Кажется, что между вчерашним вечером и сегодняшним прошла целая вечность. Вчера после дневного сна Никитка проснулся с температурой 40. Судороги, задержка дыхания, скорая приехала за 4 минуты... И вот мы уже в детском инфекционном отделении одной из больниц: закрытый бокс, детский плач со всех сторон, очень уставшие глаза дежурного врача над медицинской маской.
И сегодняшний вечер дома. Цитрусовый чай, мои мальчишки все в одной куче на нашей большой кровати, читаем книжку, обнимаемся. Никитос в первый раз в жизни на таблетках. Серьёзных. Анализы крови очень плохие, в понедельник идём на рентген, температуру приказано контролировать каждые два часа и не давать подниматься выше 37,5. Да, да, не выше 37,5.
И мы не в больнице. Мы дома. Дома. Да, я забрала домой годовалого ребёнка с плохими анализами и неуточнённым диагнозом. Да, я плохая и безответственная мать. Дальше пост можно не читать.
Про узкую больничную кровать (одну на маму и ребёнка), нереально жёсткий матрас, бессонную ночь с плачущими больными малышами, мучающимися и не дающими спать друг другу, могу не писать. Мамы и не такое могут вынести ради лечения своих детей. И, наверное, я бы тоже смогла.
Про Гошу и Митю, оставшихся дома с няней, тоже могу не писать - ясно, что очень повезло тем, у кого есть бабушки и дедушки. У нас здесь таких нет. Но нам тоже повезло. Повезло с няней, и она при необходимости готова была остаться с моими мальчишками и на ночь, и на выходные. Для меня - это очень крайний случай. Но разве угроза потенциальной, бессимптомно развившейся пневмонии - не он самый? И, наверное, я могла бы остаться в больнице.
И утром, перед первым обходом нашего "палатного" (не ночного, дежурного) врача, я всё ещё не знала, как мне поступить. Я смотрела на бодрого, активного, исследующего палату Никитоса, и с тревогой понимала, что всё это безоблачное благополучие - действие лекарств.
Первый вопрос, который я задала врачу, был про конвулекс - противосудорожный препарат, назначенный нам. Препарат достаточно серьёзный, чтобы не заметить его в нашем рационе. Я спросила: "Что это за препарат, как он действует? Он считается хорошим для детей?" Ответ был очень искренний и такой, к сожалению, естественный для наших медучреждений: "А какая разница? У нас нет другого. Нам, что выдают, тем мы и лечим". Я ещё ничего не узнала про лекарство для моего сына, но уже услышала главное: здесь альтернативы нет. Даже если будут противопоказания, побочка, неперносимость, аллергии - альтернативы нет. Или лечим этим, или ничем. Точка.
Мой второй вопрос уже касался возможности лечения дома. Я спросила: "Если я уйду домой под расписку, вы дадите мне рекомендации, как мне лечить ребёнка?" Ну логичный же вопрос, ну? Я не врач, я не инфекционист, я спрашиваю у врача. И получаю ответ: "Нет. Я вам ничего не напишу". Видимо, по-моему лицу кажется, что я не расслышала или не поняла. И врач объясняет: " Если я прописываю вам какое-либо лечение, я отвечаю за то, как вы его выполняете. А как вы там дома лечитесь, как я узнаю? Я на себя такую ответственность не возьму. Вот, кто будет ваше лечение контролировать, тот вам его пусть и назначает".
Хорошо видно, как государство затравило врачей проверками, отчётами, расследованиями, доносами? Врач заранее отказывается даже обозначить мне возможные варианты лечения, чтобы заранее обезопасить себя от моих будущих потенциальных претензий. То есть моё будущее отношение и все возможные риски, которые оно представляет для врача, в данном случае куда важнее здоровья вот этого конкретного карапуза. Врач воспринимает меня не как родителя, заинтересованного в лечение своего ребёнка не меньше (а чаще - гораздо больше) самого врача. Врач воспринимает меня как врага, врага моему ребёнку и, прежде всего, личного врага его самого.
Мне грустно. О каком лечении в этой ситуации может идти речь? Даже самый умный, опытный, талантливый, чуткий врач, упакованный в прокрустово ложе государственного медучреждения, должен, в первую очередь, не лечить, а соответствовать. Правилам, нормам, требованиям, регламенту, режиму....etc. Оборудованию, которым его снабдили. Медикаментам, которые ему выдали.
"Хорошо, - говорю. - Тогда я буду лечить сына дома".
"Это ваше право, - соглашается, и продолжает, - Только пока из нашего отделения информацию в вашу поликлинику передадут, будет уже конец рабочего дня, а впереди выходные..."
И я также с грустью понимаю: она меня не пугает, она говорит правду.
"Я дождусь результатов анализов и сама позвоню нашему участковому врачу," - говорю.
Первый анализ врач приносит мне вместе с выпиской. Смотрит на меня глазами полными ужаса и говорит: "У вас самые плохие показатели крови в этой палате. Нужно быть очень смелым врачом, чтобы с такой кровью взяться лечить вас дома!" (Вот опять момент, когда я в вижу, как сильно врач не доверяет родителю, как врач убеждён, что родитель - враг своему ребёнку. И мне очень, очень страшно заглянуть в ту пропасть российской действительности, откуда берёт начало эта её убеждённость...)
Девочки в палате смотрят на меня с тревогой. И одна тихо спрашивает: "Может, всё-таки останешься?" Я не успеваю ответить, отвечает врач: "Я уже закрыла историю! Если она теперь решит остаться, мне что, опять новую историю заводить?"... Оооо, бюрократия - мать порядка.
"Не надо, - говорю, - заводить. Я домой уеду. А можно мы у вас только рентген сделаем?" Ну можно же, правда? Вот он, рентгеновский кабинет, в соседнем здании, все мои соседки по палате туда ходили... Врач смотрит на меня с удивлением. Наверное, не понимает, откуда я взялась такая глупая. "Как, - спрашивает, - рентген сделаете, если я уже историю закрыла?" Ну да, конечно, зачем нам смотреть, есть ли воспаление лёгких у вот этого конкретного ребёнка, он ведь к нашей больнице, её репутации и статистике уже никакого отношения не имеет. Кто он, этот ребёнок?
Звоню Елене Григорьевне. После нескольких лет потока врачей "по совместительству" нашему участку в поликлинике наконец-то повезло обрести своего постоянного врача. И какого! Я два года не могу нарадоваться, потому что в моей родительской практике именно таких врачей из разных сфер медицины я собираю по всему городу (а иногда и стране), как редкие драгоценные камни. Зачитываю Елене Григорьевне результаты нашего "самого плохого" в палате анализа и спрашиваю: "Возьмёте?" "Конечно", - отвечает Елена Григорьевна, и я с облегчением чувствую, что у этого врача даже в мыслях не было ответить как-то по-другому.
Медсестра вносит капельницу (магнезия, для нас). Врач: "Капельницу я тогда вам тоже не ставлю. После капельницы я должна 12 часов за вами наблюдать". Да ладно? Её рабочий день (не дежурного, палатного!) врача длится больше 14 часов (2 к тому времени она уже отработала)? " Но мы же не уйдём сразу после капельницы!" - это я. "Нет, не меньше 12 часов," - это врач. "Так мне не ставить капельницу?" - это медсестра. "Нет, - это врач. - Жалко, лекарство пропало". Так почему же пропало? Вот оно, лекарство. Вот он, ребёнок, которому оно нужно. Почему, почему не поставить капельницу, если она может помочь?
Не ставят. Собираю вещи. Пишу расписку. Да, да, я в курсе про пневмонию, бронхит, отит, кардит, которые могли вылечить только здесь, и которые теперь дома обязательно будут запущены. Напоследок забегаю в сестринскую, спрашиваю очень добрую медсестру, которая утром мазала боевые Никитины ранения зелёнкой (это он неудачно штурмовал железные койки): "А можно мне будет вечером заехать за другими анализами, которые пока не готовы?" (а это немало - моча, кал, биохимия крови). Внимание, ответ! "Вам их никто не отдаст, они к вашей истории приклеиваются." У меня ступор. Я стою и пытаюсь переварить, почему в этой стране я не имею права взять анализы моего ребёнка, чтобы передать их врачу, которому они нужны, который будет его лечить, которому важно правильно поставить диагноз. Зато врач, которая больше не имеет никакого отношения к моему ребёнку, обязана (да, да, это её обязанность! я верю, что будь это только её право, то в пользу здравого смысла она вполне бы могла им пренебречь) - обязана! - вклеить наши анализы в историю, которая сразу же ляжет в архив для отчётности и статистики. Медсестра видит моё замешательство. Я чувствую, как она хочет мне помочь. "А можно снять копии с результатов анализов?" После этих слов она просияла тоже: "Да, я сделаю вам копии и вечером оставлю на вахте".
И, заручившись поддержкой медсестры, которая действует не по регламенту, я еду к участковому "смелому" врачу, которая берёт на себя ответственность не по своим штатным обязанностям за сбежавшего из больницы ребёнка. Еду на служебной машине (так получилось) одного врача, хорошего друга, который тоже руководствуется совсем не своей должностной инструкцией, помогая мне добраться до дома. И ещё в 11 часов вечера, в явно не рабочее и уже никем не оплачиваемое время, получаю sms-сообщение от "смелой" Елены Григорьевны о Никиткином самочувствии...
Это пост не о плохих или хороших врачах. Это пост о личной ответственности (в том числе и моей, родительской) и готовности её нести. И ещё это пост о добром человеческом отношении, которое убивает (или не убивает) система. И ещё это пост на самом деле о том, что мне было страшно, и обидно до слёз, и отчаянно безнадёжно...И о том, что сейчас мне хорошо и спокойно. И Никитка спит без температуры. И пора скорее ответить на sms-сообщение, пока ещё не совсем ночь.