В первой части мы разобрали какие бывают виды тревожных расстройств. А теперь давайте поговорим о том, как это отражается на религиозной жизни.
Очень важное замечание, друзья мои! Я осознаю, что меня могут обвинить в том, что я против веры, против Бога, против Церкви. Нет. Я сам верующий, религиозный человек, я ни в коем случае не отрицаю помощи Божьей и всего остального. Пожалуйста, не забывайте об этом! Просто я собираюсь сказать некоторые вещи, которые покажутся странными, и кто-то может подумать, что я выступаю против веры. Да я не против веры! Я показываю, каким образом выглядит религиозность людей, которые имеют тревожные расстройства: порой комично, порой ужасно. Это не значит, что соборование, Причастие, всё остальное — ерунда. Нет! Боже упаси, я никого не настраиваю ни против веры, ни против Церкви, ни против Бога. Надеюсь, это понятно.
А теперь — по поводу веры у людей с тревожными расстройствами и по поводу того, как эти люди веру теряют.
В первой части я приводил в качестве примера девушку, у которой генерализованное тревожное расстройство: «А вдруг, а вдруг, а вдруг…». Она за всё переживает, боится принять решение (делать или не делать прививку) и идет в храм посоветоваться с батюшкой (кто-то ей порекомендовал). И батюшка говорит: «Благословляю, делай!». В этот момент ей становится полегче, потому что благословили — тревога отступила. В следующий раз, когда надо будет принимать решение, она снова к этому батюшке пойдет, потом еще раз. Глядишь, через какое-то время — стала прихожанкой. И вполне может быть, что воцерковится (назовем это так).
Но девушку эту в церковь приводит не любовь к Богу, а ее тревожность. Она думает, что верит, молитвы читает, старается соблюдать правила, посты, на праздники ходит — в общем, участвует в богослужении. Ее религиозная жизнь потихоньку налаживается, но в церковь ее гонит тревожность. Когда она в храме, ей становится легче. Обстановка в храме, воздух, наполненный благоуханием ладана, священник с кадилом, который ходит, благословляет — и она себя чувствует под защитой высших сил. Перед иконой со свечечкой стоит, молится — и ей становится легче, тревожность куда-то уходит. Такие девушки, женщины со временем начинают искать каких-нибудь особенных старцев, потому что к местному батюшке они через какое-то время привыкают, и тревожность уже не снимается, как прежде. Церковная жизнь для нее становится обыденностью и тоже встраивается в систему ее тревожности: «А вдруг меня Бог не любит, не простит?». Это «а вдруг» и здесь начинает проникать в ее жизнь и уже не помогает снижать тревожность, а еще добавляет. Следуя этой логике, что надо сделать? Надо особых старцев найти. И начинают толпами (напоминаю, людей с тревожными расстройствами около 40 %) ездить по старцам.
Подвизается в каком-нибудь монастыре иеромонах или схиархимандрит, или еще кто-нибудь с замысловатым именем, необычный старец. Люди говорят, что он прозорливый, а люди просто так говорить не будут. К нему-то и надо поехать, у него надо спросить. И пошло-поехало: поехать — спросить — благословиться. Если старец сказал — ну все, значит так и должно быть. Таким образом эти люди снимают или хотя бы понижают свою тревожность.
На самом деле такой путь не улучшает качество жизни приведенной в примере девушки, потому что тревога уходит все глубже и глубже: для того, чтобы снизить тревожность, она начинает еще больше молиться, еще чаще ходить в храм, и механизм перестает работать. То есть, молитва и пост уже не так снижают тревогу, и ей не хочется ни молиться, ни поститься. Но добавляются новые тревоги: она начинает тревожиться по поводу того, что у нее вера слабая: «А я в Бога-то не верю, а вдруг я сейчас совсем от Бога отошла, почему это мне не хочется молиться?». Она себя через силу заставляет всё это делать, насилует себя — качество жизни не улучшается, а ухудшается.
Можно ли назвать это здоровой религиозностью? Нет, нельзя. Это ненормальная религиозность — тревога проявляет себя в действиях людей, страдающих различными формами тревожных расстройств. Они могут куда-то пойти, но нужен поводырь. Они могут действовать, но внутренняя тревога заставляет искать того, кто благословит и возьмет на себя ответственность за то или иное решение. Получается, что старец и духовник нужны позарез — без них вообще никак, без батюшки не продохнуть. Потому что если он не благословит, свое слово не произнесет, то как быть? «Всё же должно быть по воле Божьей? А откуда я ее узнаю? Мне духовник нужен», — поэтому вынь да положь: надо домой батюшке позвонить, написать через интернет или еще как-то. У этих людей парализовано действие, тревога бьет по действию.
В случае ипохондрии (когда у человека тревожность проявляет себя в телесных симптомах — «то лапы ломит, то хвост отваливается») тревожность уходит в физические проявления, психосоматику. Такие верующие тоже хорошо воцерковляются. Почему? Потому что бегают по врачам, а врачи не могут помочь. Что остается? Понятное дело, к Богу идти — а куда еще? Пришел человек в храм, постоял со свечкой, помолился — вроде как успокоился, тревожность снизилась, и полегче стало. А кроме того, в Церкви, смотрите, какая красота: соборование есть, Причастие есть, исповедался, покаялся в грехах, причастился во здравие, во исцеление души и тела. Господь помогает — у человека тревожность снижается и, естественно, перестает где-то щемить и болеть. Он думает: «Классно, помогает же!». Правда, через какое-то время это помогать перестает. Потому что, как и в прошлом примере, наступает привыкание, и церковная жизнь встраивается в его систему тревожности.
Эта религиозность имеет под собой нездоровую основу. Такие люди бесконечно бегают по соборованиям, причастиям именно во исцеление души и тела, с упоением ищут сведений о том, что такая-то икона мироточит, и нужно туда съездить и отслужить молебен. Пить святую водичку, просфоры, артосы, антидоры, маслице с полиелея — все это идет на ура.
Теперь про тех, у кого социофобия — боязнь больших скоплений людей. Верующие люди, которые страдают этим тревожным расстройством, беспокоятся о том, что о них думают окружающие, и боятся их критических взглядов. В религиозной жизни эти люди начинают четко противопоставлять: мы, малое стадо — и внешний мир, который агрессивен, который во зле лежит. В Священном Писании сказано же, что «мир лежит во зле » (1 Ин. 5:19). Это он во зле лежит: там грех, там блуд, там грязь, а мы вот здесь, малым стадом, на Ноевом ковчеге спасаемся. У них четкое разделение — нас маленькая группка внутри, «Не бойся, малое стадо!» (Лк. 12:32). Избранных мало... Просто у них социофобия — они боятся больших скоплений людей.
Люди с разными видами тревожности очень плохо относятся к самим себе — у них проблема с любовью к себе. Социофобы думают, что окружающие плохо к ним отнесутся, критически их воспримут, они чувствуют угрозу со стороны людей. На самом деле, эти люди себя не любят, они сами себя презирают, считают себя никчемными и боятся, что это заметят все остальные. И из-за этой нелюбви к себе они себя же постоянно наказывают постами, молитвами, бдениями. Они себя терзают. Вся православная аскетика, о которой они читали в «Добротолюбии», в «Лествице», накладываясь на их болезненное восприятие, приобретает совершенно ненормальные черты. Я не хочу сказать, что вся аскетика плохая — с аскетикой всё нормально. Это они ее так понимают — шиворот-навыворот, готовы себя в гроб вогнать. Они боятся ада, говорят: «Бог меня накажет, Бог меня в ад пошлет, такому, как я — только в аду и гореть». Священнику с такими верующими людьми довольно хлопотно, потому что они донимают его своим постоянным страхом, нытьем про то, что Бог накажет, вечными расспросами про то, как правильно, как не правильно. Они ходят «хвостиком» и спрашивают: «А скажите, вот это правильно, если я так сделаю?» — потому что они боятся наказания, боятся ошибиться. И священник должен сказать: «Это — правильно, это — неправильно». Ходят они из-за всякой ерунды, это чрезвычайно раздражает и утомляет.
Но если священник сам обладает тревожным расстройством, к примеру, имеет манию все контролировать, во все вникать, то он будет охотно своим духовным чадам говорить: «Это — делай, это — не делай». Он начинает контролировать жизни всех существующих вокруг него людей. Для священника с тревожным расстройством — это просто сказка, а не жизнь. Конечно, я утрирую, но ситуация очень хорошо ложится на почву его собственного расстройства, и ему кажется, что он, контролируя своих духовных чад, ревностно исполняет свой пастырский долг, ведет себя достойно. Он действительно заботится о своих духовных чадах, при этом, он и сам с колен не встает, молится с утра до ночи, посты соблюдает — внешне очень благочестивый человек. Если копнуть, то может вскрыться Бог весть что, но внешне это все благопристойно выглядит.
Такие люди меня, например, очень сильно утомляли своими «правильно — неправильно». На YouTube-канале «Киберпоп ТВ» таким же образом люди постоянно задавали вопросы: «Сколько поклонов надо делать?», «В этот момент службы можно кланяться или нельзя делать земной поклон?». Что я делал в таких случаях? Я говорил, что я сам не знаю, просто не знаю — и все. Хотя я знаю устав, знаю, как правильно делать. А отвечал, что не знаю, мол, идите вы отсюда. Я старался обесценить такие вопросы, показать человеку, что это не так важно, чтобы он видел, что даже я (который в его глазах авторитет) не заморачиваюсь на этот счет — поэтому и ты можешь не заморачиваться. А как еще по-другому сказать? Как по-другому снизить его тревожность? Я не знаю, честно говоря. Ну и человек, подумает-подумает: «Может, и действительно это не так уж и важно?», — на какое-то время успокоится. Но потом у другого священника будет спрашивать или книжки пойдет муштровать, внимательно вычитывать, где какие поклоны класть, и как правильно все делать.
Вернемся к социофобам — людям, у которых проблемы в отношении к самим себе. Они себя не любят, презирают, может быть ненавидят даже, но не осознают этого. А боязнь социума из-за того, что все увидят какой я негодяй, сволочь и ничтожество — вот этого, собственно, и боятся. Вопрос: может ли такой человек любить ближнего? Господь говорил: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39), а у этого человека явно проблемы с самим собой. Если он себя самого ненавидит, презирает, то он и со всеми остальными делает то же самое.
Но, при этом он этого не замечает так же, как не замечает, что самого себя не любит. Ему кажется, что он о себе заботится. Как это выглядит? Если он себе что-то позволил — это уже эгоизм, это грех. Он же не хочет в ад попасть? Не хочет. Хотя и говорит, что все равно в ад попадет, но на самом деле, он туда не хочет. Молитвы он для чего читает, в храм он для чего ходит? Он спасение себе ищет. Раз он о себе заботится — значит, любит себя — ему так кажется. Ну значит, может и ближних любить. На самом деле у него проблемы в отношении к самому себе, он себя не умеет любить. Сейчас такие люди могут сказать: что ж, нам теперь быть эгоистами? Ты нас тут учишь эгоизму и прочим нехристианским вещам? Нет, не эгоизму учу.
Такие люди приходят на исповедь к священнику и говорят: «Я боюсь, что меня Бог накажет». И видно, что человек реально боится, не играет в это. Как его немного успокоить? Ну один, раз его утешишь: «Все нормально, все хорошо, Он простит, Он милосердный». Второй раз вот так утешишь, а в третий раз уже говоришь: «Слушай, кому ты, такой дурак, нужен? Бог тебе все простит, с дураков спрос невелик». Ему вроде и полегчало, действительно: «А что, я такой уж великий грешник, что меня прямо в ад Бог пошлет? Может, действительно, меня, дурака, простит?», — и его попускает. Но каждый раз ему это говорить не будешь — задача не в том, чтобы он себя дураком считал. А что с этой его тревожностью делать? Это прямо беда.
Теперь про то, как выглядит обсессивно-компульсивное расстройство в религиозной жизни.
Люди, имеющие это расстройство, ждут конца света, антихриста. У них паника, страх, они ужасно боятся, до чего нас доведет мировое правительство, в каждом штрихкоде видят 666, и их буквально колотит.
Кстати, человек, у которого всё нормально с тревогой, у которого нет расстройства (из здоровых 60 %), оказавшись в храме, где он видит много людей с повышенной тревожностью (а таких людей в храме очень много), на это все смотрит и думает: «Может что-то со мной не так?». Он начинает сомневаться в себе. Он видит, что все такие (Ивановна, Петровна и батюшка тоже), а он и не боится ни конца света, ни числа 666. «Вон, Михайловна, на Причастие ходит каждую неделю, с каким умиленным видом она причащается! Она прямо аж светится от того, что к Чаше подходит и приобщается, а у меня что-то этого нет», — и у них начинаются сомнения, а на самом деле с ними всё нормально. А тревожных людей в храме очень много, и среди духовенства много.
