Травма передается от родителя ребенку, но по какому механизму?
Многие дети и даже внуки тех, кто пережил травмы войны, геноцида, изнасилований или жестокого обращения со стороны родителей, говорят, что, хотя они сами не были свидетелями этой травмы, они чувствуют ее в своих костях.
В 1975 году Сельма Фрайберг писала:
"В каждом детском саду есть призраки. Это посетители из невоспоминаемого прошлого родителей".
Когда межличностное окружение счастливо, эти "недружелюбные и незваные духи изгнаны из детского сада и возвращаются в свое подземное жилище". Даже когда родительская любовь сильна, эти злоумышленники могут прорваться через "волшебный круг в незащищенный момент". Ребенок, возможно, и не испытал травмирующего события, но, тем не менее, переживает его заново через бессознательную реакцию родителя. Осязание, жест и тон родителя информируют ребенка о ежедневном общении и сообщают ему суть, если не особенности травмы.
На протяжении десятилетий модель унаследованной травмы Фрайберга, с некоторыми уточнениями, являлась принятой моделью странной передачи травмы из поколения в поколение. Я открыл для себя богатый новый шов исследований после того, как на Всемирном экономическом форуме в Давосе (2020), Рейчел Иегуда представила обзор генетических последствий посттравматического стресса, добавив еще одну причину к и без того длинному списку причин, по которым срочно необходимо более надежное и эффективное лечение этого трудно поддающегося лечению состояния. Иегуда, директор по изучению травматического стресса в школе Маунт Синай, рассказала о методах лечения с использованием МДМА, но меня поразило ее кропотливое обсуждение того, как травма может передаваться не только через тонкие значения, заложенные в поведении родителя, или через воздействие способности родителя концептуализировать потребности ребенка, но и напрямую, коварно, через гены.
Идея о том, что травма закрепляется и изменяет наше тело, широко принята. Как говорит Бессел ван дер Колк в своей книге о травме "Тело держит счет". Тем не менее, идея о том, что у травмы есть генетическое наследие, весьма спорна. Но когда в одном из недавних исследований вслед за потомками военнопленных Гражданской войны было установлено, что их сыновья, начиная со среднего возраста, имели на 10 процентов больше шансов умереть, чем их сверстники, и приписывали эту уязвимость эпигенетическому механизму, критики увидели "болезнь в современной науке", когда чем сенсационнее утверждение, тем ниже планка для подтверждающих доказательств.
Такая критика не соответствует современным исследованиям. Иегуда исследует целый ряд исследований, некоторые из которых посвящены мышам, но многие - людям, которые показывают передачу травм из поколения в поколение, некоторые - через мать, некоторые - через отца.
Некоторые примеры, которые она приводит, возможно, можно объяснить с помощью модели Фрайберга, где осязание, зеркалирование, тон и другое поведение объясняют тяжелые психиатрические состояния детей. Это включает в себя ключевую информацию Вивиан Ракофф о трех детях, переживших Холокост, которые были настолько глубоко встревожены, что как будто они сами "страдали от развращающего жуткого ада", эта "вторичная травматизация" была также обнаружена у детей ветеранов войны во Вьетнаме. Но когда притупленная активность кортизола была обнаружена у совсем маленьких детей страдающих ПТСР, казалось все более очевидным, что, как пишет Иегуда, "по крайней мере, некоторые "запрограммированные" эпигенетические модификации могут быть установлены через генную ... среду".
Эпигенетический аргумент заключается в том, что травма оставляет химический след, который влияет на то, как экспрессируются гены. Изменение механизма преобразования генов в функционирующие белки иногда называют включением/выключением. Иегуда рассматривает, в широком смысле, два очень разных пути к эпигенетическим эффектам. Первый возникает из гормональной среды в утробе матери. Эта среда под влиянием материнской травмы изменяет химические вещества, которые влияют на транскрипцию генов в плоде. Окружающая среда в утробе матери также может объяснить выводы о том, что дети, рожденные матерями, которые в третьем триместре беременности были эвакуированы во время нападения на Всемирный торговый центр, были более реактивны или легко напуганы новым опытом. Определенные эпигенетические изменения с большей вероятностью происходят на определенных стадиях развития плода.
Второй путь передачи травмы от поколения к поколению происходит до зачатия, через изменения в зародышевых клетках родителей. Критики утверждают, что это неправдоподобно. Как, по их мнению, травма может повлиять на сперму или яйцеклетки взрослого человека. В любом случае, как утверждают критики, после зачатия происходит процесс, называемый "перезагрузкой", который снимает многие химические маркеры с генов?
Но есть веские доказательства того, что процесс "очищения" или "перезагрузки" является неполным. Более десяти лет назад было обнаружено, что потомки родителей, бабушек и дедушек, которые пережили голод в Нидерландах после Второй мировой войны, имели на своих генах химический маркер. Это было связано с большой массой тела у их потомков. Гипотеза заключается в том, что голод изменил гены детей и внуков, чтобы обеспечить им лучшее сохранение калорий. Во время голода такое сохранение было бы полезно. Во время изобилия такая консервация приводит к ожирению и, как следствие, к ухудшению здоровья. Совсем недавно были также обнаружены изменения в конкретном гене младенцев, родившихся у матерей, переживших травмы в военных зонах Демократической Республики Конго.
Возможно, сопротивление эпигенетическим объяснениям заключается в его, по-видимому, пессимистическом подтексте, заключающемся в том, что дети жертв травмы обречены своими генами. Однако эпигенетика учит, что гены не дают фиксированного жизненного сценария. Если прошлый опыт может причинить вред многим поколениям, то последующий хороший опыт может устранить хотя бы некоторый вред.