В прошлом посте у меня начались роды. Схватки были, а раскрытия не случилось, поэтому после двух отказов и 11 часов в родзале я сама попросила сделать кесарево. Потом в какой-то момент, правда, чуть не сбежала, но все-таки нет. Меня подготовили и повезли в операционную.
Видимо, во время очередной схватки что-то отразилось на моем лице, и одна из акушерок сочувственно сказала:
– Ничего, потерпите еще чуть-чуть, скоро приедем в операционную, там доктор сделает анестезию…
– Хаус? – еле слышно спросила я (почему-то - голосом Кикабидзе). – Я только Хауса хачу!
Она посмотрела недоуменно. Потом поняла, рассмеялась, вторая тоже заулыбалась облегченно. И я вдруг поняла, что они тоже боятся – молодые ведь еще, сердцем не очерствели, переживают. Может, это тоже первая операция в их жизни. Ну ладно - может, десятая, но какая, в сущности, разница?..
Прибыли в операционную. Я – считая мгновения до анестезии и, вместе с тем, ощущая некую придурковатую легкость, когда все по барабану и море по колено. В прошлой жизни у меня такое после полбутылки коньяка случалось (только тогда больно не было). А тут безо всяких допингов.
Операционная – большая, белая-белая, музыка играет. Людей полно, все в разной униформе, снуют куда-то, о чем-то переговариваются. Меня переложили на стол, деловитая подтянутая медсестра стала опять что-то проверять.
– Ну, как у нас дела? – бодро спросила она.
– Спасибо, пока не родила, – не слишком внятно ответила я, чувствуя, что это все-таки уже слишком, что еще одна такая схватка, и я, еще не резаная, начну визжать, как уже резаная…
Медсестра засмеялась.
– Повезло нам ребята – роженица с юмором попалась. Значит, и операция хорошо пройдет, – предрекла она, переворачивая меня на бок.
В этот момент опять долбануло, да так, что я изо всех сил вцепилась в ее руку и что-то замычала. Кажется, «давайте уже скорее, вашу мать!». Или что-то подобное.
Хорошая попалась тётка. Сразу всё поняла, смеяться перестала, побежала куда-то и через четыре секунды уже вернулась с анестезиологом. Укол в позвоночник я не почувствовала, только услышала слабый хруст, как будто раздавили жука. И я перестала чувствовать нижнюю половину своего тела. Это было почти счастье.
А потом все понеслось с такой скоростью, что я почти не успевала следить за происходящим. Пришел завотделением. Глянул на меня, узнал, сказал, натягивая перчатки – молодец, правильно, что решила больше не выкаблучиваться. Поперек моего тела установили ширму, чтобы я не могла видеть, как меня разрежут. Я хотела попросить, чтобы убрали, но постеснялась, и не попросила. До сих пор жалею.
Потом доктор и ассистент подошли с двух сторон, сестры подавали им инструменты. Я понимала, что меня режут, но совершенно ничего не чувствовала. Доктор комментировал все свои действия, и это несколько компенсировало тот факт, что я не могу наблюдать. Но не очень.
– Обратите внимание, коллеги, какая монументальная плацента! Просто музейный экспонат, – сказал он, и я с удивлением поняла, что уже разрезали.
А потом они стали делать что-то, с моей стороны ширмы больше всего напоминающее замес хлеба. Как будто два дюжих мужика, по локоть ныряя в глубокую дежу, старались как следует вымесить огромный кусок тугого, неподатливого теста.
Это последний момент, который длился, как положено. Потом раздался резкий, возмущенный, пронзительный писк – первый крик моего старшего сына – и время сошло с ума, помчалось с бешеной скоростью.
Я еще не успела ничего почувствовать, а на свет уже вытащили второго.
– Ух, какие отличные мальчишки! Так бы и съел!
Это завотделением. Боже, он что, ущипнул его?! Это точно мой ребенок?.. Почему у него ноги, как у лягушонка?.. Куда его унесли?
Мысли в голове метались, как перепуганная кошка по тесной комнате. Я повернула голову, чтобы видеть, как моих детей моют и пеленают, и только в этот момент поняла, что плачу, смеюсь и шепчу что-то невнятно-утешительное, впервые пытаясь успокоить своих сыновей.
Потом мне сунули под нос плотно завернутую в казенную фланелевую пеленку колбаску с возмущенным красным личиком и приказали: «Целуй!». Я поцеловала. Через пару мгновений этот ритуал повторился, а потом мальчишек куда-то увезли.
Меня тоже – в реанимацию. Опять переложили на какую-то суперкойку, обложили какими-то супердатчиками и оставили. Не одну – с медсестрой Людой.
Она была единственным свидетелем моего первого звонка домой, в котором я сообщила о случившемся Коробку.
– Спишь? – грозно спросила я, услышав в трубке его сонный голос.
– Что ты! – почти убедительно возмутился он.
– Спишь, – злорадно констатировала я. – Спишь, в то время как я детей тебе рожаю.
Только произнеся эти слова, я поняла – действительно, случилось.
Я родила. Все закончилось.
Так мне тогда казалось. Как выяснилось очень скоро, я опять ошиблась.
______________________________
- Другие части этой истории ищите по тэгу #предпоследнийприют_путидороги.