. Причём у Ницше это учение удивительным образом поменяло эмоциональную окраску. Волюнтаризм Шопенгауэра рассматривался современниками как пессимистическая доктрина: в начале XIX века по-прежнему была сильна идеология Просвещения, а рационалистическая в своих основаниях классическая немецкая философия находилась в поре расцвета. Поэтому выдвижение иррационалистического волюнтаризма на место главного метафизического принципа было не только вызовом основному течению тогдашней мысли, но и выражением неверия в возможность разумного устройства социальной реальности. Неверием в разумность мироздания и в человека разумного.

Однако в течение XIX столетия возникло немало учений, колеблющих эту веру. Причём не только философских. Например, дарвинизм вскрыл важнейший механизм бытования природной реальности – борьбу за существование и естественный отбор как движитель эволюции. Распространение дарвинизма на общество и человека как по-прежнему во многом природное существо было делом скорого времени, этот мыслительный ход напрашивался сам собой, ведь почва для этого была подготовлена учениями вроде классической капиталистической политэкономии с её конкуренцией экономических субъектов. По сути, учение Ницше о воле развивалось в русле социальных экспликаций дарвинизма.

Ибо воля – это сама по себе бесформенная субстанция, которая непрерывно утверждает своё бытие в мириадах материальных объектов. Она вызывает эти объекты к жизни, толкает их к росту и развитию, к наращиванию силы и мощи. Поэтому воля у Ницше – это не просто «воля к жизни», как у Шопенгауэра, а «воля к власти»: «Will zu Macht» в оригинале или «Will to Power» в переводе на английский. Macht и Power – это не только сила и мощь, но и власть (в русском языке, кстати, нет этого сцепления смыслов в одном понятии), которая становится важнейшим принципом жизни и даже её условием. Так власть сама становится метафизическим принципом, а воля к ней – неотменимым свойством всего живого, признаком и условием полноты бытия.

Поэтому неверны упрощённые трактовки, сводящие волю к власти только к социально-психологическому феномену – стремлению властвовать над чем-то вовне себя – пространством, природой, людьми и т.д. Первый и главный объект ницшевской воли к власти – сам её носитель, ведь он в первую очередь обязан утверждать мощь в себе. Как животное, которое, приспособляясь к окружающей среде, трансформирует себя, а не среду, так и человек не должен останавливаться в наращивании в себе мощи – Macht. В этом его своеобразный долг и ответственность перед волей, которая сделала его орудием своего бытования в материальном мире. Так что воля к власти подразумевает бесконечное самостановление человека, работу над недопущением убывания силы, ведь слабость по закону вечного возвращения торжествует вновь и вновь, стоит усилию ослабнуть. Отсюда сверхчеловек – образец максимальной концентрации воли к власти – не статическое состояние, а динамическая цель, которую невозможно достичь раз и навсегда.

А как же быть с теми, в ком воля к власти ослабла, и они не могут больше исполнять свой метафизический долг? Ещё для Шопенгауэра объективация воли в предметах материального мира не обходилась без своей оборотной стороны – деобъективации, то есть попросту уничтожения отживших своё объектов. Воля покидает то, что больше не может трудиться над её утверждением в мире, и ищет более достойных носителей, обрекая слабое на смерть. Так она освобождает для себя жизненное пространство, необходимое для реализации принципа полноты, и человек должен помогать ей в этом, подталкивая падающее, не противясь ходу вещей и не цепляясь сентиментально за старое и отжившее. Тем более что человеку это выгодно. Именно так и поступают животные в дикой природе – старое и немощное уничтожается в первую очередь, отдавая остатки мощи тем, кто по-прежнему находится в процессе самостановления и развёртывания воли к власти в этом мире. И действуют они так не потому, что прочитали Шопенгауэра и Ницше и стали их последователями, а потому что в них жив инстинкт – неосознаваемая программа действия, дарованная животным объективировавшейся в них волей.

Поэтому Ницше так негодует на христианство, которое напротив, призывает к милости к слабым и этим переворачивает иерархию ценностей вверх ногами. Негодует Ницше и на современных ему людей, в которых, несмотря на секуляризацию, ещё живы сформированные христианством и другими религиями ценности. В этих людях практически заглушен инстинкт, и потому они «больные животные», превратившие слабость в добродетель. Надежды на то, что в современном человечестве родится сверхчеловек, практически нет, и нужно немедленно начать переоценку ценностей, чтобы создать возможность его появления в будущем. Освобождение Запада от христианства с его принципом «человек – раб божий» открывает дорогу культу человека всемогущего, свободного от моральных норм, противоречащих воле к власти.

Этот культ и порождает новый социальный оптимизм, отличный от пафоса Просвещения: не устроение общественной жизни по законам мертвящего разума теперь в цене, а пренебрежение разумом в противовес инстинкту и вообще обществом с его «здравым смыслом» и бытовой рациональностью. История ХХ века показала деструктивный потенциал подобного мировоззрения, когда оно из книжных мудрствований становится идеологией политических сил. Но идеи живы и даже в какой-то степени спустились на низовой уровень общественной иерархии, став обоснованием самовозвышения человека через разрыв с социальными устоями.

Ныне эти идеи можно встретить повсюду, и в творчестве тяжёлых групп – в том числе. Не каждый знает их источник, но когда группа Arch Enemy называет свой альбом, переполненный такими воззрениями, «Will to Power», это едва ли случайность. «Я не буду подчиняться, моя жизнь принадлежит только мне. Я буду сражаться с теми, кто захочет поработить меня». «Я не верю в рай, не верю в ад… я иду по собственному пути, плыву против потока». И так далее. Это нонконформизм – противопоставление себя обществу, нежелание жить по господствующим в нём принципам. Более того, конформизм мыслится как идеология слабых, тех, кто позволил себя поработить и подчинился неправильному миру с его «нынешним статус кво, остающимся неприкосновенным».

И хотя здесь есть призывы бежать от существующих социальных отношений, это всё же не вполне эскапистская идеология. Напротив, она утверждает волю к власти: лишь неподчинение рождает господина, а подчинение – раба. И так открывается возможность властвовать не только над собой, но и над миром: «Если тебе нужен мир, используй свой разум, возьми контроль, почувствуй силу, восстань изнутри, если ты действительно этого хочешь, мир – твой». Ницшеанская метафизика самостановления превращается в условие экспансии обретённой силы вовне, претензии на власть, готовности к борьбе. Неспроста один из классических альбомов группы называется «Anthems of Rebellion»: по сути, всё творчество Arch Enemy – это гимны восстанию и восставшим, как некогда титаны восстали против богов, как Люцифер восстал против Бога, противопоставляя свою волю – Его.

Можно сколько угодно подчёркивать отличия этого мировоззрения от подлинного ницшеанства и тем более от философии Шопенгауэра, но идеи вольны трансформироваться в каком угодно ключе в их свободном бытовании в мире, и их постепенная радикализация или какое-то другое изменение вовсе не отменяет генетическую связь с первоисточником. Два немецких мыслителя, конечно, были в числе открывателей титанической доктрины человекобожия. И бесчисленные металлические альбомы в своей лирике несут отголоски их идей, а то и прямые цитаты. Ведь сверхчеловек – это скорее человекобог, нежели богочеловек, т.е. существо, ставящее свою волю по отношению к миру неизмеримо выше господней. И потому стремящееся овладеть миром без остатка, от глубин атома до далёких галактик, не оставляя Богу даже маленького укрытия.