Глава 3.
Дельфины? Почему они? Раз за разом Бахметов не успевал понять природу связей дельфинов и неба, но этот образ резко менял саму структуру видения Земли. Дальше надмирная сила несла сознание уже не вниз, а куда-то сквозь – сквозь всего того, что он ощущал лишь сердцем. В уши лились аккорды безмятежной жизни, вздыбливаемой иногда мрачной тенью кочующих облаков или возвышенными голосами междуусобья; глаза растекались в покое сна всей земли, поддаваясь ей радостью и бесконечно длящимся в себе днём. Сон, увы, становился долог и неровен, и всё чаще земля поёживалась от случавшихся окрест сотрясений. Небо над горизонтом разных сторон затягивалось кучными облаками, в которых нет-нет и мелькали под глухой треск маленькие острые молнии. Облака превращались в тучи и проливали на спящую землю холодные дожди, превращавшиеся внизу в миллионы слезинок.
Сон не мог быть бесконечным и земля, вздрогнув, просыпалась – медленно тянул на неё с запада ветерок спрятанных в дрёме надежд. Плоть земли противилась шёпоту ветерка, но дух её свежел от самих ощущений возможности раскрыться миру и слиться с ним в радости благодати. Стороны света, однако, не хотели слияний, дыша ненавистью жарких ветров юга и уже студёных – запада. Клеточная ткань духа земли в мгновенья начинала заполняться химерами законченности бытия – они внезапно превращались в полчища враждебных мыслеобразов, сотрясавших Землю по праву суда смыслов; и планета впадала в летаргический сон безвременья. В ночном сознании мешались все обломки дня – радость созерцания теснилась сумасшествием ветров, гаммы безмятежности жалились надеждами духа. Что было впереди? Душа Бахметова замирала от предчувствия напряжений и сладости побед.
Дух не давал Земле спать, всё настойчивей потряхивая её забывшееся тело – и почва вновь и вновь вздрагивала, перебирая в себе неосознанные чувства любви и едва возникшей ненависти. «Как легко было жить вечность», – неслось в голове Бахметова, – «а сейчас – почти невозможно настроиться на годы перемен». Дух Земли, тем временем, казался окрепшим, и явно зрели некогда плавающие в нём фантомы – они стали его частью и звали, звали менять мир вокруг себя. Стороны света чувствовали своё право на Вселенную; и, конечно, предстояла серьёзная борьба.
Противостояние уюта патриархальности и неизвестности перемен рождало тревогу в сердце Земли – чуждые смыслы отторгались инстинктами выживания, но они уже явно начали своё дело, – душа земли вскрикивала, чувствуя боль начального разрыва самой себя. Покой навсегда был потерян, отчего было очень грустно в понимании невозвратности былого; но стоило уже и деятельно осматриваться в поиске новых смыслов. Скорые смыслы стали амброзией духа и даже самим смыслом управления ими и Землёй. Автономность существования всего от всего несла боль утраты и Земле, и её духу – в счастливые секунды они сливались в целое, чувствуя прилив гордости за себя и любви – ко всему миру; затем дух вновь впадал в наваждение поиска новых смыслов, а Земля – в целебную лень безвременья.
Ангелы духа вились по постаментам бытия и излишеству взлетающей над ними жизни — они звали весь мир к совершенству, впадая в грех иллюзии бесконечности пределов собственного пути. Подлунная суша статично противилась порывам поисков и лишь ждала минуты сладости забытья. Нельзя было пенять ни на косность Земли, ни на безудержность духа; а лишь на безмолвие вечно синих небес.