Продолжая тему русско-немецких отношений, от военных союзов перейдем к коммерческому сотрудничеству. Как известно, торговали между собой оба народа на протяжении столетий. Ну а в последней трети XIX века Германия и вовсе стала для России главным экономическим партнером, занимая первое место, как в структуре импорта, так и в доле экспорта продукции. Непосредственно соседствующая с zaristisches Russland Пруссия получала от этого особенно ощутимые выгоды.
Прежде всего, «поднялся» портовый Кёнигсберг, и доселе являвшийся важным грузоперевалочным пунктом для нашего Северо-Запада. А после того как из российской глубинки до восточно-прусской столицы дотянули железнодорожные пути, этот город распространил свое влияние на малороссийские, юго-западные и отчасти южные губернии огромной империи. К 1880 году значение Кёнигсберга в этом отношении настолько возросло, что его полушутя называли «русским портом».
Важнейшую часть российского экспорта составляло зерно. Однако достаточно узкая специализация вкупе с высокой монополизацией сыграли с «королевским городом» злую шутку, во многом поставив его экономическое благополучие в зависимость от хлебной торговли с Россией. И стоило у нас разразиться неурожаю, как деятельность кёнигсбергского порта падала до критических показателей. А вскоре обозначилась еще одна зависимость Восточной Пруссии от восточного же соседа.
В 1880-е в Германии начался бурный рост промышленности. Появляющиеся, как грибы после дождя, заводы и фабрики испытывали острую нехватку рабочих рук. И в города за длинной маркой и более комфортной жизнью потянулись сельские жители, в первую очередь, естественно, молодые. Представление о размерах этого исхода может дать выдержка из донесения Дмитрия Островского, русского генконсула в Данциге. Дипломат прямо указывал на то, что «…немецкому сельскому хозяйству угрожал полнейший крах», если бы на место убывающих не начали приезжать из России сезонные рабочие. И «с каждым годом все больше и больше».
Такая тенденция встревожила правительство Германии, всерьез опасавшееся «славянизации» восточных провинцией государства. Первым делом был наложен запрет на выдачу выходцам из России разрешений для постоянного поселения в Восточной Пруссии и Померании. А в 1885 году канцлер Отто фон Бисмарк своим распоряжением выслал из прусских пределов свыше 40 тысяч русарбайтеров, предписав региональным властям принимать «самые строгие меры к воспрепятствованию [российским] рабочим переходить границу».
Вот только вследствие такой заботы о национальной безопасности сельское хозяйство Пруссии в ближайшую же уборочную страду едва не накрылось медным тазом. И запрет пришлось снимать еще более срочным порядком, нежели он был наложен. В итоге, по данным российского историка Юрия Костяшова, численность прибывавших из России в Германию батраков на рубеже XIX- XX веков достигла нескольких сотен тысяч человек. По большей части это были крестьяне из Привислинского края Царства Польского, Литвы, Белоруссии, Украины и северо-западных русских губерний.
«Они были заняты на полевых работах, устройстве и ремонте мелиорационных систем, работали на кирпичных и иных заводах, строили железнодорожные пути и шоссейные дороги», - пишет Костяшов.
Настала очередь правительства Российской империи озаботиться подобным размахом трудовой миграции. Типа, а не облегчается ли тем самым задача заграничных конкурентов и не страдают ли интересы российского земледелия? Теперь уже в Санкт-Петербурге стали поговаривать о возможности полного запрета перехода отечественных рабочих в пограничные немецкие провинции.
Однако, поразмыслив, от ограничительных мер решили отказаться. Во-первых, реализовать их на практике представлялось делом весьма затруднительным, а то и вообще невозможным. Во-вторых, не хотелось лишать людей шанса подзаработать за границей, коли уж на родине им такой возможности не обеспечили. Имелась и третья причина, которая при определенных обстоятельствах вообще могла стать основной. Если бы дошло до экономической войны (а такая возможность представлялась все более реальной), именно вопрос русарбайтеров мог бы послужить отличным рычагом воздействия на слишком ретивых противников.
Между прочим, если кто-то из российских подданных, отправившихся на заработки в Пруссию, думал увидеть там молочные реки с кисельными берегами, то его ожидало жестокое разочарование. То есть, юнкерское сельское хозяйство было и впрямь отлично организовано. Но вкалывать приходилось по 14 часов в день – буквально от восхода до заката. На завтрак и ужин отводилось по полчаса, на обед – час. Отдых только по воскресеньям и церковным праздникам, но последнее – только для лютеран и католиков. Зарплату выдавали еженедельно или раз в две недели из расчета 1,2-1,5 марки в день мужчинам, 0,8-1,3 марки подросткам и женщинам. Дополнительных ежедневных 50 пфеннигов накидывали в период жатвы.
Но и эти заработанные тяжким трудом деньги не всегда удавалось получить в полном объеме. Работодатели при каждом удобном случае норовили оштрафовать, а то и бессовестно обсчитать русарбайтеров. И отстоять свои интересы тем было почти невозможно, поскольку власти неизменно принимали сторону соотечественников, а пытаться судиться с прусскими помещиками…
«Замучаетесь пыль глотать», как сказал гораздо позже один российский президент.
Нет, конечно, в некоторых имениях с россиянами и обращались вполне гуманно, и платили честно. Но это, скорее, можно было считать исключением. Прочим же юнкерам, как отмечал российский консул в Кёнигсберге в 1894-1896 годах Павел Мельников, «законы справедливости, по-видимому, совершенно не известны».
Такая печальная ситуация сохранялась и позднее, даже ухудшилась.
«Положение русских сельских рабочих, ежегодно в большом количестве приходящих в Пруссию на заработки в летнюю пору, с каждым днем становится все более безотрадным и затруднительным», - сообщал в 1898 году другой российский консул – Артемий Выводцев.
Обман начинался еще на стадии вербовки, когда агенты сулили русарбайтерам наилучшие условия и множество льгот, но, прибыв на место, люди не получали ни того, ни другого. Поскольку письменные контракты заключались очень редко, о настоящем размере оплаты батрак узнавал, что называется, постфактум. Да и из этой зарплаты «немец-мудрец» еженедельно вычитывал определенную сумму в качестве залога на случай, если работник вздумает уйти раньше обусловленного в договоре срока. В этих же целях применялись и другие методы, как то: изъятие паспортов и личных вещей, задержка денежных выплат, бюрократическая волокита с выдачей необходимых документов и др.
Русские консульства в Кёнигсберге и Данциге были завалены жалобами от соотечественников на бесчеловечное обращение с ними, побои, скверный и скудный паек, на то, что ночевать приходится в хлеву вместе со свиньями, и прочие притеснения и обиды. После революции 1905-1907 годов в России русарбайтеры немного воодушевились, начав смелее отстаивать свои права и требовать в этом содействия от сотрудников диппредставительств. Однако, как констатирует профессор Костяшов, действенной и по-настоящему эффективной системы защиты интересов трудовых россиян за рубежом так и не удалось создать вплоть до Первой мировой воны.
А если и наблюдался здесь какой-то минимальный прогресс, то обеспечивался он исключительно благодаря энтузиастам, которые изредка встречались и среди консульских работников. Словом, все было почти как сегодня…