Здравствуйте. С вами диванный псевдоэксперт Алексей Коновалов. Я представляю вашему вниманию третью публикацию документального хоррор-цикла по мотивам статьи "Сожжение упырей в селе Нагуевичи в 1832 году," опубликованной в журнале "Киевская старина" за номером 29 1890 года издания, журналистом с псевдонимом Мирон.
Предыдущие статьи вы можете прочитать, перейдя по гиперссылке:
Часть вторая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Ужасная эпидемия, которая постигла всю Европу в 1831 и 1832 годах, не приминула навестить и Галицию. По правительственным исчислениям холера в это время появилась в 3608 местностях, с населением в 3 143 940 человек, из которых заболело 255 774, а умерло 96 081. Местностей, которых не коснулась эпидемия, было 2 807 с 1 307 940 жителями. По этим же исчислениям самый большой процент заболевших холерой было в округах Стрыйском и Самборском, где заболело 12% всех жителей, между тем, как число заболевших во всей Галиции составляло 6% жителей. Процент смертности был ещё более значительный: во всей Галиции средним числом на 100 заболевших холерой умирало 38, во Львове 52, в Тарновском округе 46, в Стрыйском и Самборском тоже не менее 40(по материалам Gazeta Lwowska 1848 год, 18 октября №123).
Неудивительно поэтому, что такое страшное бедствие, постигшее народ, должно было глубоко потрясти всё его моральное существо и моментально пробудить тёмные силы, дремлющие, но не изчезнувшие в глубине народной души. Суеверный страх перед упырями бесспорно принадлежал к таким темным силам, и вот, в самый разгар эпидемии, страх этот доводит народ до ужасной расправы—сожжения нескольких человек.
Об этом факте публицист Мирон встретил в печати единственное воспоминание, находящееся в записках иеромонаха Илии—Эмилиана Коссака, василианина, напечатанных в "Слове" 1880 года №106. Эмилиан Коссак происходил из мещанской семьи города Дрогобычи, отстоящего в десяти верстах от Нагуевичей, и летом 1831 возвращался из Вены, где только что окончил курс богословия. Вот его рассказ:
"Выезжая из Нагуевичей, большого казённого села, я увидел большое пожарище, покрытое пеплом. Желая узнать причину этого необыкновенного явления, я спросил человека, отворявшего мне ворота вблизи его хаты, что значит такое громадное пожарище прямо посреди села? На это он совершенно хладнокровно ответил мне:
—Так здесь упырей палили.
—Каких упырей?—спрашиваю.
—А шо людей заражали.
—Как заражали? Чем?
—Да холерою.
Услышав всё это, ещё раз взглянул на пожарище. Мороз продрал меня по коже, но не показывая вида, говорю ему дальше:
—Да Вы что такое говорите? Как так может быть?
—Да вот, было.
—Как же вы могли узнать, кто упырь?
—А был тут в селе,—рассказывает с наивным суеверием человек,—такой хлопец, ходил от хаты до хаты, да по волосам на груди распознавал, кто упырь. Так тех зараз брали, и прямо тут терновым огнём палили.
Дальше я расспрашивал, не запрещал ли им кто-нибудь этого богомерзкого дела, старшина или священник?
—Да не,—отвечал мужик,—поп сам помер от холеры. Да хоть и жив был бы, да хотел запретить, так громада не послухала бы.
—А тем, кто жгли,—спрашиваю,—ничего за то не было?
—Да как же не было? Зараз приехала комиссия с Самбора, да с десяток человек забрала до криминалу, отож немало людей, да добрых господ сгоряча попалили.
Поблагодарив его за гостеприимство, я пустился дальше в путь, размышляя с неизреченным ужасом о том, что узнал. В ближайшем селе—Ясенице Сольной, я опять расспрашивал встреченного человека, не сжигали ли у них упырей?
—А как же,—ответил тот,—палили, да только не у нас, а в других сёлах, от в Нагуевичах, Тустановичах, да других разных.
Между прочим узнал от него, что мужики из Нагуевичей хотели ещё сжечь "старшого упыря", о котором им рассказывал мальчик, что "он дюже красный, и живёт в Дрогобыче в монастыре", но никак не могли его захватить. Погруженный в печальные мысли о несчастном суеверии народа, я уже поздно ночью приехал в Дрогобычь и направился ночевать в василианский монастырь. Монастырская дверь ещё не была закрыта, и я застал ректора Качановского ещё занятым вечернею молитвою. Он искренне обрадовался мне и принял меня весьма радушно, как своего прежнего ученика из "немецких школ". Я немедленно рассказал ему про виденное и слышанное в пути, и он со слезами на глазах рассказал мне, что это, к сожалению, действительная правда, и что этим "старшим упырём" был никто иной, как он сам, и что он, зная, на какую смерть осудила его темнота мужиков, долгое время не мог ни на шаг выйти из стен монастыря".
Этим рассказом иеромонаха Илии мы и закончим на сегодня. До свидания. Всего вам доброго. Берегите себя и близких.