Жизнь в Петрограде в начале ХХ века. Зарисовки.
Отрывок из книги Ю_ШУТОВОЙ "Дао Евсея Козлова"
Ровно в девять вечера я сел в автомобиль возле своей подворотни. На этот раз и борта, и крыша авто были пристегнуты, салон закрыт со всех сторон, и, если в нем не было так уж тепло, то по крайней мере не было и пронизывающе холодно как в прошлый раз. Жозефина Матвеевна была одета, как и давеча, в кожу, разве что без авиаторского шлема и очков. На заднем сидении стоял объемистый баул, видимо, с платьем, не в куртке же она петь собирается.
Доехали мы быстро, поднялись на второй этаж в квартиру, и здесь уж нас встречал и ловко делил на два потока, не знаю, как его назвать, но по гордости осанки и безошибочности в распознавании входящих, пожалуй, мажордом, гостям предлагалось пройти направо в комнаты, а артистам — налево, туда, где можно переодеться к выступлениям. Я вместе с баулом был причислен к артистам и величественным взмахом мажордомовой руки отправлен налево. Шубы и пальто принимала у господ артистов престарелая гардеробщица в черном платье, и они, одежды наши, исчезали за какой-то невысокой дверью, мы же потоком следовали далее по коридору, пока не вплывали в достаточно просторную залу, где по центру был накрыт стол, но без стульев, по-фуршетному.
Тут Жозефина меня покинула и, подхватив свой баул, упорхнула куда-то, я же остался кружить вокруг стола вместе с другими. Здесь было человек десять-двенадцать, более мужчин, но были и три дамы. Дамы в отличие от нас были одеты весьма броско. Мужчинам что, одеться гораздо проще, хотя, допускаю, скучнее, все мы были в основном в визитках, правда один господин украсил себя ярким, попугаечно-зеленым с золотым орнаментом галстухом, да двое было в поддевках, патриотически. Дамы же, собравшись вместе у окна, напоминали то ли летнюю клумбу, то ли сцену из «Принцессы Турандот», одна в лиловом, отделанном широкими полосами розоватых кружев, с огромной розой на поясе, другая вся в сиреневом газе со полупрозрачным шлейфом, маленькая золотая шляпка, с коей спускались до груди нити бус, возможно жемчуг, а третья в платье из разноцветных ассиметричных кусков, тут и зеленый матовый бархат, и блестящий шелк, что-то опять же сиреневое, голубое и еще вдобавок отделка белым узким мехом. Допускаю, что все они, и дамы и мужчины, были весьма известные люди искусства, но в лицо я никого узнать не мог.
Выпорхнула откуда-то Жозефина в облаке белых кружев и чего-то бирюзово-струящегося, самая прекрасная и здесь, и где бы то ни было. Только подошла ко мне, как в зале объявилась дама в глухом платье с большими розами, вышитыми по линии талии, и черной полупрозрачной накидке, была она уже очень пожилой, но и стать ее, прямая до невозможности спина и походка, выдавали в ней аристократизм, породу. В руках у нее была стопочка небольших распечатанных афишек. И первым делом она направилась к нам, вернее к Жозефине:
- Здравствуйте, вы — Жозефина Карабас? Вы ведь первый раз здесь у нас? Вот, возьмите программку, здесь есть номер вашего выхода. А вы? - она обратилась ко мне.
Прежде, чем я успел придумать хоть что-нибудь, Жозефина уже нашлась:
- Это, Варвара Ивановна, мой импрессарио, Евсей Дорофеевич Козлов.
- Ну что ж, - ответила баронесса, а это была именно она, хозяйка дома, устроительница нынешнего концерта, - может быть вам удобнее пройти в зал к гостям?
- Нет, нет, благодарю вас, я бы предпочел остаться здесь с... (я, конечно, имел в виду остаться с ней, с Жозефиной, но почему-то смутился сказать это) ... с господами артистами.
- Как будет угодно... - баронесса отошла к другим, здороваясь, явно зная всех приглашенных лично, спрашивая о том о сем, улыбаясь, раздавая программки, чтобы понятно было, кому за кем выступать.
На обложке программки была нарисована лира и стояла надпись: «Благотворительный концерт в пользу Общины сестёр милосердия Российского общества Красного Креста имени генерал-адъютанта М. П. фон Кауфмана». Я открыл эту маленькую сложенную пополам афишку, в орнаменте из условных неопознаваемых цветочков шли друг за другом имена артистов, под номером «8» значилось: «Жозефина Карабас. Патриотические французские песни: «Le Chant du Départ», «Le Chant des Partisans», «La Marseillaise».
- Вы будете петь по-французски?
- Конечно, - она рассмеялась, - я же француженка. Вы не знали?
- И ваш брат, он тоже француз? - я был весьма удивлен, нет я просто не поверил, решил это шутка.
- Это не простая история. Хотите, расскажу?
Конечно, я все хотел знать про нее.
- Мы с Жано близнецы.
Вот так-так. Мне казалось, Карбасов старше своей сестры. Близнецы... И тут я вспомнил, вот девушка снимает свой авиаторский шлем, обнимает Карбасова за шею, тормошит. Вот он, пытаясь отстраниться, представляет ей меня. Она оборачивается, и я вижу оба их лица рядом, почти на одном уровне. Да, это две версии одного лица, одна версия бледнее красками, жестче, и в то же время как-то теплее, бачки скругляют, делают это лицо чуть шире, вторая версия более яркая, тонкая, изменчивая как бегучая холодная вода. Мужская версия и женская, ян и инь.
- Прадед наш, Жозеф Анри Дезире де Карабас, пришел в Россию с Бонапартом, он был трубачем, молоденьким совсем. А обратно домой не вернулся, попал в плен, а потом осел в Твери, был учителем танцев.
Тут Жозефина отвлеклась, в залу вошел новый человек, и она сразу, бросив мне: «Это один из наших, я сейчас», - устремилась к нему. Это был совсем молодой еще человек, лет двадцати с небольшим, наверное. Волосы гладко зачесаны, безукоризненный косой пробор, весь такой аккуратный, вычищенный, в светлой тройке и бабочке небесно-голубого цвета, такой старательный канцелярист с виду. Жозефина схватила его за руки, стала поворачивать, смеясь, то туда, то сюда. Они о чем-то негромко переговорили, потом он отошел к окну, к стоящим там дамам, а Жозефина вернулась ко мне:
- Знаете, кто это? Это Рюрик Ивнев, очень талантливый поэт. Он будет читать свои стихи. Постойте, под каким он номером... - она развернула свою программку, - ах, вот, номер третий. Послушайте его, вы поймете, какой он.
Не могу сказать, что мне так уж приятно было слушать ее восторженную оценку этого Рюрика. Придумают же себе имена, уверен, что на самом деле он какой-нибудь Петр или вообще Фаддей. Но хочет называться не много, ни мало Рюриком. Может даже чувствует себя Рюриком. Гордо несет голову, увенчанную призрачным венцом.
- Скажите, Жозефина Матвеевна, «наши» - это кто?
- А-а, я же вам не объяснила, извините. Вы слышали про кабаре «Бродячая собака»?
На мой отрицательный ответ она несколько удивилась, будто знать о нем должен каждый житель столицы. Оказалось, это был такой подвал, кабачок, где собирались поэты, художники, музыканты, в общем все те, кто причислял себя к настоящей богеме. Они сами там все оформили, кто-то раскрасил стены, кто-то изготовил деревянную люстру, ну и так далее. Себя они, эти самые «наши» величали «собачниками», дескать, доля артиста весьма похожа на собачью бродяжью жизнь, а прочую «чистую» публику, что собиралась поглазеть на знаменитостей, звали «фармацевтами», мне не очень понятно почему, возможно кто-то посчитал, что фармацевт-аптекарь — это воплощение бесталанности, бесчувственности и безвкусия. Теперь уж этот подвал закрыли за нелегальную продажу спиртного, знакомая тема, много трактиров и ресторанов закрывают, но те, что побогаче открываются вновь и вновь. А этот, артистический, затух. Вот и Жозефина бывала там, правда, как она говорит с сожалением, недолго, всего пару месяцев («Но это была целая жизнь, понимаете, настоящая, насыщенная, без повседневного притворства, скуки, вымученных пустых разговоров и бумажных улыбок»), а там и все, прикрыли лавочку. Оказывается, она не только поет, но и сама пишет стихи, то есть песни, и стихи и мелодию к ним.
Пока мы беседовали концерт начался. Артисты один за одним выходили в ту дверь, через которую давеча входила к нам хозяйка дома. Дверь оставалась приоткрытой, и через нее доносились до нас голоса, читавшие стихи, пение, музыка и аплодисменты после каждого выступления, не особо громкие, скорее вежливые. И вот Жозефина тоже исчезла за этими вратами. Я не удержался и заглянул за приоткрытую створку. Там был выставлен белый кабинетный рояль, а далее на стульях рядами сидели зрители, человек тридцать или чуть больше, все сплошь господа в мундирах и фраках и дамы в богатых платьях. Интересно какую сумму выложил каждый из них за этот концерт? Благотворительность — дело дорогое.
Пела Жозефина прекрасно, чистый глубокий голос. Когда она запела Марсельезу, я увидал, как во втором ряду поднялся один господин, лысый, но с густыми ухоженными усами, и тоже запел. Лицо его показалось мне знакомым, и тут позади меня кто-то, также подглядывавший в щель, негромко произнес: «Смотрите-ка, Палеолог».
И верно, это был французский посланник Морис Палеолог, я видел его портрет в еженедельнике «Летопись войны» в прошлом году, когда еще пристально следил за событиями мировой бойни. Вслед за французом поднялось еще несколько человек, потом еще, а потом поднялись и остальные. Так, стоя, все вместе и допели до конца, а потом аплодировали, и вот тут мне показалось, что не просто из вежливости, что тронуло их что-то, может быть сам гимн Франции, а может и голос исполнительницы.
После выступления Жозефины мы сразу уехали. Она снова была в своей шофферской кожанке, совсем другая, наглухо застегнутая, молчаливая, будто опустошенная. Чтобы как-то разбить разделявшее нас молчание, я спросил:
- Вы начали говорить про своего прадеда-француза. Могу ли я услышать продолжение сей повести?
И она рассказала мне эту историю, но теперь уже скупо, короткими фразами, без затей.
Вот она. Жозеф де Карабас, оставшись в Твери и разучивая модные танцы с местными барышнями, времени зря не терял и вскоре женился на своей ученице, дочери богатого купца Пелагее Ивановне Чуриловой. Как ее папаша на такой союз согласился, история умалчивает, может польстился на эфемерное дворянство, не исключено, что самим Жозефом и придуманное, а может грех покрывал. Но потом ни разу о таком зяте не пожалел. Француз, вдруг откуда ни возьмись, проявил недюжинный коммерческий талант, и вскоре уже вовсю вел дела вместе с тестем, а как тот состарился и вышел на покой, то уже самостоятельно. Пелагея родила ему трех дочек и двух сыновей. Старшего он определил по коммерческой части, воспитывал из него наследника семейного дела, а младшего Жана Жозефа Анри Де Карабаса десятилетним мальчиком определил в только что открывшийся Новгородский графа Аракчеева кадетский корпус. После окончания курса тот, звавшийся теперь уже Иваном Осиповичем Карбасовым, был переведен в столицу в Дворянский полк для продолжения обучения. Служил в артиллерии, был в Польше, принимал участие в венгерском походе и при взятии Дербецена в 1849 году был легко ранен. Тогда же в этом венгерском городе он встретил артистку-француженку, она играла в труппе местного театра. Роман был бурный и стремительный как кавалерийский натиск, Иван Осипович едва успел опомниться, а вот он уже в отставке, женат и в должности управляющего семейного предприятия, фабрики пеньковых канатов.
- Так что, судите сами, мы с братом все-таки французы, хоть и не полные, зато дважды, и по прадеду, и по бабушке.
Авто свернуло с Малой Морской в Гороховую и остановилось возле моей подворотни.
Пора было прощаться. Но как же не хотелось мне расстаться с ней. И я, не долго думая, предложил проводить даму.
- Послушайте, Жозефина Матвеевна, вы, конечно, подвезли меня до дому, благодарю, но позвольте, я все же провожу вас.
Она улыбнулась:
- Таким образом меня еще не провожали, чтобы на моем авто, и я же за рулем. Ну что ж, извольте.
И мы опять поехали. Но на этот раз ехать оказалось совсем близко, обратно на Малую Морскую, через Исаакиевскую площадь, затем мимо почтамта. Машина остановилась около маленького двухэтажного каменного дома почти в самом конце улицы, за ним был лишь угловой особняк, роскошный, с гербом на скругленном углу под крышей. Далее, на переулке — казармы, сейчас в них расположились кексгольмцы. Оказывается, женщина, которой бредил я вот уже почти год, живет совсем рядом. А ведь я хожу тут чуть ли не каждый день, и вот надо же, не привелось ни разу случайно встретиться. Поистине, неисповедимы пути, нет, не господни, наши, человечьи пути. Надо было так закрутиться жизни, что встретил я Зеботтендорфа, что убил он несчастного доктора, что вышел на меня господин Карбасов, и все это привело меня к ней. А если бы столкнулся я с ней здесь, у Почтамта, или на Конногвардейском, что бы было? Даже если бы узнал ее, осмелился бы подойти? Вряд ли.
- Поможете мне ворота отпереть, замок подмерзает, ключ поворачивать тяжело.
Я выбрался из автомобиля, подошел к воротам. Это были высокие деревянные двустворчатые ворота в таком же высоком глухом заборе, совсем простом, деревенском. И сам дом, хоть и был кирпичным и оштукатуренным, выглядел по-деревенски, с низко расположенными окнами первого этажа, заглянуть можно, и крышей, крытой посеревшим от времени тесом. Мне с трудом удалось провернуть большой стальной ключ в замочной скважине, щеколда с внутренней стороны отошла, и я потянул створки на себя. Они неожиданно легко и беззвучно открылись, петли хорошо смазаны. Жозефина въехала внутрь двора и остановила авто у дровяного сарая. Я так и стоял у распахнутых ворот снаружи на улице. Надо было уходить.
- Евсей Дорофеевич, может быть чашечку чая?
Да, конечно, хоть чая, хоть воды, лишь бы остаться с ней еще хоть какое-то время. Но вслух я сказал:
- Поздно уже, вы верно устали.
Забрав у меня ключ, она за рукав потянула меня во двор.
- Ну что вы, я не устала вовсе, обычно в полночь жизнь только начиналась. Я имею в виду, когда я ходила в «Бродячую собаку». К двенадцати часам только-только начиналось настоящее, стихи, разговоры... Давайте запрем ворота, и я вас угощу очень вкусным китайским красным чаем.
Квартирка, которую занимала Жозефина находилась в первом этаже, в нее вела дверь с угла особнячка, крылечко в две ступени. И была она совсем маленькой, одна комната и крохотная кухонька с буфетом, столиком под окошком, плитой и ящиком для дров возле нее. Комната была разгорожена китайской вышитой ширмой с цветами и птичками, по одну сторону — полосатый диванчик, такое же кресло возле ампирного с прихотливо изогнутыми ножками столика-консоли, по другую — гардероб и кровать с деревянным изголовьем. Я, признаться, совсем не так представлял себе жилье девушки, мнящей себя частью богемы и раскатывающей по городу в личном авто. Словно почувствовав мое удивление, хозяйка поспешила объяснить:
- Знаете, я предпочитаю квартирки облегающего силуэта. И живу всегда на первом этаже. Мне так спокойнее. Это Жано любит жить просторно, чтоб было, как он говорит, где ноги вытянуть. Ну да у него семья, жена и двое мальчишек маленьких совсем, бонна, кухарка. А мне не нужно, я сама все делаю. Только дрова вот хозяйский лакей Григорий приносит и печь протапливает.
Потом, уже когда мы пили чай с маленькими ванильными сухариками и вареньем из антоновских яблок, она рассказала, почему предпочитает жить так тесно, но я про то сейчас писать уж не буду, может позднее. Хочу повернуть эту историю несколько в иную плоскость. Так вот, к чаю и разговорам был еще добавлен альбом с семейными фотографиями. И одним из последних был снимок Карбасова в мундире жандармского поручика. Вот как. А мне он представился сугубо гражданским чином, следователем. Зачем, спрашивается? Я спросил, давно ли брат ее служит по жандармскому ведомству. Оказалось, нет, не более полугода. Незадолго до войны окончил Жано Михайловское артиллерийское училище, на фронт ушел прапорщиком, вернулся поручиком. Комиссован по ранению. Пошел служить в жандармерию, да не абы куда, а в Отдельный корпус жандармов, который кроме всего прочего занимается поимкой иностранных шпионов. Значит все-таки шпионаж. Значит все-таки Зеботтендорф не просто убийца, как Карбасов пытался меня убедить. Ну то, что господин поручик не сказал мне правды, понятно, не должен он перед каждым карты раскрывать, а вот то, что он так неосторожно похозяйничал в квартире на Измайловском, говорит не в пользу его профессиональных умений.
Уходя, надевая пальто, я нащупал в кармане книжку, что взял в квартире Зеботтендорфа, «Der Golem», как сунул ее сюда, в карман утром, так она и лежит. Вытащил зачем-то. Жозефина, она, провожая меня, стояла тут же в крохотной передней, увидела, попросила показать. Прочла название.
- Не дадите прочесть?
- Охотно. А вы читаете по-немецки?
- Немного.
Ну я и оставил ей эту книгу, будет повод увидеться еще раз. Я тогда даже не мог предположить, как скоро этот повод наступит.
Купить книгу Ю_ШУТОВОЙ "Дао Евсея Козлова".
Другие тексты Ю_ШУТОВОЙ читать здесь:
https://www.jkclubtext.com/knigi