Англия и Америка открыли «второй фронт», но это не помогло – их дни были сочтены, когда они тайно стали поддерживать немецкий рейх. «Приговор им, – как сказал товарищ Ворошилов, – вынесен советским народом. Вперед к победе мировой революции!»
Апрель 49-го года был теплым. Уже ко дню рождения Сталина девушки ходили в платьях из шифона: мода еще сохранила в себе черты «мужественного» силуэта – прямые плечи, шляпы с широкими полями, кто-то построже ходил в брючных парах из легкого бостона. Но мода и московские модницы уже чутко уловили изменившийся запах жизни в Москве, СССР и мире.
И тут и там можно было увидеть девушек в кофточках с воланами, но с полосато-звездной расцветкой – «под Америку» – так теперь это звучало. Спортивные в полубоксе юноши – студенты или молодые рабочие – нет-нет да и надевали майки-футболки с той же звездно-полосатой расцветкой, а в руке – обязательная жестяночка «Ред-Колы». Люди постарше улыбались вслед с пониманием – на дворе одна тысяча девятьсот сорок девятый! Окончательная победа мировой революции не за горами.
Каждое утро Калугина начиналось с голоса Левитана, читавшего сводки, когда-то с фронтов великой войны, теперь с фронтов не менее великой мировой революционной битвы. СССР не смог не откликнуться на призыв о помощи, раздающийся из США, Великобритании, Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии, Италии, Испании, Турции, Японии и многих еще стран поменьше, где так сильны были режимы капиталистов, удерживающие власть в пропахших долларами руках. Калугин был убежден, что и без помощи братских народов Китая, Венгрии, Польши, Чехословакии, ГДР Советская армия смогла бы снести с лица земли ненавистные диктатуры капитализма, но братья подставили плечо и появились интернациональные дивизии, где командирами были советские офицеры. От всех требовалось две вещи: верить в торжество мировой революции и говорить на эсперанто. Боевое эсперанто товарища Бервиша, включавшее 112 слов и позволяющее эффективно командовать и сражаться на любых территориях и с любым противником. Боевое эсперанто Бервиша должен был знать каждый школьник и, тем более, взрослый. Незнание эсперанто в боевых условиях было равносильно саботажу.
Калугин встал, потянулся и начал легкую утреннюю гимнастику под народную американскую мелодию, бодро звучащую из репродуктора. Чуть сильнее взмахнул рукой, и дала себя знать старая двухлетняя рана, полученная им при взятии Лондона. За это он медаль получил – одну из самых ценных среди наград молодого, прошедшего две войны фронтовика.
«А все-таки Сталин – какой молодец!» – думал он, разминаясь и глядя на мудрый прищур вождя на портрете, где тот был изображен в необычном для него смокинге, по фотографии, сделанной в Букингеме в день провозглашения независимости Советской Англии. Портрет вождя сквозь окно высотки освещало весеннее московское солнце.
Калугин, командир роты, далеко не заглядывал и все же понимал все значение могучей волны мировой революции. Как говаривал Генерал Сафронов: «Велика Британия, а отступать – некуда!» И впрямь, куда им, кошкоедам, отступать – кругом вода да болота. Уже в госпитале Калугин видел по британскому «Ред Би-Би-Си» как арестованного Черчилля выводили из Тауэра: без сигары и самодовольной ухмылки он был на себя не похож и даже заметно похудел. Бывший Лондон теперь назывался Уилкисвилль – в честь генерального секретаря и командарма Красной революционной британской армии Стентона Уилкиса. Вместе с Черчиллем под суд пошел и король, и вся его королевская семейка кровопийц. Францию Красная армия освободила от гнета помещиков и капиталистов за три дня. С юго-востока и севера части китайских стрелков по 2 дивизии в каждой (согласно указаниям товарищей Мао и Сталина численность дивизии утвердили в 600 тысяч человек). Все были вооружены новенькими АК-47. Товарищ Де Голль радушно принял советских послов мира, прибывших в бывший Париж, теперь – Мулен–Руж (Красная мельница) и вручил коменданту Советской армии маршалу Даленко ключи от города и страны. Франция рабочая и крестьянская встречала освободителей со слезами радости, еще помня, как шестью годами ранее по улицам маршировали швабы с ночными горшками на голове, отбивая бессмысленный марш мимо безымянных полей, которые теперь гордо носят имя младшего сержанта Елисеева, водрузившего красный стяг над Францией на вершине башни имени товарища Эйфеля. Помнил Калугин и успех в Италии – теперь это советская страна, которая желала войти в состав СССР девятнадцатой республикой, но не получилось – нет общих границ, «хотя и это поправимо» (произнес тогда на съезде Ворошилов). Калугин закрыл глаза. Его рота теперь на другом конце мира: «Как там без меня ребята?»
***
– Бутенко, ты огнеметом дай прикурить гаду, чтобы не трепыхался!
– Есть, дать прикурить, товарищ капитан!
Боец в привычном за 8 лет войны, окончательно вылинявшем под аризонскими дождями «хб» топтался с тяжелым ранцем у колодца канализации. Струя огнемета ударила внутрь, раздалось шипение, несколько воплей, под землей завыло, а из люка, метрах в 20-ти пошел дым.
– С боем брали город Киров, город весь прошли, а в последней улице название прочли: Ки-ров-ска-я у-ли-цааа! По го-о-ород-у идем. Значит нам туда дорога, значит нам туда дорога… – Бой давно утих и зачищались уже только щели и мелкие укрытия, моложавый крепкий боец брился, глядя в большое автомобильное зеркало, сияющее хромом, отломанное с корнем от какой-то штатовской легковушки.
– С боем взяли город Де́тройт, город весь прошли… – в названии города солдатик ставил ударение на первый слог, видимо чувствуя и понимая, что сейчас русские и Красная армия будут диктовать, как и что, где и кому произносить или не произносить вовсе. Народный фольклор, а вместе с ним советские поэты дополняли такие любимые песни как «Каховка» словами «в Нью-Йорке остановка». Все зависело от того, в каких городах мира шла сейчас очистительная борьба за свободу и бесклассовое общество.
– Боец Бельбоев, ко мне! – удмурт Бельбоев разумел по-русски не очень, но солдатское дело знал туго.
– Боец Бельбоев по Вашему…
– Отставить, – оборвал старшина, – отправляйся-ка ты вон в тот небоскреб на разведку, возьми Полушина и еще кого-нибудь на свое усмотрение.
– Есть, товарищ старшина, – Бельбоев четко повернулся и медали звякнули на груди – носил их даже в бою, хоть и устав не позволял – «За взятие Аризоны», «За битву при Аппалачах», «За взятие Вашингтона», «За взятие Бостона». Последним держался Детройт. Тяжко пришлось в Техасе, где несознательное население вместо помощи бойцам сводных сил, беспорядочно стреляло в солдат, приближавшихся к их дачам – «ранчо» по-местному. В каких-то городах власти устраивали встречу Освободителей торжественно и передавали ключи от города, а где-то происходили кровопролитные бои с местной полицией. Слава Сталину, что национальная гвардия с первых дней встала на сторону Красной армии и стала назваться Красной американской гвардией. Кое-кто приписывал ей жестокости: организацию так называемых «Эскадронов смерти» и суды Линча, но об это кричали лишь остатки продажной умирающей штатовской прессы. Был и «Черный батальон», составленный из одних негров. Те действительно были жестковаты, но чего же их судить, ведь натерпелись на плантациях за годы рабства. «Врезать алабаму» – так говорили, когда по противнику наносили удары эти смертоносные и отважные бойцы мировой революции. Очень хорошо помогали индейские, мексиканские товарищи и кубинские специалисты, присылаемые товарищем Кастро. «Ура, за Родину, за свободную Америку, Вива амери-КА!» – кричали они на боевом эсперанто.
– Эмерикн зе кул!!! – выкрикнул лозунг реваншистов кто-то и тут же в ту сторону отправился целый рой трассеров: защита новой свободы – дело серьезное!..
За два года до начала Освободительной революционной войны под Москвой в Калуге сделали опытный поселок Бостон-2, где все жили по-американски, смотрели их фильмы, поселок был режимный. Жители все жевали бабл-гам, проводили вместе уикэнды за барбекю, играли в бридж, по воскресеньям посещали церковь, словом вели полностью буржуазную жизнь, конечно, под присмотром наших сотрудников, прошедших стажировку с самом пекле, логове врага, Калифорнии. Из Бостона-2 уйти было никак нельзя – социальный карантин. Тех, кто пытался или туда, или оттуда что-то передать – расстреливали на месте СМЕРШевцы. Нет ходу вражеской заразе в наш социалистический мир. Но что-то все же просачивалось. Откуда, вы думаете, появились стиляги?
Большинство тех, кто жил и работал в Бостоне-2, были искренне уверены, что они в США, видели президента Трумэна по ТВ, работала полиция, агенты ФБР, были там и, так называемые, инакомыслящие – коммунисты. Их судили, а кого-то даже отправляли на электрический стул, но на самом деле только тайком вывозили из Бостона-2 с подпиской о неразглашении на 50 лет.
***
«Красный Голливуд», «Красный Диснейленд» – парк имени Товарища Уолта Диснея, геройски погибшего в борьбе за свободу Родины, народная гамбургерня Мак-Нэшнл, национализированные ЮС стилл, Дженерал электрик, «Ред кола» – национальный производитель шипучего напитка, появившийся в результате объединения крупнейших заводов, делающих лимонад. А со служащими с Уолл-стрит поступили в духе советской, самой справедливой в мире демократии – отказались от первоначально запланированной тотальной зачистки кварталов, где несчастные, чтобы согреться жгли свои доллары в бочках из-под мазута. Всем служащим Сити предоставили почетную работу на благо родной Америки – переселили в Неваду обслуживать испытания ядерного оружия и заботиться об успешной отправке космосолдат на Луну.
Помнил Калугин и речь товарища министра культуры Поликарпа Лебедева перед артистами Голливуда. Обращаясь к товарищам американским артистам, министр выразил радость, что все они как один, единодушно приняли перемены, произошедшие в штатах. А потом помощники утверждали список тех, кто получит льготные талоны на питание в Мак-Нэшнл и проезд в легковом транспорте. Теперь весь транспорт личный и тем более общественный был национализирован и распределен по государственным таксомоторным конторам. А Калугин и его ребята разнимали безобразную свалку между несознательными американскими артистами за талоны: они еще не поняли, теперь-то всем всего хватит! Калугин почему-то вспомнил лозунг: «Жвачку жуешь – капиталист!», но тайком жвачку жевали все от телефонисток до командармов, даже, говорят, товарищ Сталин, попробовал, но потом выплюнул в платок и отдал Хрущеву:
– Мыкита, убэри это буржуазное г…но!..
Мировой пожар затухал, и Калугин чувствовал, что планета успокаивается, как сытый хищник в клетке, как двигатель трактора в поле после долгой жаркой страды.