Сенчин Р. Петля. - М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020. - 384 с.
Не люблю сборники рассказов. Не в смысле читать. Это еще ничего. Писать о них. Они – вечно неподдающиеся. Трудно умять, уложить в прокрустово ложе рецензии.
Сборник открывается восторженным предисловием Пустовой. Дурной знак. Восторгов у нее было много и вокруг последней книжки Снегирева. Обнаружилось – читать невозможно. Еще немного и предисловие Пустовой будет как отпечаток копытца: не пей отсюда, козленочком станешь. Энтузиазм ее тем более подозрителен в своей привычной натужности. Смотрится плохо, и автор, и она перешедшая от критики к конферансу («Выступает лауреат, дипломант…») уже в хорошей поре. «Судьба ласкает молодых и рьяных» - нормально для двадцатилетних. Когда на повестке брюшко, седина и ранний склероз - это уже странновато.
Новый Сенчин. Да не, не такой уж он и новый. Больше обещали.
Рассказов (и повестей?) в книге не так чтоб уж много. Это хорошо. Не успевает надоесть скакать подобно блохе с одного на другой.
Все они про «жисть», что по нашим меркам своего рода редкость. Современность. И надо похвалить. Но на языке один негатив. Жисть больно олитературена, и сведена, как это нынче принято к повестке. Не то что раньше - проехал по Руси и описываю. «Губернские очерки» и все такое. Нет, это тексты, вытащенные из залипа (дальше слово будет повторено еще не раз).
По этому поводу два соображения, обидных для автора.
Первое - о том, как написано.
Да все также – небрежно, мимоходом. Язык? Ну вот так где-то временами: «Улицы непомерно широки для размеров города».
Скажут, стиль, манера. Возможно. Но стоит ли привычку работать вполнакала превращать в фишку? Сработано вполсилы. Фурнитура есть, да не по размеру, дырки (к смыслу) просверлите сами. Такой типичный российский подход. Ничего под ключ, все «сваргань сам», хотя деньги уплочены. А где наоборот все так явно, что и читать не стоит. Да, такая вот манера: без блеска, без тонкости. Ну да что вы хотели за такие деньги от отечественного производителя.
Что такое рассказ? Не все согласятся, но как по мне сердцевина рассказа – случай, происшествие. Повесть закручена вокруг процесса (что-то там происходит - не то помирает кто, не то женится), роман -, это это самое, как его, бытие.
Может определено старообразно и слишком по-гегельянски, но где-то так. Как ни крути, главное – не человек, а мир или его частичка.
В «Петле» все рассказы про кого-то. Самая примитивная конструкция. Жил-был Аркаша-Антоша, и с ним случилось вот такое – предал родину, или наоборот, не предал и это тоже трагедия. Одному писАть, не путать с пИсать, хочется («В залипе»), хотя какая нынче разница, ведь, как верно заметила одна пожилая американская романистка, книги нынче пишут, как испражняются. Другой все боялся залипнуть (прилепнуть?), застояться на одном месте. Ну и понятно, что добром эта жизнь перекати-поля не кончилась («Ты меня помнишь?»). Третий ищет в козле папу, в то время как мама обнаружила обратное явление, и теперь стремится обустроить семью, а не Россию с новым мужиком («А папа?»). У четвертого под кустом был готов и стол, и дом, постеля тоже – «поблагодарим Ирину». Пятый, типа сам автор, имеет проблемы с долгом (Пустовая видимо это считает в предисловии откровенностью, но мне кажется в этом больше от рисовки, личная жизнь – дело настолько сложное, что не надо бы ее так выводить на сцену).
А промеж этим всем чистой воды наброски вроде «Сюжетов» (литинститутские сказания) и «Функций» (где еще до наступления масочно-перчаточного режима медицинские работники вошли в раж).
Одно перетекает в другое. Выше не зря было сказано про «жисть» и «литературность». Чем дальше в лес, тем больше сомнений даже не в том, что «новый реализм», родом из которого Сенчин, был действительно новым, а в том, что он вообще был реализмом. Вся сложность ведь в умении соединить два момента – «правдиво» и «художественно». Правдиво не может быть без художественности, художественности без соблюдения логики самой реальности. Что поделаешь. Это литература, а не ЖЖ и «Фейсбук», где можно по-всякому.
Описать как ты завтракаешь, чешешь по коридору в тубзик (вот что пришло на смену «Штирлиц идет по коридору»), просматриваешь Тырнет – это к литературе никаким боком. Так пишут все. Все мы немного литераторы. Но и обобщенно набросать биографию героя: провинциальное прошлое (городок Окуров форевер!), квазистоличный вуз, а далее как в серии «Арлекин» известность везде и повсюду («начали поступать предложения»), Европы и быт нормального цивилизованного человека, к которому еще сорок лет идти моисеевой дорогой остальной России – где же здесь реализм? «Снится мне деревня, отпустить меня не хочет родина моя». Не верю. Это все сконструировано, да по таким дедовским технологиям, что видишь – нет здесь ни большого искусства, ни старания.
Но это теперь называется документальной прозой, хотя правильнее псевдодокументальная литературность. Можно числиться по двум департаментам одновременно, ни к одному по существу не принадлежа. Удобно. Поэтому многие так и пишут. Но вот вопрос к чему этот документализм пристегнут? В литературе логичнее всего, функциональнее документировать смысл. Если перед нами внутренний документ, а не фото внешних обстоятельств, то это да, занимательно.
Говорят, нет ничего лучше, чем наблюдать за работой человека. Но ведь наблюдать за тем, как у него котелок варит, еще интереснее. С «котелком» в «новом реализме» всегда были проблемы, поэтому он всегда скатывался в буквализм, натурализм и все такое прочее. Но времена прошли, а повадки остались. И вот перед нами не то попытка поконкурировать с камерой смартфона, не то стремление задокументировать новостийную ленту, поскольку реальность отменили, и иного не печатают.
Про движение мысли, развитие чувств почитать еще можно, а вот пошел-поехал-пожевал, выпил и поговорил о судьбе России, нет, спасибо. Уже было. Жил мальчик, жил девочка. Это что ж, миллиарды так описывать? Срисовывать по переводке чужую судьбу (Бабченко-Дядченко) тоже какой смысл? Как будто мы его не знаем. Тони Моррисон говорила, что в таких случаях надо отчислять авторские тому, чью жизнь позаимствовал (перечислите деньги на яндекс-кошелек или куда там теперь, Бабченко, пожалуйста).
Но вернемся к реализму. Могло ли бы быть такое, что описано в рассказах? Да, конечно, свободно, могло быть. Но ведь литература – это не только что описано, но и как написано. А тут написано вяло, дидактизм, назидательность и стремление свести задачку с ответом в каждом тексте. Нелюбовь, пренебрежение к своими руками созданному миру в каждом тексте. Автор не слишком хочет там задерживаться, поглубже покопаться, подольше и пообъемнее все расписать. С чего бы у читателя появиться горячему желанию? Подход к снаряду не засчитан.
«Очнулся» - «Немужик» - да это одно и тоже практически, «привет, немытая Россия», если исключить модное нынче перемигивание с гомотемой во втором случае.
«Долг», «Петля» - да они практически недописаны. «В залипе» наоборот избыточен. Да, конечно, можно искусство создавать ситуацию затягивающей рутины, как говорят в просвещенных кругах, прокрастинации. Но лучше бы послушать Курта Воннегута: «Пожалей читателя».
И вновь приходится повторяться: у них – у нас. Там конечно, разное пишут. Но если первый ряд, все-таки «фирма». Может и не твоя, но вещь. Наш псевдодок всегда невпопад. То коряв и минималистичен, не хватает деталей, основательности, крепкого стояния на земле. А если детали есть, то приставлены так, для проформы – должны же быть "актуальные" декорации, заместо полного социального погружения, с конфликтами, которых на каждом шагу: погорелый завод, покосившийся завод, унылые грядки, Болотная на заднем плане – ну вы все это знаете. Или другая напасть – все такое скованное, как и указано в одном из рассказов, прочитал в сети, даже не освоил, а уже делюся с миром. За всем этим, как нас учили во времена ветров перестройки, отсутствие трехсотлетней прозаической лужайки. Только вчера выгнали из Рая и сразу за клавиатуру. Все такое простое и беспонтовое, как пять копеек, будто первый день на земле живем.
Но главное, спертость скованность. Сидишь, ждешь. Чего? Ну, отпусти ты себя автор, сорвись с поводка, загрызи читателя, мордаш! Нет ,вместо этого опять покатили камень в гору. Все и стиснуто, и несобранно. Ни шагу в сторону, ни прыжка вперед. Проза с петлей на шее.
Сергей Морозов