В садике я не прижился, и меня, словно Пушкина, отдали на воспитание няням. Одной из них была Нина Константиновна – удивительная женщина образца 1913 года. Папа уважительно называл ее конем с яйцами.
После того, как мама уходила на работу, она первым делом вываливала содержимое нашего мусорного ведра на газету и выбирала недоеденные деликатесы. Свои находки она забирала домой и кормила ими гостей. Разобравшись с ведром, она занималась уборкой и приготовлением еды. При этом была настолько энергичной, что при виде ее рекламные герои поумирали бы от стыда.
Несмотря на годы, она вела себя нередко, как ребенок. Иногда во время игр в карты или домино она спорила со мной до хрипоты, хотя обычно сама бывала не права. Заканчивалось это ее истерикой, слезами и обещанием больше к нам ни ногой.
Однажды мы поссорились всерьез. Тогда я любил запирать кого-нибудь в туалете. Запер ее и забыл. Хватился только через час, когда она стала выносить дверь, да и то случайно. Самому в туалет захотелось. Она, конечно, стучалась, да мало ли чем она могла заниматься. Стучит себе и стучит. Тогда я честно признался в своих грехах, но она мне не поверила, обвинила в злонамеренности и долго обижалась.
Еще я любил, сделав дело, подставить полный горшок под дверь и позвать ее. Убрав пару раз, она подставила горшок мне.
- Ты перевернул, ты и убирай, - сказала она.
После этого я так больше над ней не шутил.
С папой она билась не на жизнь, а на смерть. Когда он садился за стол, мама должна была стоять над ним и прислуживать. Он даже сахар сам не размешивал. Вставал он в полшестого. Шел в гараж. На даче работал в огороде или во дворе. При этом ему надо было перебудить всех. После обеда он вел «казачий образ жизни». Если ему надо было посмотреть на часы или у него спина вдруг начинала чесаться, он звал маму, и та бросала все и бежала на зов. Нина Константиновна в таких случаях покрывалась зелеными пятнами, а когда он меня учил, что мужику не гоже делать бабью работу, а если вдруг он увидит меня с тряпкой в руках, то наденет бабьи трусы мне на голову, из Нины Константиновны валил черный густой дым с характерным запахом серы.
- Чему ты учишь ребенка! – не выдерживала она. Затем шла пылкая речь в защиту равноправия полов. Какое-то время папа ее слушал, а потом посылал подальше. Беседа заканчивалось ее истерикой, слезами и обещанием больше к нам ни ногой.
Как-то утром, когда папа умирал от похмелья, зазвонил телефон.
- Меня нет, - крикнул он.
- Николай, это тебя, - позвала Нина Константиновна, не услышав или проигнорировав его слова.
- Меня нет.
- Я уже сказала, что ты дома.
- Скажи им что-нибудь.
- Что сказать?
- Сами придумайте.
- Зачем мне это надо. Скажу что-нибудь не то и буду виновата.
- Пошли их на хуй.
- Так и сказать?
- Так и скажите.
- Я так и скажу.
- Вот так и скажите.
- Вы меня, конечно, извините, но он просил вам передать…Идите вы на хуй, - так и сказала она в трубку.
Звонившим был командир эскадрильи, папин начальник. Когда он признался папе, что был поражен тем, что взрослая женщина послала его по телефону, папа подлил еще масла в огонь:
- Не просто женщина, а женщина с высшим образованием.
После папиной смерти Нина Константиновна активно помогала нам с работой в огороде. Грядку метр на метр она возделывала целую вечность. Сначала тщательно перекапывала землю лопатой. Затем в ход шли вилы. Когда грядка была вскопана достаточно хорошо, она рыхлила ее тяпкой и выравнивала граблями. После этого она брала ведро воды, кружечку и заранее подготовленные к посадке семена. Для каждой семечки она делала отдельную лунку, перетирая грунт руками, затем клала туда семечку, правильно сориентировав ее в пространстве, и поливала водой из кружечки, строго отмеряя количество воды, так как лишняя вода зря уходит в землю.
Лунка, водичка из кружечки, семечка.
Лунка, водичка из кружечки, семечка.
Лунка, водичка из кружечки, семечка.
Лунка, водичка из кружечки, семечка.
Лунка…
Затем она ровняла грядку до зеркального состояния и помечала деревянными колышками, вбивая их в землю. Были эти колышки сущей смертью. Они торчали из земли сантиметров на пятнадцать-двадцать, причем в самых неожиданных местах. При этом расположены они были так, что стоило бы кому-нибудь споткнуться об один из них и упасть, несколько колышков обязательно бы его проткнули. Когда огород становился похож на ловушку в стиле мэйд ин Рэмбо, я приступал к саперным работам. При этом у Нины Константиновны было такое выражение лица, словно я ей зубы дергаю без наркоза.
В 87 лет она была в настолько хорошей форме, что ходила пешком, чтобы не платить за проезд в автобусах. А когда ей привезли на зиму уголь, чтобы не тратиться на магарыч, сама перетаскала его в сарай.
Экономила она на всем, а деньги клала на книжки внукам, причем в девяностые, когда инфляция сжирала их моментально. Долларам она не доверяла, и разубедить в этом ее было невозможно.
Умерла она легко. Вышла за зеленью в огород и упала замертво у крыльца.
Из книги «Книга пощечин»