Можно умиляться его ленивым и мирным приливам, когда он в камине. Можно заигрывать с ним на уровне спичек и представлять себя царем огня, раз удалось так ловко запихать его в коробочку, как майского жука, типа усмирить. Можно даже, как в «Белом солнце», скомандовать: «Махмуд, поджигай!» — и наблюдать из засады за поджогами, потирая ладошки. Но у огня своя линия. Он ее гнет и будет гнуть до таких масштабов, до такого беспредела, как ему заблагорассудится. Из искры возгорится «мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». И в огне опять брода не будет. Полыхают зарницы, мир сожжен огненным смерчем. А потом — перекличка выживших, на пепелище. И что-то затеплится. Мелькнет огонек, обнадежит. Искорка пробежит. И все по новой — такая линия.
