Герман был уверен, что машинист электрички, как и дирижер на концерте, подъезжая к станции, оценивает и выбирает на перроне «своего» пассажира-зрителя, для которого исполнит эту поездку.
Герман привык к попутчицам и не обращал на них внимания, с утра они выглядели вульгарно, как доступные женщины, заправлялись красотой, чтобы на весь день хватило, пахли ей. Он уже не присматривался, как поначалу: детали его раздражали, приглядишься, а у женщины рука, как куриная, мосластая лапа с мозольной кожей. А раз подумал: «Невозможно, чтобы человек, так был похож на жука жужелицу!» Герман ездил каждый день, привык, втянулся, но как-то раз произошло такое, что вспоминалось, оживая под вздохом. Вспоминалось сладким трепетом и бежало теплыми искрами по телу. Шёл конец июня, напротив сидел паренёк с весёлыми, насмешливыми и наглыми глазами, стриженный в кружок. «Казачок» – окрестил его Герман. Автоинформатор равнодушным женским голосом объявил следующую станцию с такой интонацией, словно хотел сказать: «Речной вокзал» и мне абсолютно всё равно, выйдите вы или нет, и что с вами произойдет потом». «Так нельзя, – думал Герман, – нужно давать людям надежду, хотя бы с утра!»
– Ваш билет?! – у женщины в форме кондуктора были маленькие уши и мятое обезьянье лицо. Он встал и снял тяжёлый матерчатый портфель с полки, поморщился, сердито скривившись, достал и протянул билет и снова посмотрел в окно: «Как все надоело, заменить бы в электричке окна на трехмерные панели, чтобы показывали каждый день новые пейзажи от Саванны до Швейцарии!» Увидев гаджет у соседа в руках, подумал о том, что в электронной книге нельзя засушить цветок или заложить страницу спичкой, согнуть уголок листа, чтобы потом небрежно открыть книгу там, где остались герои, нельзя на полях записать телефон девушки. И тут Герман почувствовал, что неподалеку стоит она. Обернулся и пересёкся взглядом. Сразу обожгло, как цветок расцвёл внутри. Полсекунды показались часом. Она была в длинном красно-оранжевом сарафане, почти прикрывавшем легкие сабо. Её ресницы подрагивали, откликаясь на мчащееся за окном сквозь дома и деревья солнце. Естественная, как свет, улыбка. Маятником заоконное небо отражалось в ее глазах. Он увидел всё в полсекунды. Мимо проносилась жизнь, а здесь и сейчас, именно в этом вагоне сконцентрировался мир. Повернулся и вздохнул: она поравнялась с ним. Впервые ему захотелось, чтобы электричка ехала как можно дольше. Прикоснулся к ее рукаву, улыбнулся и прошептал: «Постой…» Мир стал цветным, когда она ответила. Голос шёл ей, немного грудной, яркий. «Наверно, хорошо поёт», – подумал он и сразу понял, что раньше её не было, она не существовала до самого того момента, когда суждено им было встретиться. Он видел раньше ее лишь во сне, но в той, видимой издалека, только угадывалась встреченная сегодня.
И вот она появилась, сложилась из июльских закатов, утреннего тумана над душистой травой, прохладной тьмы городского кинозала, неторопливых скверов. Материализовалась, стала быть, именно в тот момент, когда он её увидел.
Герман стоял и благодарил машину закономерностей за этот подарок, был восторг, чувство обретения чего-то очень важного, приятного, сравнимого с новой жизнью, яркой длинной и чудесной… Он дернулся: его отпихнул «казачок», на ходу процедив что-то полуматерное. Герман шагнул на перрон последним, когда она уже не смотрела и, уходя, скрылась из виду. Все стало неинтересным, потеряло цвета, нарушилась связь со смыслом и сутью вещей. Солнце и все вокруг стало неустойчивым, как подвешенным на нитках.