Анна Зотова
В конце июня
роман
Часть 5.
Царевна Несмеяна
Глава 25
Дни шли за днями, недели за неделями. Наступил Новый год, а вместе с ним и сессия. До сессии Люсина стипендия была пятьдесят рублей, а после – семьдесят шесть, повышенная. Почти богатство.
Люся решила потихоньку откладывать деньги на поездку в Академгородок. Мысль о том, что скоро опять будет лето, и они с Леной поедут в университет, наполняла ее радостью.
В праздники Люсе из Академгородка пришли две поздравительные открытки - одна от Лены Друниной, другая - от Ромы. Для Люси это было неожиданностью. Она думала, что Рома на нее обиделся. Но если это и было так, то он не подал и виду. Рома, как бы между прочим, спрашивал - не собирается ли Люся повторить попытку поступить в университет?
Открыткам Люся, конечно, обрадовалась, особенно роминой. Надо же - не только не забыл, но и думает о ней. Да-да, конечно, разумеется, собирается, летом будет в Академгородке, все сделает, чтобы еще раз не провалиться.
После новогодних каникул все прямо дышало предстоящими предполагаемыми событиями. Как чеховские героини, Люся и Лена постоянно твердили вслух и «про себя»: «в Городок, в Городок!» Деньги копились, мосты с проживающими в Академгородке были восстановлены, оставалось только дождаться лета. Но тут между подругами возник спор - отчисляться или нет из пединститута. Лена считала, что все нужно бросать, забирать документы и уезжать отсюда. Люся склонялась к промежуточному варианту - летнюю сессию сдать, сделать у нотариуса копию аттестата и с ней ехать в Академгородок. В случае поступления аттестат заменить на оригинал, а если провалится - все останется как есть. Лена и думать не хотела о том, чтобы остаться в пединституте на следующий учебный год. Она была уверена в своем поступлении (как и в прошлом году). Ну, а если случится катастрофа, то поступать в томский университет, - там экзамены, как и здесь, начинались позже новосибирских. Люся была с этим не согласна, потому что ее отец как бывший студент Новосибирского университета ни за что бы не согласился на Томск.
Поясним читателю, это был старый спор – примерно как между Оксфордом и Кембриджем. И в том, и в другом вузе были сильные математические факультеты. Каждый считал себя лучшим. Дмитрий Николаевич искренне полагал, что только в Академгородке живут высоконравственные люди, а в остальных вузах царят безделье и разврат.
Татьяна Ивановна хотела, чтобы дочь училась дома и никуда не ездила.
«Учись лучше здесь, - жизнь в общежитиях ужасна, нечего тебе там делать, - убеждала она Люсю. - Посмотри, к примеру, на своего отца. Он в студенчестве чуть не вылетел из-за пьянства. А друга его, дядю Петю, с пятого курса выгнали из университета за то, что он в нетрезвом виде в лифте катался туда-сюда. Про девочек я и не говорю, много их приезжает оттуда с пузом, а не с дипломом. Нам такого не надо. Не поступила туда - ну и к лучшему. Получить диплом, можно и не уезжая из дома. Человеком и здесь станешь».
Люся боялась говорить матери о том, что собирается летом поступать в университет. А вот отец был в курсе намерений дочери и одобрял их:
- Нечего тебе в педе делать. Это не университет, а курятник. Тороповы в школе только за партой сидели. Стоять у доски – не для них.
Весной Люся начала претворять в жизнь свой коварный план под названием «Побег в Академгородок».
Для начала она зашла в отдел кадров, чтобы взять аттестат для изготовления копии. Кадровички сначала не хотели отдавать Люсе документ, но после решительных требований, наконец, пошли на попятную, забрав при этом паспорт. Люся сходила к нотариусу, сделала копию, вернула аттестат в отдел кадров. После спрятала копию в карман старого отцовского пальто, которое висело в стенном шкафу, в самом темном углу. Она была очень довольна собой - все-то она сделала, все предусмотрела.
Скандал разразился первого мая в гостях у бабушки Кати, к которой все (Дмитрий Николаевич с семьей, его сестра – тетя Лена с мужем, Михаилом Васильевичем, и Мариной) пришли по случаю праздника. Мать отправила Люсю помогать бабушке на кухне, а сама закрылась в спальне, чтобы переодеться к обеду. Наконец все сели за стол.
Далее события начали развиваться столь стремительно, что Люся растерялась и вначале даже и не пыталась оправдываться.
Татьяна Ивановна, сидевшая в углу стола с таинственным видом, внезапно достала из кармана деньги, перевязанные тесемкой, и обратилась к Люсе:
- Я взяла их из твоей сумочки. Как это понимать? Откуда они? На что ты копишь деньги?
Момент неприятный, что и говорить. Да еще при всех.
«И главное – на что ехать в университет, если она заберет их? – подумала Люся. - Может, отец даст?»
- Это же моя стипендия, что в этом плохого? - уклонилась Люся от прямого ответа.
- Но я думала, ты будешь отдавать всю стипендию мне.
Поскольку четкой договоренности насчет денег у них не было, Люся возразила:
- Всю? Разве так договаривались?
Татьяна Ивановна поняла, что тут ей дороги нет.
Люся вообще могла оставлять деньги себе, и кто-нибудь из родственников мог сейчас заявить об этом, например, Марина. Продолжать разговор в этом направлении, похоже, не следовало.
- Ладно, с этим ясно, - примиряющим тоном сказала она, но тут же продолжила. - А копию аттестата ты где хранишь?
Татьяна Ивановна с торжествующим видом оглядела присутствующих.
- Ты думала, что я не знаю, как ты выпрашивала аттестат в отделе кадров?
Конечно, можно было бы все отрицать. Но Люся не видела в этом смысла. Поэтому ей оставалось лишь сказать:
- Не знала, мама, что ты следишь за мной.
Но Татьяна Ивановна желала доиграть комедию до конца.
- Имей в виду, что твой паспорт и деньги я забираю себе - без них ты не сможешь уехать. Надеюсь, что копию аттестата ты мне отдашь сама. Она тебе все равно не нужна. Будешь учиться в приличном месте, где положено, а не где попало! Тоже мне - будущие академики. Совести ни грамма! Родную мать за нос водить!
Дмитрий Николаевич уже давно пытался прервать жену словами: «Татьяна, прекрати», но его все время удерживала сестра, которая шикала на него и говорила: «Нет уж, дай ей сказать».
Татьяна Ивановна, впервые в жизни почувствовав поддержку невестки и, закусив удила (сопротивление дочери ее взбесило), распалялась все больше и больше:
- И еще... Если ты думаешь, что я ничего не знаю про этого твоего Рому, то ошибаешься. Я видела все ваши письма. Так вот, если ты все-таки как-то исхитришься сбежать из дома, то знай, что я всем нашим знакомым скажу, что ты сбежала к своему любовнику…
- Татьяна!!! – бабушка Катя не выдержала. До сих пор она слушала молча, не перебивала и была согласна с невесткой в том, что не надо отпускать Люсю в университет. Но чтобы ее внучка могла сбежать к какому-то парню, чтоб такое произошло в ее благопристойной семье - этого она представить не могла.
- Что ты мелешь, Татьяна! Какие любовники! Это же дочка твоя. Не смей так говорить!
Все зашумели, в основном, неодобрительно, а Елена, наоборот, была в кои-то веки солидарна с матерью Люси (у бандерлогов и повадки бандерложьи, разве она не об этом всю жизнь говорила?)
Люся встала из-за стола и убежала в бабушкину спальню.
Марина пошла за ней.
- Что это с ней – с цепи сорвалась, что ли? – развалясь на бабушкиных подушках, спросила Марина.
- Я ведь от нее, действительно, хотела уехать, - призналась Люся. - Она во все вмешивается, ей во мне ничего не нравится. Когда мы наедине с ней, нам даже говорить не о чем. У нее всегда такой вид, будто она на меня возлагала большие надежды, а я во всем ее подвела. А она бы хоть раз сказала, чего она от меня хочет. Отец… с ним понятно, ему университет подавай. А она... что ей нужно? То – ты затворница, нелюдимая, тебе надо со всеми общаться. Когда хочу общаться, опять – нет, это не те, они тебе не нужны, сиди дома, мой окна, выполняй мои приказы. То у тебя мальчика нет, то стыдит при всех какими-то выдуманными любовниками.
- Родители все такие, - глубокомысленно заметила Марина. – Чего от них ждать? Поэтому я и звала тебя в стройотряд. Там свобода, а не мытье окон плюс отъем честно заработанных денег.
Но Люся ее не слушала. Она продолжала:
- Да я с этим Ромой даже и не переписывалась, он только открытку мне прислал, спросил о поступлении, а я ответила. И это все. А она – «любовник», гадость какая. Я теперь и не смогу смотреть на Рому после этого. Интересно, какая свинья слила ей информацию об аттестате и отделе кадров?
- А кто-нибудь из знакомых ваших в педе работает?
- Да у нее много приятельниц там работает, самая близкая из них – Инна Глебовна, мать Глеба, ведет у нас информатику.
- Ну тогда все проще простого, - она и настучала.
- А ей какое дело? Смотрела бы лучше за Глебом своим, - он, говорят, близок к «вылету» из университета.
- В чужих семьях всегда копаться интереснее. Про бревна и соломинки разве не помнишь? А у тебя занятная семейка. Мама – Кабаниха, а отец – ну, почти Тихон. Я смотрю, он прямо с трудом от бутылки отрывается. Все уже чай пьют, а он, знай себе, наливает. А бабуля наша, типа, как ничего не видит. Часто он так прикладывается?
- По-разному бывает. Правда, противный становится и ко всем привязывается... Сначала добреет, говорит, например: «Давайте все танцевать вальс, я хочу, чтобы все танцевали. Дочка, а я с тобой буду танцевать вальс». Потом, когда выяснит, что никто не собирается с ним танцевать, у него наступает стадия озлобления, - вот, мол, он всех хотел посвятить в прекрасное, а его оттолкнули, все грубые. И начинает на всех орать, на мать даже замахивается. Так что никакой он не Тихон. Зато, когда не пьет, он спокойный, скромный и интеллигентный. У меня Пушкова в гостях была, отец приносил нам на подносе брусничный морс, печенье, конфеты, типа, ухаживает. Пушкова сказала, что ни у кого не видела такого галантного отца.
Дома после случившегося у отца с матерью вышел скандал на кухне. Люся не вмешивалась, Татьяна Ивановна ей сама запретила в таких случаях влезать: «Пошумит и перестанет, как водочные пары развеются».
Отец, как и раньше, выступал за то, чтобы Люся ехала в университет. Он шумел и ругался, грубо обзывал мать мещанкой, говорил, что она вся в свою мамашу, которая деда свела в могилу своими неуемными запросами.
- Дед больной, а она его баню достраивать погнала!
Все знали, что это была страшная неправда. Люся даже заплакала от такой жестокой несправедливости. Никто так не заботился о дедушке, как баба Соня.
Татьяна Ивановна тоже такое не стерпела и что-то возразила мужу. Дмитрий Николаевич еще не отошел от выпитого, был нетрезв, поэтому давал себе волю во всем – в силе голоса, выражениях, тоне. Он то и дело принимался хохотать, ернически и издевательски подшучивал над материной родней, потом рассвирепел, со зла чем-то кинул в мать, но вроде бы, промахнулся.
Люсе было отвратительно его заступничество. Ужасно, что из-за нее случился такой скандал. Пьяный отец, его характерное кхеканье, когда он подыскивал слово, чтобы побольнее уязвить мать, сюда же примешивалось слово «любовник». Люся ощущала себя, как будто ее изваляли в помойной яме. Академгородок, дружба с Ромой представлялись со стороны как блажь раскормленной, избалованной, развращенной девицы.
«Гадость, - думала Люся, - какая гадость».
Сейчас, слушая бесполезный спор родителей за стеной, она внезапно увидела происходящее в совершенно ином свете. Мать повела себя сегодня по-свински, но… как она будет справляться с отцом, когда Люся уедет?
Люся была уверена, что при ней отец хоть как-то сдерживает себя. Раньше такая сцена была просто невозможна - Дмитрий Николаевич всегда держал себя в руках, пока был жив его отец. А теперь, когда его нет, он распускается и опускается с каждым днем все больше и больше. Чем меньше людей вокруг, тем меньше стыда, меньше интеллигентного, доброго, щедрого, галантного Дмитрия Николаевича. Если она уедет, в кого же тогда он превратится?
Пьяные скандалы стали в последнее время чаще и интенсивнее, а как этому противостоять, Люся не знала. Мать часто говорила, что по тому, как поворачивается ключ в замке, когда отец приходит, она пытается определить, в настроении он или нет. И все чаще звук ключа в замке не предвещал ничего хорошего.
Люся подумала, что уехать сейчас - означало поступить эгоистично. Взять деньги у отца - означало вступить с ним в сговор, принять его сторону. А дальше отец будет требовать, чтобы она поддерживала его в этом бесконечном падении. Пьющий отец, и она против матери, против семьи – ее передернуло от одной мысли об этом.
Ее ждало призрачное будущее, - журавль, который, возможно, никогда не дастся ей в руки. Так она думала до сегодняшнего дня. Но она никогда не задумывалась над тем: а что, если ей удастся поймать этого журавля? Что же получится тогда? И что станет с ее близкими?
Ее ли это журавль? Да, ей понравилось в Городке. Там столько хороших талантливых ребят. Но уверена ли она, что ее место - там?
Люся поняла, что если ей удастся уехать из города, то она никогда сюда не вернется. И позади останутся не только враждующие между собой родители, но и баба Маша, бабушка Соня, их дача в Малиновке, память о дедушках, Маринка. А Надя? Что станет с ней?
Возможно, это выглядело самонадеянно и эгоистично, но Люсе казалось, что именно она соединяет их всех вместе. А может быть, наоборот, это их присутствие делало ее Люсей. Разорвать со всеми ними - означало перестать быть собой, стать другим человеком. Почему-то она не думала об этом, когда летом уезжала в Академгородок. То было беззаботное время. А теперь она не могла отмахнуться от этой мысли.
«Ну, какой из меня математик? Разве я Рома? Первая курица в курятнике, как называет отец наш институт. А там… Там я даже за курицу не сойду. Никуда я не поеду, сдам сессию и буду учиться здесь дальше», - решила Люся. Потом она заплакала - так больно расставаться с мечтой. Но то была детская мечта, а ей надо взрослеть.
(продолжение следует)
Пять предыдущих глав: