Лучшим описанием девяностых для меня являются слова Джонни Деппа из «Страха и ненависти в Лас-Вегасе», сказанные им в краткий период рефлексии между более жесткими методами самоисследования: «Нам казалось, что мы на гребне огромной и прекрасной волны…».
Сколько их там, этих культовых фильмов! «Прирожденные убийцы», «Криминальное чтиво», «Trainspotting»…
Их герои – вечно молодые и вечно пьяные, чем они нравились? Своей вызывающей свободой или тем, что убивали себя? Что мы хотели от них получить, ненасытно поглощая в видеосалонах одну наркоманскую историю за другой? Помните, маленький, хрипящий видеомагнитофон, вокруг которого 30-40 человек? Плевать на то, что больше половины фильма надо додумывать самому, ведь на экране настоящая музыка, чувства и секс.
Курт Кобейн, символ девяностых, ходил в кедах и надевал на себя много одежды, не обращая внимания на то, свитер под футболкой, потому что от героина и прочих прелестей его знобило. Его смерть сделала кеды и вывернутую одежду модными.
Родители Курта развелись, когда он учился в школе. Потом мать выгнала его из дома, и он шатался, жил то у нее, то у отца. В интервью он честен, описывая свои чувства: «Я стыдился своих родителей. Мне ужасно хотелось иметь типичную семью: мать, отец. Много лет я злился на них».
Была бы у нас музыка «Нирваны», если бы Курт имел типичную семью?
Мальчик был с детства музыкален, пел Битлов в два годика, семья музыкальная, дяди, тети. Хочется верить, что он бы писал музыку и пел, нравился бы всем, без кед, а в пиджаке с галстуком, и не пришлось бы ему брать ружье и стрелять себе в голову. И была бы у него женой не стерва Кортни, а милая женщина, которая бы своей любовью исцелила его наследственную патологию, и диагноз биполярное расстройство миновал бы Курта, как страшный сон. В старости господин Кобейн почил бы вечным сном со всеми музыкальными регалиями, а его дети и внуки еще долго бы проживали его миллионы и вспоминали прародителя добрым словом.
Может, Курт и не отказался бы от такой жизни, кто знает? Он говорит: «Я влюбился в Кортни», и случайно попавшее в кадр обручальное кольцо на его худой руке, перебирающей струны, вдруг делает его таким ранимым и трогательным.
Когда органы опеки хотели забрать у беспутных родителей дочь на воспитание, Курт и Кортни отстаивали свои права и победили. Правда, позже Кортни все равно лишили родительских прав, и дочка Френсис Бин жила с бабушками и дедушками. Потом она выросла, пыталась сниматься в кино, организовала выставку своих картин. Сейчас живет неприметно, по слухам, у нее развивается паранойя.
В истории Курта нет сослагательного наклонения. Его смерть, как других коллег по Клубу-27, вызывает вопросы. Зачем ему нужно было стреляться, если доза героина в крови и так была смертельной?
Но есть и другой вопрос. Зачем убивать того, кто успешно справляется с этим самостоятельно? Любви, ребенка, славы, денег оказалось для Курта недостаточно, чтобы удержаться в жизни.
Я слушаю его песни не потому, что он сторчался, а потому, что он поет о свободе, которая для него она оказалась нереальной. Несмотря на то, что его отказ мириться с несправедливостью мира оказался слишком жестким, мне кажется, я хорошо понимаю того восьмилетнего мальчика, который хочет, чтобы мама и папа были вместе.
А если нет, то и пошло оно все…