Дуб жил на этой горе уже полсотни лет, но ещё не совсем состарился. У него по земле волочилось два толстых уса, поседевший до белизны неповоротливый хвост, а иногда — даже ноги, если Дуб утомился или вдруг приболел. А вот когда он был мальчишкой, то любил совать любопытный нос в щели и незакрытые дверцы, но с возрастом переменился: теперь всё любопытное само нет-нет да заглядывало к нему.
Такова житейская мудрость скробов: «Не шевели понапрасну лапой, если кто-то шевелится за тебя». Поэтому Дубу лишь оставалось пить чай возле норки и ждать, когда приключения сами отыщут его.
Звали его в честь того дерева, что росло прямо над входом в его нору, и чем старше скроб становился, тем сильнее походил на этот свой дуб: он подсыхал и покрывался морщинами, как-то скукоживался день ото дня и всё чаще собирался отдать кому-нибудь душу. Правда, такую мелкую никто и не брал.
Дуб выяснил это одним ясным вечером, когда задремал на балконе под крики чаек и плеск невысоких волн.
Приснилась ему родная гора. Похожая на большого ежа, она носом нюхала море, а сосновые иглы пушила к восходящему лету. Ряд норок выходил балконами прямо на берег, и чем выше располагался балкон, тем ниже было у скроба сословие. У людей говорят: «пробиться наверх», а вот у скробов вся знать образуется, лишь скатившись.
Дуб увидел себя со стороны спящим на самом высоком балконе, а рядом на перилах примостилась ворона.
— Кыш! — шикнул на неё испуганно Дуб.
Ворона хлопнула глазом, и Дуб вдруг заметил, что под крылом она держит заточенную косу. У той лезвие светилось на солнце.
Ворона каркнула недовольно:
— Да уж, да уж! — и попрыгала на одном месте, как бы раздумывая. — Как тут что-нибудь забирать, если нет ничего?
Затем она одной лапой ощупала скроба с пяточек до ушей, а души — не нашла.
— Кажется, она затерялась в карманце, — робко подсказал Дуб.
Ворона оглянулась и снова каркнула:
— На такую мелкую — ещё и замахиваться?
В целом, она понапрасну тоже не шевелилась. И улетела потом, оставив Дуба в недоумении.
* * *
С тех пор Дуб знал точно, из первых уст, что душа его ничего не стоит, а значит — жить ему ещё много лет (пока она не возрастёт в цене).