- Ты, конечно, сейчас старая карга, а раньше ничего была. Он, Вацик, все фотографию твою прятал, с собой носил. На груди…
Элеонора усмехнулась, скривила губы, вытащила из изящной кожаной сумочки тоненькую красную пачку и достала папиросу. Она курила именно папиросы – Адель таких никогда не видела – хотя Вацлав тоже курил именно их – крепкие, с трубочным табаком. А эти, белоснежные, с золотым фильтром (или как там его называют), который хозяйка залихватски смяла, с красивой, тоже золотой надписью – Femina и ободком. Элеонора поймала ее взгляд и снова усмехнулась
- Ага. Твой приучил. А теперь мне их лично, по заказу делают. Нет уж таких.. Хочешь?
Адель замотала головой и придвинула к себе чашку с кофе, как будто защищалась. Она боялась хозяйку и скрывать у нее это получалось с трудом. Чудная и непредсказуемая, та везде доставала ее своим пронзительным взглядом, зло кривила сухие губы и, впившись глазами в лицо горничной, часто терла висок длинными костистыми пальцами, как будто что-то мучительно думая.
- Так вот. Ты там – девочка такая была, прямо одуванчик. Светленькая, нежненькая, глупая. А я – ого-го тогда была, прямо ведьма. Яркая. А он тебя любил. А я тебя ненавидела. Фотографию у него как-то сперла. К гадалке отнесла.
Аделаида боялась поднять глаза, ей казалось, что, если они встретятся взглядом, Элеонора просто испепелит ее, как старую, корявую ветку и останется головешка. Она молчала и осторожно трогала губами пенку кофе, который уже, наверное, остыл. Пить она тоже боялась, кофе не лезло в горло.
- А гадалка мне и сказала, что он к тебе вернется. А у нас уж и сын родился. Ну, я и к бабке пошла. Грех допустила – порчу на тебя навести решила.
Адель, наконец, решилась посмотреть на Элеонору. Она что-то чувствовала тогда, очень давно, такое… Какие-то темные тучи над головой, воздух сгустился, стало трудно дышать. Заболела еще так сильно, еле вылезла, думала – конец. Муж-то новый не очень беспокоился – так, текли их жизни рядом, почти параллельно, почти не соприкасались. Но, вытянула, отпустило, вот только холодно стало внутри. Пусто. Элеонора вдруг стала страшная, как покойница, побледнела, позеленела, только драла ногтями горло, булькала, как будто захлебывалась. Потом вскочила, потянув скатерть, опрокинув свою чашку, и кофе, как в страшном сне, черной жижей растеклось, как будто оплавив белую ткань.
- Дай мне. Вот там. Ликер. Быстро.
Аделаида вскочила, накапала успокоительного, поднесла с синим губам хозяйки, но та оттолкнула стакан – злобно, неистово.
- Ликер, говорю, дай. Быстро. Помираю.
Адель, совершенно потеряв голову, бросилась к крошечному бару, ледяными пальцами нащупала тонкий, зазубренный ключик на связке, рванула дверку и достала ликер. В это мгновение страшная сила швырнула ее в сторону, она упала на диван и с ужасом смотрела, как Элеонора, в момент откупорив витую черную пробку, прямо из горлышка глотает густую жидкость, похожую на кровь.
- Вам говорили! Это лекарство на самый крайний случай. И по каплям. Дура старая.
Охранник, ловко сграбастал Элеонору, бережно прижал ее к груди, как ребенка, отнял бутылку и, взяв на руки, понес хозяйку в спальню. Адель бросилась следом, думала он ее вышвырнет, как поганую нашкодившую собачонку, но тот, успокоившись, посторонился и подпустил горничную к кровати. Элеонора лежала тихо, спокойно дышала. Порозовевшие щеки и румяные губы совершенно изменили ее, и, если бы не седые космы, она казалась бы молодой. Даже кожа на шее и груди как будто расправилась, побелела, стала прозрачной, фарфоровой.
- Действие длится час. Она сначала будет спать, потом проснется. Следите за глазами – если вы почувствуете во взгляде что-то странное, сразу звоните в колокол -знаете где. Не медлите. Начнется приступ, так ее десять человек не удержат. Бес вселяется. Ведьма.
Он на цыпочках вышел из комнаты и прикрыл дверь. Адель присела на низкий пуфик рядом с кроватью и смотрела, как тихо и ровно вздымается грудь хозяйки, как улыбаются розовые губы и слегка шевелятся, так, по мышачьи, как когда-то давно. Веки дрожали – она что-то видела во сне – радостное, светлое, именно таким стало ее лицо. Тихонько, стараясь не шуметь, Адель прокралась к иконам и, как будто бес толкал ее в спину, пошарила за образами и нащупала фото. Старое, совсем забытое – юная белокурая девочка и высокий стройный мужчина стоят, обнявшись, на берегу. И легкая пена ласкового моря касается их босых ступней…
- Нашла? Я знала, что найдешь. Крыса!
Адель резко обернулась, уронив фотографию. За спиной, собравшись, как для прыжка, стояла старуха. От молодой Элеоноры, которая пять минут назад улыбалась во сне, не осталось и следа – настоящая ведьма, страшная, желтая, худая оскалила ненормально белые зубы и шла на Аделаиду, зажав в руках длинную, острую спицу. Адель зажмурилась, холодом повеяло уже совсем близко, она сжалась и приготовилась к боли…и к смерти. Но… Ничего не произошло. Было тихо, только звук хрипящего дыхания нарушал тишину и Адель открыла глаза. Элеонора сидела на кровати, поникшая, жалкая, слабая. Спица валялась на полу, хозяйка плакала и слезы катились по впалым щекам, оставляя неровные дорожки… Адель села рядом, погладила ее по голове, обняла за острые, щуплые плечики.
- Не любил…. Он меня не любил…. Что бы я не делала – не любил… Не любил…
Она повторяла эти слова, как заклинание, много раз, как будто внутри заела старая пластинка. Потом вдруг замолчала, подняла голову, твердо посмотрела Адель прямо в лицо.
- Ладно. Неси папиросы. Свари кофе. И уходи…
… Утро было ужасным. Ладно бы просто шел этот жуткий, холодный ливень, так тяжелая, седая хмарь была у Аделаиды и в голове. Она с трудом встала, добрела до зеркала – бледная, абсолютно больная старуха смотрела из зеркальных глубин. Подташнивало, кружилась голова, тряслись руки, знобило. Было такое чувство, что из нее кто-то высосал жизнь, почти всю, полностью, без остатка. Кое-как умывшись, Адель натянула халат прямо на ночную рубашку, посидела на кровати и поняла, что идти на работу совершенно не в состоянии. Кое-как выползла в коридор, держась за стены добрела до столовой, и тут, к счастью, навстречу ей шла Лиза. Дальнейшее Адель почти не помнила – только обрывочные картинки – какие-то люди, испуганное лицо экономки, белые халаты, запах нашатыря и корвалола.
окончание