Я еду в старой бежевой «шестерке». Рядом со мной женщина, которая без умолку болтает и которую я вижу впервые. Мы едем в неизвестном мне направлении. В деревню, название которой я даже не запомнила. «Ну кой черт меня дёрнул согласиться на эту авантюру, – рассуждаю я мысленно. – Увезут меня куда-нибудь и сгину я. Поминай как звали».
Поехала за сенсацией
… В тот день мне позвонила женщина в редакцию и рассказала, что ее бабушка в 1941 году жила в Минской области (Беларуссии). Попала в оккупацию и может все рассказать о тех днях в деталях. Вы можете представить, что происходит с журналистом, когда он слышит такие слова? Мои глаза заискрились, а в голове пульсировала мысль: сенсация.
– Только моя бабушка не здесь живёт, не в городе. До нее далеко ехать.
– …
– Не переживайте, я сама вас отвезу.
… Мы едем уже больше часа. Душно. В машине стоит неприятный спертый запах. А я же с детства мучаюсь «морской» болезнью, держусь из последних сил. Поехала, называется, за сенсацией. Я ж ещё начинающий журналист и в такую даль поперлась. Но вот мы въезжаем в какую-то деревню, и через каких-то пару минут – у ворот деревянного с почерневшим от времени брусом дома. Я вхожу в большую просторную комнату. За столом сидит пожилая женщина в сиреневом платье в мелкий цветочек. Совсем седая, в глазах застыли мутные слезинки.
– Здравствуйте! Я бы хотела взять у вас интервью.
– Хорошо, я готова, – произнесла она хрипловатым глубоким по тембру голосом.
Я дрожащими от волнения пальцами нажимаю на кнопку «rec» на диктофоне.
Немцы пришли
— Мы тогда жили с мамой вдвоем, - начинает свой монолог женщина. - Потом приехала моя сестра Ольга из Борисова. Она там на заводе работала. Вот так в таком составе и застала нас война.
… Надежда Прохоровна Салаш в 1941 году жила в Минской области. Ей было всего 14 лет. В тот день, 22 июня, ее мама ездила в сельсовет за пять километров от деревни. Вернулась домой и говорит взволнованно: «Детки, детки, война началась».
Уже к вечеру немецкие самолеты стали летать совсем низко (семья жила рядом с границей). Где-то совсем рядом разрывались снаряды, повсюду слышались выстрелы. Надя с Олей и мамой — сразу в подполье, там и прятались от бомбежки.
Когда пришли немцы, они вскрыли все базы и говорят: «Русь, берите, кому чего надо». А чего людям-то надо? Продукты разве что. Мама девочек пошла (почти 30 километров до станции). Первый раз вернулась с мукой и нитками. Второй раз собралась. Девчонки ревут в голос, не хотели отпускать свою мамочку. Страшно. Идти надо было по шоссейной дороге, а кругом бомбили. Но женщина все же пошла…
… Надежда Прохоровна глубоко вздохнула. Замолчала. Часы громко тикают в этой тишине. Вдруг она поднимает на меня лицо и пристально так смотрит, как будто сквозь меня. Вспоминает что-то.
– Мы с Ольгой остались одни. Намешали теста, блины печь решили. Я у окошка сидела, вязала крючком кружева. Ольга печь истопила. Только успела один блин на сковородку залить, а я ей кричу: «Немцы идут!»
… Немцы вошли в дом с автоматами наперевес. Девочки вскочили и встали, как вкопанные, с белыми от страха лицами. Один махнул рукой на печь, блин, мол, горит. А Оля с Надей тоже жестами: пускай, мол. Военные по-немецки друг с другом поговорили о чем-то и вышли. Девушек не тронули. А мама после своей вылазки вернулась живая и невредимая.
Первый год своих местных предателей, которые были полицаями у немцев, жители деревни боялись больше, чем самих фашистов.
Но война внесла свои коррективы. Вскоре и те озверели. Немцы заживо сжигали женщин и даже детей близлежащих деревень.
Месть
… От этих слов мне становится дурно. Комок застрял в горле, слезы застыли в глазах. Господи, как это страшно… Вопросы не лезут мне в голову. Но Надежда Прохоровна и не ждёт их. Она просто продолжает свою исповедь.
– Многие мужчины, даже 14-летние мальчики, уходили в партизаны. Наша деревня была окружена лесом с топкими болотами. За ними партизаны и прятались, найти их было невозможно. Первое время немцы еще пытались их искать. Зимой на лыжах прочесывали леса. Но безуспешно. Наша деревня была в самом выгодном положении: возле нас была речка, а через нее — мост. Там всегда дежурили партизаны. Кто к нам сунется, мы сразу бежали туда. Нас немцы обходили стороной. Зато в других деревнях ужас что творилось! Фашисты мстили семьям тех, чьи мужчины воевали в партизанах.
… Немцы подгоняли автоматами толпу деревенских. Среди них были дети, женщины и старики. Согнали их в небольшой деревянный сарай. Рев какой стоял! Достали канистры с бензином из своих мотоциклов и просто облили вокруг все бензином и подожгли. Пламя тут же обняло всю деревяшку.
Спасение
– А ещё они строили в ряд тех, кто помогал партизанам, и расстреливали. Мама однажды спасла от расстрела племянницу. Тетка жила в соседней деревне. Мама узнала, что ее сестру Ирину собираются расстрелять за то, что ее двое сыновей ушли в партизаны. А у нее дочка Нинка была маленькая. Мама моя говорит: «Ирину не спасу, а Нинку спасу». И пошла. До их деревни 15 километров было. Пришла, а арестованных уже выстроили. Рядом — толпа деревенских. Мама сквозь толпу протолкалась поближе к сестре. Ирина к ней Нинку подтолкнула, мама схватила девочку и побежала. Так и спасла ее. А Нинка всегда об этом помнила. После войны, когда мы приезжали к ней, бегом бежала навстречу.
Модница
… Тыльной стороной руки Надежда Прохоровна вытирает выступившие слезинки. Снова молчит. Теребит подол своего сиреневого в мелкий цветочек платья.
Тогда она девчонка была хоть куда. Шустрая, бойкая, симпатичная. Хотелось наряжаться. Но до того ли? Еле-еле сводили концы с концами. Летом хоть подножным кормом можно было питаться. А зимой как? Да и надеть было нечего, возраст такой, растет ведь, из вещей выросла быстро. Мама ей сшила из старого одеяла пальто. В том и ходила.
Победа с хлебом
… Я пристально смотрю на эту женщину. Изучаю. Смотрю ей в глаза. А она смотрит как будто сквозь меня.
– Можно я вас сфотографирую?
– Зачем? Я ведь слепая, - почему-то сказала она.
Я удивилась. Я же думала, что все это время она тоже внимательно смотрела и видела меня. Но я ошиблась.
– А вы помните тот день? День Победы?
– Очень хорошо. Мы её отпраздновали … буханкой хлеба. Потом блевали целый день, – хрипло смеётся Надежда Прохоровна.
… О победе Надя узнала в Первоуральске (Свердловская область). Ещё когда в 44-м в их деревню пришли российские солдаты, трудоспособных стали забирать на заводы. Целый год они с сестрой трудились там: делали огнеупорный кирпич и оружие.
9 мая они находились в цехе. К ним прибежал мастер и закричал: «Девочки! Кончайте работать! Война кончилась!»
Все все побросали и кто куда. Неожиданно появился коммерческий хлеб. Надежда с сестрой купили по буханке и объелись. Несколько дней блевали! Думали, что заворот кишок будет. Долго пролежали после этого в больнице.
… Я снова еду в этой бежевой «шестерке». Уже не страшно. Мысли бешено крутятся в голове и живописно рисуют картинки тех дней в голове. Я засунула в ухо наушник и слушаю хрипловатый голос женщины. А вокруг мелькают деревья, светит яркое майское солнце, и небо такое голубое-голубое.
С момента того интервью прошло уже десять лет. Скорее всего Надежды Прохоровны уже нет в живых. А я до сих пор до каждой детали помню это интервью.
Вчера шли с мужем по улице и я жалобно ныла:
– Как же так угораздило нас так попасться на этот коронавирус? Карантин. Такого я в своей жизни ещё не видела.
– Так ты и войны не видела… Вот это действительно очень страшно.
Слава Богу, что не видела. Когда узнаешь о подробностях тех дней, начинаешь больше ценить то, что есть сейчас.