Вскоре после появления Тевтонского ордена в Пруссии, куда немцы задумали привнести христианскую цивилизацию, вместе со здешними язычниками под раздачу попали и их соседи-литвины. Собственных сил боевым монахам хватало далеко не всегда, поэтому приходилось вести постоянную агитацию в странах Европы, чтобы привлечь к богоугодному делу возможно больше крестоносцев. Желающие находились – даже на протяжении XIII-го века, когда в захваченных землях вооруженным культуртрегерам приходилось особенно туго.
Но, в конце концов, все прусские восстания – великие и невеликие – удалось подавить, и с наступлением века XIV-го тевтонцам стало заметно легче. Настало время уже вплотную заняться Литвой, распространив и на нее Слово Божие, которое у этих цивилизаторов обычно с делом не расходилось. Расчет на гостей ордена при этом сохранялся, тем более что среди европейских дворян «рейзы» (от немецкого «Reise», что тогда можно было перевести как «борьба, бой») в литовские дебри приобрели высокую популярность. Отправиться хотя бы однажды на восточное сафари считали своим долгом даже венценосные особы, и очень быстро подобное времяпрепровождение стало неотъемлемой частью образа жизни европейского рыцарства.
Крестовые походы на Литву следовали практически непрерывной чередой. Однако тот, что пришелся на зиму 1344-1345 годов, оставил отдельный след в истории.
Здесь нужно заметить, что воевать тевтонцы и крестоносцы предпочитали в холодное время года. На то имелась масса причин. Прежде всего, ввиду полного бездорожья, передвигаться лучше было, все-таки, по хорошо промерзшей почве. А в идеальных случаях – по речному льду. Отсутствие листвы на деревьях хоть немного облегчало выявление возможных засад. Да и рубиться в толстом поддоспешнике, тяжелой кольчуге и глухом шлеме-топхельме на морозе было не так жарко, как под летним солнцем.
В общем, Людольф Кёниг фон Ватзау, 20-й по счету Великий магистр Тевтонского ордена объявил осенний сбор в Кёнигсберге, куда очень скоро слетелись самые именитые рыцари Европы. Тут были и граф Гольштейнский, и бургграф Нюрнбергский, и герцог Бурбонский, и граф Шварцбургский. А также многие другие, могуществом с которыми могли соперничать только граф Голландский Вильгельм (Гильом) II Смелый, король Венгрии Людовик (Лайош) I и, разумеется, король Чешский Ян (Иоганн) Люксембургский со своим сыном Карелом, которому в дальнейшем предстояло стать императором Священной Римской империи. Однако не только наличие среди крестоносцев представителей высшей знати прославило именно данное предприятие в веках, ведь коронованные особы участвовали в «рейзах» и прежде.
«Об этом походе известно особенно много, поскольку он не удался, - именно поэтому о нем и пишут хронисты», - раскрывает тайну немецкий историк-медиевист Хармут Бокман.
Подвела погода. Ноябрь закончился, наступил декабрь, за ним – январь, а на дворе по-прежнему противно чавкала под копытами коней грязь, и снег если и сыпал с неба, то всегда вперемежку с дождем. Немного похолодало лишь в начале февраля, и истомившиеся в ожидании участники сафари поспешили двинуться из Кёнигсберга на восток. Но тут вновь грянула оттепель, земля моментально набухла влагой, и все пути развезло окончательно. Промучившись на марше четыре дня, рыцарское войско, усталое и обозленное, было вынуждено вернуться в уже опротивевший до тошноты город.
Особенно брюзжал граф Голландии, который перед выступлением в грязевой поход накупил у местных аптекарей массу пластырей, мазей, примочек и бальзамов, чтобы было чем лечиться в случае ранения. Напрасно понесенные расходы прямо-таки выводили сколь смелого, столь и скуповатого Гильома из себя. Утешался он с помощью азартных игр, которые, вообще-то, Церковью преследовались. Однако благородные господа давно презрели этот запрет и с утра до вечера азартно дулись в кости, решив, что замолят этот грех по возвращении на родину. А коли судьба сгинуть в чужих краях, то и на индульгенцию тратиться не придется.
Постоянным партнером Вилли за игральным столом был 18-летний король Венгрии, заполучивший свою корону всего два года назад. Мадьярчик, вообще-то, отправился в крестовый поход по настоянию своей мудрой матушки, дабы набраться столь необходимого всякому уважаемому государю воинского опыта. Но вместо этого пока усиленно перенимал у старших соратников науку совсем иного рода.
До сих пор так и остается неизвестным: то ли Лайошу редкостно не везло, то ли голландец жульничал. Как бы то ни было, в сравнительно короткий срок юнец проиграл 600 гульденов – целое состояние по тем временам. И, естественно, расстроился, обрушившись с горькими упреками на ловкача. Мол, раз тот участвует уже в третьем «рейзе», мог бы и сжалиться над чересчур пылким по молодости лет товарищем.
- О царственный господин, - явно не без издевки ответил явно повеселевший граф Голландский, с лихвой отбивший свои медицинские траты. - Поразительно, что Вы, властелин, чья земля, как говорят, изобилует золотом, так переживаете и бередите душу из-за такой ничтожной суммы!
Пока две владетельных особы препирались, остальные присутствовавшие там рыцари под шумок стибрили гульдены и поделили их между собой. Узнав, что вернуть свои денежки ему уже окончательно не светит, Людовик I разгневался, но теперь сумел скрыть эмоции, чтобы не выставлять себя на всеобщее посмешище. Свидетелем этой сцены стал будущий Карл IV, который добросовестно зафиксировал все в мемуарах на радость современным исследователям Средневековья.
К концу февраля 1345-го окончательно стало понятно, что поход сорвался. Во-первых, по-прежнему стояла теплынь. Во-вторых, пришли дурные вести. Воспользовавшись тем, что магистр Ливонского ордена отправился с вооруженной экспедицией на остров Эзель, коварные литвины вторглись в оставшиеся без защиты владения и навели там изрядного шороху. Так что и в Кёнигсберге теперь ждали ответного удара врага. Он, кстати, не замедлил последовать в том же году и обернулся огромными разрушениями теперь уже в Пруссии. Из-за всех этих неудач Людольф Кёниг фон Ватзау малость тронулся рассудком и в сентябре был вынужден покинуть занимаемый пост, уйдя с понижением на должность комтура замка Энгельсбург. Хотя впоследствии, говорят, тевтонцу удалось вернуть себе душевное равновесие, то ли в 1347-м, то ли в 1348 году он умер и был похоронен в соборе Мариенвердера.
Ну а тогда, в 1345-м, граф Вильгельм Голландский 26 февраля собрал манатки, расплатился за ларчик, где все время пребывания в Кёнигсберге хранил свои драгоценности, и отбыл восвояси. Чтобы уже в сентябре погибнуть при подавлении восстания во Фрисландии. Его примеру вскоре последовали и другие крестоносцы, дальнейшие судьбы которых сложились вполне типично для славных рыцарей.
Лайош I, все же набравшийся в Кёнигсберге уму-разуму, азартными играми больше не увлекался. А вместо этого неизменно являл собой образец мужества, лично предводительствовал армиями, неизменно находился в самой гуще сражений и в числе первых взбирался на крепостные стены, разделяя со своими воинами все трудности и опасности. Благодаря этому, стал одним из эталонов рыцарства и героем венгерской эпической литературы, заслужив титул Великого.
Иоганн Люксембургский также считался одним из ярчайших примеров личной отваги и рыцарственности. Под конец жизни он утратил зрение и был известен под прозвищем Ян Слепой. Что, впрочем, не помешало ему, как и положено истинному бойцу, пасть на поле брани – в знаменитой битве при Креси 26 августа 1346 года, сражаясь на стороне французов. Историк Жан Фруассар так описывал эту гибель.
«Когда он услышал команду к бою, он спросил, где его сын Карл. Оруженосцы сказали ему, что не знают, но, наверное, он где-то сражается, на что король сказал: «Господа, вы теперь все мои друзья и братья по оружию, поэтому я прошу вас, потому что я слеп, взять меня с собою в бой». Рыцари согласились, и, поскольку он не хотел затеряться в толчее, привязали его в седле боевого коня. Король поскакал в рядах французской конницы на англичан... все они были убиты. Утром король был найден мертвым на земле».
Карл IV Люксембургский сначала стал королем Германии и Чехии, а потом, как уже было сказано, возглавил Священную римскую империю – произошло это 5 апреля 1355 года. Скончался в родной Праге, достигнув весьма почтенного по понятиям того времени, возраста 68 лет.