Вот говорят – не покупай дом, а покупай соседей. И правильно говорят. Потому что с плохими соседями можно «загреметь» в такие дали, что и выбраться невозможно будет.
Моей бабушке пришлось переехать в другую деревню не по своей воле, а по воле обстоятельств. Жила она в маленькой деревушке Вырково, большой дом имела, кучу скотины. Овдовела в 1935 году, но хозяйство не нарушила. Сама косила, пахала, сеяла, старшие дочери матери во всём помогали – и сеяли, и косили, и за лошадью ходили, борозду ровную держали. Тяжело было, конечно, зато жили сытно, ни у кого не занимались.
Коллективизация докатилась до деревни в 37-м. Приехал уполномоченный с района, согнал всех жителей в сельсовет. Стали избирать комбед, а бедноты-то в деревне и нет! Все хозяйства зажиточные, мужики, помимо обработки земли, горшки глиняные лепили, с них доход хороший имели. Короче, всех жителей агитировали, агитировали в колхоз, да не выагитировали!
Бабушка наотрез отказалась отдавать в колхоз всё, что нажила: четырёх коров, двух лошадей, табунок овец, всякую конную технику в виде косилок, граблей, сажалок, плугов. Почти все жители деревушки, за исключением пяти-шести бедных хозяйств, тоже от колхоза отказались. А уполномоченному хоть убейся, а 100-процентную коллективизацию подавай!
Новоиспечённый председатель вместе с уполномоченным ходили по дворам, уговаривали мужиков объединиться, но те упирались. Тёмной октябрьской ночкой 38-го года председатель колхоза решил попугать особо упирающихся и поджог два двора. Ночка выдалась ветреная, и вместо двух домов сгорели пятнадцать…
В общем, ни колхозу, ни бабке нажитое не досталось. Из огня удалось вывести жеребца племенного, и двух коров из четырёх. Ещё сундуки с вещами вытащили, остальное в пламени погорело. А у бабушки – шестеро детей, самой младшей, маме, только шесть лет (старшая, Настя, уже замужем была).
Вот и переехала бабка в нашу деревню, лишь бы от колхоза куда подальше. Купила крохотный домик на краю деревни, у леса, обжилась. Старшие дочери пошли работать на лесозавод, младшие дети матери по хозяйству помогали.
Как только бабушка со всеми жителями улицы перезнакомилась, ей бабы по секрету сказали:
- Ох, Дарья, дурные тебе соседи попались! Ты с ними ухо востро держи.
Бабушка приняла эти слова к сведению, но не сильно насторожилась. В соседях жила женщина с тремя дочерями. Странноватые, конечно, люди, любители похвалиться, да пыль в глаза пустить. Но таких людей много. Что же такого страшного эти женщины могут сделать? Настораживало лишь их прозвище – Волчихи.
Старшей дочери соседки восемнадцать лет было, средней тринадцать, а младшая - ровесница маме, с 32-года. Конечно, мама с этой девочкой сдружилась. Бабушка не возражала. Что плохого может сделать шестилетняя пигалица?!
А пигалица буквально поселилась у подружки. С самого раннего утра бежала в соседский дом, вместе с семьёй подружки завтракала, обедала и ужинала. Бабушка не против была – жалко, что ли, тарелки щей? Тем более, жили довольно сытно. Корову и жеребца бабка продала, денежки в кармане звенели, ещё одна коровка в хозяйстве осталась. Со временем кур прикупили, двух овечек, поросёночка. Три дочери на заводе работали, зарплату получали. В доме водились и молочко, и маслице, и мучица. Бабка частенько хлебы и пироги пекла.
Однажды шла бабушка из магазина и услышала, как средняя соседкина дочь хвалится бабам, что мамка и вчера, и сегодня пироги пекла. Мол, натрескались досыта! Бабушка удивилась: из чего соседке пироги печь? В хозяйстве лишь коза облезлая, которую доили только тогда, когда кто-то молока захочет, да три вялых курицы, ещё до революции рождённых. На заводе работает только сама соседка, одна за четверых впахивает. Откуда мука? Откуда лук и капуста для начинки, ежели огород не сажается?
Стала бабушка за пигалицей присматривать, да и поймала ту с пирогами в карманах. Ну, взяла бы два-три пирога, пусть даже и пять. Но ведь целый противень по карманам рассовала! Отругала бабка эту Таньку, повелела больше в её дом не ходить. А та ужом вьётся: я больше не буду, простите, хочу с Паней дружить!
Ладно, впустили девчонку в дом. Только бабушка теперь строго за количеством пирогов следила. Пироги пропадать перестали, а вот куры стали плохо нестись. Бабка запаниковала – уж не болезнь ли какая на куриц напала? А потом услышала, как соседка хвалилась, что они с трёх куриц по десятку яиц в день берут! Танька была поймана с поличным – полными карманами яиц, и опять отлучена от дома.
В общем, чего только эта Танька из дома не таскала: и пироги, и яйца, и сушёные грибы, и даже ложки деревянные. Бабка её из дома выгонит, а она: ой, не буду больше, простите! Глаз да глаз за этой Танькой.
Вскорости и тринадцатилетняя Аришка стала набиваться в подруги к маминой сестре тёте Ане, которой на тот момент пятнадцать исполнилось. И тоже в дом полезла. Тут уж бабка осердилась, и не велела соседок в дом таскать. Сказала: на улице дружите, а в доме чтоб их не было!
Так и дружили, но за порогом дома. Выйдет мама с пирогом на улицу, а две сестры клянчить начинают:
- Дай пирог попробовать!
Отдаст им мамка свой пирог, девчонки его слопают, и говорят:
- Чё-то мы не распробовали, неси ещё!
Мама им перетаскает с десяток пирогов, пока бабушка не спохватится, а девчонки соседские уж сыты. И начинают подружке хвалиться:
- У нашей мамы пироги вкуснее получаются, чем у вашей! Мы сегодня с утра кофию напились, с пирогами и печеньями! А ваша мама печенье печь не может!
Мама в слёзы, и домой бежать! А дома просит печенье и кофий. Как можно на седьмом году жизни понять, что люди просто пыль в глаза пускают?! Бабушка вздохнёт, напечёт печенья ячменного, вместо кофе ячменного напитка наварит. Мама выйдет на улицу с кружкой «кофию» и с печеньем, а подружки уж тут - как тут. И давай клянчить:
- Дай попробовать!
А мама, бабушкой наученная, отвечает:
- Своё печенье ешьте, оно вкуснее!
Сестрицы сразу же хвалиться начинают:
- А у нас сегодня на обед щи с курятиной!
Бабка во двор бегом! Кур пересчитала – нет одной! Бабушка бегом к председателю сельсовета, повела того в соседский дом. А там соседка печь растопила, курицу палить собирается. А у печки пёрышки лежат, синими чернилами вымазанные – бабкина метка. Сжечь их соседка не успела, улики налицо, то есть, у печи. Да, были в тот день щи с курятиной, но только в другом доме…
А однажды чаша бабушкиного терпения переполнилась до краёв. Пошла она в сельпо, а на обратной дороге решила заглянуть к знакомой. Домой возвращалась задами, через проулок. Идёт мимо своего огорода, видит – картофелина на тропинке валяется. Потом ещё одна. И тут через забор летит ещё одна картошка, чуть бабке в лоб не угодила! Та домой бегом.
В общем, не успела бабка за порог выйти, как сёстры тут - как тут, зовут на улицу, поиграть. А бабушка младшим детям задание дала – картошку окучивать. Мама, как самая маленькая, ходила по огороду, траву дёргала. Тётя Аня и дядя Ваня, 12-летний мамин брат, орудовали мотыгами.
Отказалась мама гулять идти, а сёстры сразу:
- Давайте мы вам поможем! Только вы маме своей не говорите, а то она ругаться будет!
И так искренне соседки предлагали помощь, что их впустили в огород, и выдали им мотыги. Даже старшую впустили, Катьку. А маму с Танькой посадили на забор, чтоб предупредили, когда родительница домой возвращаться будет.
В общем, картошку соседки окучивать помогали, да только подкапывали самую крупную и за забор кидали, себе на ужин. Бабушка потом четыре ведра насобирала! Если бы мама с подружкой бабку углядели, всё было бы шито-крыто. Но подружки глядели в другую сторону, и много болтали. Воровок поймали на месте «преступления».
Тут уж бабушка по-настоящему рассердилась. Схватила она кнут, да отходила всех хорошенько – и своих, и чужих. Своих – чтоб не пускали, чужих – чтоб не воровали. А когда соседка скандалить из-за побитых детей пришла, то и ей досталось на орехи!
Конечно, не прошло и недели, как подружки опять были вместе. Но дружили только за домом, там, где бабушка их не видела. Подружили немного тайно, потом «рассекретились». Вот и стали однажды подружки маму и тётю Аню звать в соседнюю деревню. Там колхоз поле ячменное убирал, так всем желающим можно было колоски собирать – были в те времена и добрые председатели колхозов!
Бабушка дочерей в колхоз не пустила. Ну, много ли можно колосков в соломе набрать? Только время потеряешь зазря. Были у бабки денежки, чтоб зерна купить – в ту пору уж и тётя Аня на завод пошла, денежку зарабатывала. А по хозяйству и так дел полно найдётся.
Тогда сестрицы Волчихи стали подбивать маму с сестрой ходить на поле по ночам, чтобы эти колоски стричь из снопиков. Только, мол, маме не говорите, а то не пустит! Уговорили двух дурёх, те спросту и ножницы свои подружкам дали, и тачку из дома «на дело» брали.
Две недели ходили подружки на колхозное поле. В посадке, у поля, «штаб» разворачивали: клали на траву старую простынку, пенёчки кружком расставляли, чтоб сидя работать. Потом маму и Таньку сажали на деревья, чтоб за обстановкой следили, а старшие натаскивали в посадку снопики. Старались брать так, чтоб было незаметно со стороны.
Натаскают старшие девушки снопиков, а потом вся компания спокойно сидит в посадке, колоски состригает. Воровскую «шайку» ни с поля, ни с дороги не видать, а чтоб звуками себя не выдать, работали молча. За ночь настригали по два мешка колосков! Всё это богатство складывали за сарай, где у бабушки был навес для всякого хозяйственного инвентаря: вил, граблей, лопат, мотыг. В скором времени под навесом накопилось мешков тридцать, туго набитых ячменными колосками.
Всё это могло плохо кончится, да только стала бабушка замечать, что её младшие дочери ходят, словно сонные мухи - Аньку на работу не добудишься, Панька спит полдня. Стала бабка пытать дочерей. Тётя Аня ничего не сказала, отговорившись нездоровьем. А вот мама, радостно подскакивая, сообщила маме, как удачно они стригут колоски ночью, и показала всё «богатство», что хранилось под навесом.
Бабка, увидев кучу мешков в своём дворе, в один момент поседела! В те времена за горсть зерна в кармане можно было сесть надолго, а тут – тридцать мешков! На расстрел потянет, не иначе!
Придя в себя, бабушка начала действовать. Перво-наперво, она отвязала с овечьих ножниц красные тряпочки и привязала синие. Потом загнала младших дочерей в сарай и заперла – чтоб дома сидели, и по округе не болтались. После этого соседкам было сказано, что Аня с Паней заболели и никуда не пойдут.
Как только стемнело, бабушка приступила к следующему этапу сокрытия улик. Все три десятка мешков с колосками были перенесены на берег реки и закопаны под обрывом. После этого бабка выдохнула, намылась в бане и стала ждать…
Ждать пришлось четыре дня. Всё это время мама и тётя Аня сидели под замком – бабушка ходила на завод, к мастеру, и сказала, что Анька затемпературила. Соседские девки все эти дни ходили стричь колоски, бессовестно используя чужую тачку. А бабушка все ночи не спала, следила за девчонками: во сколько ушли, во сколько пришли…
На четвёртый день, под утро, когда бабушка уже задремала (конечно, три ночи не спала!), со стороны леса послышался шум. Шум всё нарастал, потом забарабанили в ворота:
- Хозяйка, открывай! А не то ворота разнесём!
Бабка вышла за ворота и увидела страшную картину: все три соседские девчонки, с окровавленными спинами, жались друг к другу, плача и подвывая. Объездчик полей, сидя верхом на лошади, периодически «ожигал» несчастных кнутом, отчего те вздрагивали и в голос выли. Около ворот стояла пролётка, в ней сидел председатель колхоза. Конюх, что был за возницу, держал в руках вожжи и тоже изредка хлестал перепуганных девчонок…
Бабушка потом рассказывала, что от страха у неё ноги подкосились! Как не упала – одному Богу известно. Едва разлепив одеревеневшие губы, она спросила:
- Что вам надо?
Председатель начал кричать:
- А ну, показывай сарай, такая-разтакая!
И тут бабушка словно очнулась! Какой-то толстый обрюзгший мужик смеет её обзывать в собственном доме?! Ругаться матом она тоже мастерица была, да как выдала мужику всё, что она думает и о нём, и о его родственниках! Мужик сразу сбавил обороты, и по-человечески объяснил бабушке, что эти три девки клятвенно утверждают, что пошли в поле в первый раз, а на это их сподобили подружки, которые ходили за колосками уже полмесяца, и накопили в сарае много мешков ячменя…
- Можно осмотреть твой сарай? – спросил председатель в конце своего рассказа.
- Смотрите, - буркнула бабушка и села на лавочку – ноги не держали.
Председатель с конюхом осмотрели сарай, и под навес заглянули. Потом попросили показать им овечьи ножницы. Ножницы не «совпали» - тряпочки на ручках были разных цветов. А вот тачку бабка «признала», но сразу заявила, что тачка оная пропала месяц назад.
К этому времени на шум и вой вся улица сбежалась, несмотря на ранний час. Озлобленный народ – а Волчихи не только бабушке досаждали – подтвердил, что пойманные девчонки склонны к воровству. И ещё много чего про них рассказали.
Председатель кивнул объездчику, и тот как начал сестёр лупить! Те как взвоют! А мужик всё машет кнутиком, а кнутик с металлической оплёткой… И никто – никто! – из жителей улицы не вступился за девчонок. Вступилась только бабка. Вскочила она с лавки, да и выхватила кнут из рук объездчика.
- Хватит с них! – тихо, но твёрдо сказала бабушка. – Забьёшь насмерть, как жить-то потом будешь?!
Не известно, что заставило троих мужчин прекратить экзекуцию: то ли совесть, то ли тот факт, что в бабушке было метр семьдесят пять росту и килограмм девяносто весу. Мужики уехали, остальные по домам разошлись. Избитых соседок бабушка отволокла домой.
Соседки долго болели, особенно старшая, Катерина. Кожа со спины слезла, раны загноились, пришлось вычищать гной «на живую», в медпункте. Все трое долго температурили, а средней, Арине, веко повредили. Так и ходила до конца жизни с поднятой бровью, словно чему-то удивляясь. А ведь с ними ещё «по-божески» обошлись, могли бы и в лагеря отправить, по 58 статье. И бабушку могли по той же статье осудить, если б вовремя не спохватилась. Или вовсе расстрелять.
После этого инцидента бабушка категорически запретила маме дружить с соседкой Танькой. Под страхом кнута. Мама и не дружила, хоть бывшая подружка и лезла с предложением «дружить по-настоящему». А в 1941 году бабушка перенесла ещё один пожар. В этот раз всё произошло так быстро, что вытащить ничего не успели, остались посреди улицы, в чём выскочили.
Завод выделил погорельцам комнату в бараке, стали обживаться. Собирали на пожарище уцелевшую посуду, перенесли на новое место огородный инвентарь. Всё это время бабушка ночевала в сарае, у сгоревшего дома. Отлучилась только на одну ночь. Когда пришла, схватилась за голову – за ночь весь огород очистили и от картошки, и от моркошки, и даже яблони все пообтрясли!
Конечно, это сделали соседи – люди их видели и шуганули с чужой территории. Но всё, что могли, Волчихи уже вынесли…
Дело было в августе 41-го, вовсю полыхала война. Представляете, каково это – остаться в военное время без дома, без вещей, и без запасов? Выжили чудом. Пригодился и тот ячмень, что бабка закопала под обрывом – из него пекли лепёшки. Мама с дядей Ваней зимой 42-го ходили побираться. Потом дядю взяли на работу, а мама в 9 лет «устроилась» на овощехранилище. Бабы её жалели, помогали вынести с территории картошку, капустные листья, обрезки моркови, маленькие луковки.
Так и выжили, дождались Победы. Мама с Татьяной этой потом опять дружила, но домой её больше не таскала. До самой смерти друг друга товарками называли, но в дом друг к другу не ходили. Если только на танцы вместе сбегать, или поплясать под гармошку.
Всем добра и здоровья! Спасибо, что читаете мои истории. Если поставите лайк – буду очень благодарна!