До людей на Киалиме звери жили. В небе птицы летали, в реке рыбы плавали. В самой большой таганайской реке посреди болотистой пади обитал великан Таймень. То болото меж хребтами зажато, да такое огромное, что и за несколько дней не обойти. В давние времена днище межгорного распадка здесь глубоко осело, а посему вода из земных глубин по трещинам на поверхность выжалась. Собралась влага в русло и пошла путешествовать по долине: то влево по мякине завернет, то вправо по теснине вдоль горы скальной покатит, то прямо по разлому в земной коре потечет. Сотни рукавов проточных в пади той сотворилось. Тайменю раздольно по ним ходить, почти как по морю со множеством островов. А весной при полой воде так вообще благодать – вся земля водой покрывалась – озеро разливанное от хребта до хребта. Жировал Таймень в ту пору не только на рыбёхе, но и водоплавающей птичкой баловал себя, а то и околоводной живностью промышлял. Бобрам, норкам от него житья не было. Облюбует бобровая семья проточину новую после паводка – где хатку, где плотину соорудят, ан нет, покою никакого. Зубастый великан выследит поселенцев и ну, молодняк по плёсам гонять. Норкам-рóзвальням и вовсе проходу не давал. Подкрадется к пойменной закраине, выждет пушистую бестию, когда та на бережок выйдет да шкурку причесывать станет, хвать её и в пучину модницу горемычную тащит.
Разъелся Тайменюшко на вольных харчах, раздобрел в теле, в длину-то под сажень вымахал. Но и на него управа нашлась. Вышел как-то раз троглодит на охоту, бродит по водомоинам, живность выглядывает. Морду высунет из воды – пусто, дальше плывет. До выглядывался. Получил копьем по рылу. Да видать далеко орудие каменное летело, а может абориген неопытный был, только наконечник-то вскользь по жаберной броне прошел и вместе с древком в омут сиганул. Таймень на дно. Что за напасть? Стал приглядывать. Вроде стихло. Зиму спокойно прожил. Весной воды прибавило, вот и давай Таймень по глади озерной гонять, спину горбылём выставлять да на волне качаться. Сви-и-ить-ить-ить… Просвистело копьё. Насилу бедняга плавники унёс. Закрался Таймень в потайной бочаг, лежит и думает: «Может, как предки, к морю податься?». А тут родственники по наплыли, давай жалиться, мол, что за безгодие на падь нашло?
- Разберись-ка, батюшка, рыбий царь!
- Да что ж я, супротив каменных копий телешом выйду? Айда отсель за мной, кому жизнь дорогá.
Развернулся царёк рылом по течению и ну, русло буравить. Такую муть поднял, что не только дна не видно, но и на поверхности вода черёмная стала. Так до сих пор Киалим червлёный и бежит.
Летит Таймень по широким плёсам, где прямо, а где и вкруголя – «следы заметает». Выскочил из пади в теснину гор, а там мелководье – перекаты да пороги. Еле как ёрзал, ёрзал по валунам, спасаясь на стремнине. Свита тайменева, хоть и поменьше ростком, но тоже натерпелась. Зато нахлебнички, на вроде форелей, бычков подкаменщиков, налимов и пескарей, попрыгучей оказались, где и вперед батьки по мелководью шли. Всё равно ухайдакалась братия рыбная, встала вечерети в омуте. Бурлит омут, туманом подернутый, аки кипяток, только ледяной. Вдруг в кипень ту копья с размаху – без цели жертву находят. Взбеленился Таймень, плюх в стремнину, а там темь… Поплыл наобум. Бах… Стена. Снова, бах… Ничего не поймет. Видит впереди перекат. Нет, думает Таймень, это смерть. Как же стену-то пробить? Вдруг слышит справа мелодичное журчание. Вроде как просвет в скале и ручеек тонюсенький. Хотел протиснуться, да куда там – толстоват бродяга. А братва сзади да сбоку так и подпирает. Напряг всю свою силушку, упёрся хвостом в сланевый порог, ударил по воде и прыгнул над рекой на 3 метра, пролетел вперед, да с разбегу в узкую трещину горы и нырнул. Ну как нырнул, брюхом по камням поелозил. Ручеек вдребезги, вся рыба вместе с толщей речной воды по той трещине за хребет и ушла.
Долго ли коротко плыл Таймень со своей свитой? Проплыл Миасс-реку, потом Исеть, Тобол, Иртыш, Обь… Рыбка-то, что помельче – форель и иже с ней, за хребтом сразу развернулась, да в верховье пади воротилась. Правда русел там поубавилось, вообще-то одна артерия и осталась. По берегам ее всё больше бочаги с водой, да проточины болотные. Когда в тех местах курèни появились, Нижние, Средние, да Верхние, болото это стали называть Большим моховым или Киалимской падью, а реку Большим Киалимом. Рыбу, которая там водилась, куренные рабочие, то бишь углежоги, именовали красулями. Особливо форель и тайменя. Откуда таймень? Дек, икру-то взрослые оставили. Вот и вывелись из нее таймечата. Только вот вырасти до размера своего предка-великана им не удавалось. И это не потому, что их ловили «малышами», а потому, что лес по берегам вырубали для выжига угля, отчего река обмелела и для крупной рыбы стала непригодной.
Однажды таймень совсем вроде как в Киалиме пропал. Поспорили киалимские мужики, мол, кто тайменя словит, тот навеки герой. Чем только не ловили – и удочкой, и донками, и жерлицами, и сетями. Вроде клюнет, подсекают, а он снасти рвёт и уходит. Прозвали его даже киалимским водяным. Как-то сети капроновые поставили, так он там такую дыру проделал, что хоть всей деревней в нее пролезай. И всё же поймали киалимские рыбаки потомка саженного древнего Тайменя, который Киалим из Европы в Азию пропустил. Не верите? Но ведь как-то появилась щель посередь хребта Ицыл – грани двух континентов.
Марина Середа