Глава 4.
Сердце, однако, продолжали захлестывать потоки света – пузырьками они поднимались к горлу и перехватывали дыхание. Беззвучие радости ожидаемо накрывало огромную часть Земли, из почвы которой источалась в небеса энергия ожидания высшей гармонии. Ребячески светлый глаз на мир гасил любые потуги на изощрённость мыслей и дел; мало того, чужая изощрённость не могла окончательно пробить оболочку детскости бытия – безрассудного и безмятежного, не знающего категорий неотвратимости последствий и желания жить за чужой счёт. Чувство близости к этой детскости рождало необъяснимое сожаление и радость порыва охватить объятиями всё живущее под солнцем. Безмятежность, однако, рассеивала чувство вампирической опасности со стороны, и становилась её жертвой – на куски рвались ткани неосознанной любви и беззаботности существования, – целью же агрессии являлось тепло насиженной почвы. Земля, тем временем, исторгала из себя новые и новые поколения благодати, покрывалом изобилия окутывавшей добрую часть сопредельных пространств. Разлитое над Землёй тепло рождало к ней любовь и странное чувство гордости едва ли не за всю Вселенную со всем её космосом, с подбрюшными далями равнин, гор, океанов и пустынь. Могло ли что сравниться в мире с этой вселенской любовью?
Не всему в этом космосе, однако, удавалось удержать в себе это чувство любви, хоть и было оно заложено в каждой клетке. Казалось, не было сил удерживать заповедную Землю от наседавших со всех сторон когтей и клювов, но мистической правдой жизни вновь затягивалась кожа над ранами, вновь успокаивался растревоженный было дух – детскость брала своё, и в который уже раз её беззаботность сливалась с покоем тепла улыбающейся Земли. Была ли оправдана эта гармония бытия, и предопределено ли было её разрушить – эти вопросы вставали лишь в секунды глубочайшей тоски от понимания заданности вселенских сюжетов. И что важнее для этого мира — страсти, агрессии или безмятежность гармоний? Изощрённость искушённости или невинность беззлобного рая? Кто имеет больше права на место под солнцем; и, вообще, все ли должны иметь на это право?
В висках опять стучали атаки ритма марша «Эрики». Почему так несправедлив мир, в котором агрессия топчет погружённую в себя безмятежность – образы снов и реального мира? Не значит ли, что безмятежность должна иметь силу противостоять агрессии? Да имеет, всегда имеет, – странным образом с небес срывалась в сознание Бахметова земная идея, – иначе агрессия давно бы правила миром. Но при всех отливах истории под нами опять остаётся песок безмятежности. Значит ли это правило, что все попытки создать, например, надправительство рано или поздно будут заканчиваться провалом? «Поработаю на ниве национальной самоидентификации» – зачем-то врывались в уши однажды сказанные отцом слова, — «а там видно будет». Явится ли общее правительство благом для мира, или в ушах человечества застучит кровью марш «Эрики»?