Простите заранее, наверное, этот текст будет больше о себе, чем о Викторе Архиповиче Луферове, но так уж получилось, что во мне, в моих представлениях об искусстве, о творчестве, о песне и русской культуре Луферов жил, да и продолжает жить какой-то своей жизнью, и в отличие от большинства любимых моих авторов. Луферов там, в душе как-то рос, как-то менялся, порой скандалил со мной же, не глядя на то, что душа-то моя, а он вроде гость в ней.
Мы познакомились еще в союзе, когда я, нахальный, молодой и очень самонадеянный зашел запросто в Перекресток чайку попить и песнями своими похвастать. Попил, похвастал и даже не получил по башке за самонадеянность. Наоборот, разговор получился вдумчивый, не суетный, но в те времена для меня почти не понятный. Да я, собственно, и творчества Виктора Архиповича тогда толком не знал.
Потом, уже в середине 90-х мы привезли Луферова с концертом в Пермь, были и посиделки после с легкими возлияниями. Он подарил мне тогда только-только вышедший диск, но говорили мы опять не о его песнях, а о песнях вообще. О наших песнях.
А диск мне понравился очень не весь. Где-то половина, наверное. Так что я опять в творчество Луферова не влюбился. И, кстати, та песня, которая меня сегодня сподвигла сесть и написать об Архипыче, оказалась как раз в той, не понравившейся части.
Ну сами посудите – какая-то нарочито примитивная мелодия и вовсе не Луферовская гармония, а уж стихи-то и вовсе корявенькие. Да и стихи ли вовсе? Какой-то слабо рифмованный анекдот, а не стихи. С такими лобовыми образами, что они вроде уже и на образы-то не тянут.
Не скажу, что мне сейчас стыдно за такие свои мысли – нет, конечно. Просто, как я уже и говорил, Луферов прочно обосновался в каком-то не слишком центральном отсеке моей души, и давай там жить своей жизнью, меняясь и вырастая вместе с самой душой. Я и забывал о нем часто, и продолжал порой внутренне ссориться с ним, и выставлять какие-то странные незрелые претензии. Хотя, конечно, область любимого от Луферова тоже росла. Мы вообще потом в реальной жизни встречались всего два-три раза, и уже и не разговаривали толком. А вот мой внутренний Луферов, чем дальше, тем интересней как собеседник становился. Рос и мудрел.
И сейчас в том самом «корявеньком анекдоте» от Луферова я слышу совершенно исповедальные, с одной стороны нотки, а с другой – замечательный эстетический манифест великого автора. Сделанный в виде отличной притчи, которой по большому счету и дела-то нет до внешнего. Рифмы там, мелодии - какая мелочь! Притча - это обращение прямо к душе, и не с образами, а с объяснением мира, ни много ни мало. Но это выросло, увы, только после его смерти. Впрочем, о какой смерти речь. Если говорить о том самом Луферове, что поселился и нахально живет в душе, так у него все в порядке. Жив курилка. И, не поверите, до сих пор пишет новое! Ну, то, что я еще не слышал. Все меньше, конечно.
Я предупреждал в начале, и даже извинился за то, что статья получается не о Луферове, а о себе любимом. И к финалу мало что поменялось. В финале тоже о себе.
Я сел в Дзен в конце марта, чтобы с пользой убить время в самоизоляции. Стал писать забавный антивирусный сериал, стал встревать в обсуждения кинообзоров и даже сам что-то там не слишком нужное здешним читателям про кино писать. Но постепенно вся моя тут веселая житуха стала обретать совсем другие смыслы. Появились весьма серьезные размышления о взаимоотношении человека с искусством, о роли культуры в целом в жизни человека, и, конечно, о нашей песенной культуре. Появилась, как это ни пафосно может прозвучать, миссия. А с миссией появились люди, с которыми можно обо всем об этом говорить. Сначала друзья, которые тоже взялись время от времени писать тут об этом же. И темы мои любимые стали обретать уже не досуговый характер, а какой-то очень важный и даже философский. А потом появились и классики наши, которые всегда готовы помочь додумать, доформулировать, углубить, вытащить самое-самое.
А теперь вот пришел Луферов и свел все воедино одним простым по форме манифестом. Спасибо, Архипыч. Здоровья тебе и процветания в моей душе!